Священномученик Киприан не обладал спекулятивным умом и не был богословом в тесном смысле слова: он был человеком практической деятельности, администратором; в тонкости и трудности догматического учения он входил только в той мере, в какой это необходимо было для наставления паствы, и стремился к тому, чтобы утвердить мир в душах пасомых, и все силы направлял на внутреннее преобразование их.
Эти качества обеспечили ему выдающееся значение и влияние как среди современников, так и вообще в древней Церкви. Но они имели своим следствием то, что тринитарный, христологический и сотериологический вопросы нашли мало места в его творениях – центром его богословия было раскрытие учения о Церкви. До Киприана вопрос о Церкви уже подвергался более или менее широкому обсуждению (у св. Игнатия, св. Иринея, Тертуллиана), но св. Киприан объединил добытые ранней догматической мыслью результаты, подробнее развил их, дополнил новыми догматическими положениями, и его учение о Церкви представляется уже в виде сравнительно цельной системы. У церковных писателей III в. Церковь – это постоянно совершенствующееся при помощи Божией благодати общество[1]. По мысли св. Киприана Карфагенского Церковь есть Божественное учреждение для нравственного совершенствования людей и для этого только одна она обладает необходимыми благодатными средствами[2].Рассматриваемая со стороны своих видимых элементов, «Церковь заключается в епископе, клире и всех стоящих (в вере)». По своей мистической сущности она – Невеста Христова, духовно рождающая сынов Богу. Церковь одна хранит и обладает всей властью своего Жениха и Господа; в ней благодать и всякая истина, потому что благодать и истина одна.[3]
В течение трех первых веков единство Церкви было тесно связано с Ее верой, молитвами и священнодействиями. Этот факт отражен уже в Евангелии от Иоанна (Ин. 17: 21). Ту же действительность выражают Деяния апостолов, показывая единство как характерную черту жизни первой Церкви, а существование «богословия единства» в эпоху столь же древнюю, что и Послания апостола Павла, невозможно объяснить иначе как тем, что Церковь с самого начала придавала своему единству огромное значение. В последующие годы единство стало объектом постоянного попечения Церкви и сильной веры. Тексты мужей апостольских представляют единство Церкви как предмет учения и борьбы против любых тенденций к разделениям. В конце II века по Рождестве Христовом Ириней Лионский попытался в отдельном сочинении доказать, что Церковь была и осталась единой и что единство составляет необходимое условие ее существования. Десятилетия спустя святитель Киприан посвятил теме церковного единства трактат.[4]
Св. Киприан рассматривает Церковь в триадологической перспективе. Церковь – богочеловеческий организм, живущий жизнью Бога-Троицы: «Велика благость и любовь Божия в устроении нашего спасения! Не довольствуясь тем, что искупил нас Своею кровию, Он еще и просил за нас! А прося, смотрите, какое Он имел желание: дабы и мы пребывали в том самом единстве (inipsaunitate), в каком Отец и Сын едино суть» (О молитве Господней, 30)[5]. Именно «в том самом единстве», которое существует между Отцом и Сыном, мы должны быть едины друг с другом как Церковь. Как не может быть другого бога, так не может быть и другой Церкви. Поэтому «Ecclesiaunaetsola» («Церковь одна и единственная») (Посл. 65, 5). Отношения между Отцом и Сыном, которые даются нам, и которые становятся нашими отношениями друг с другом, даются не иначе как в Церкви: «Тому Бог не Отец, кому Церковь не мать» (О единстве Церкви, 6)[6].
Являясь единственной по существу, Церковь эмпирически и исторически существовала сначала в виде отдельных, рассеянных по всей вселенной общин, управляемых епископами, а затем – в виде множества Поместных Православных Церквей, которые тождественны друг другу и разделяются только в территориально-административном плане. Такое единство в многообразии в устроении Церкви не только допустимо, но и необходимо. «Церковь одна, - пишет святой Киприан Карфагенский, - хотя с приращением плодородия, расширяясь, дробится на множество. Ведь и у солнца много лучей, но свет один; много ветвей на дереве, но ствол один, крепко держащийся на корне; много ручьев истекает из одного источника, но хотя разлив, происходящий от обилия вод, и представляет многочисленность, однако при самом истоке все же сохраняется единство. Отдели солнечный луч от его начала, - единство не допустит существовать отдельному свету; отломи ветвь от дерева, - отломленная потеряет способность расти, разобщи ручей с его источником, - разобщенный иссякнет. Равным образом, Церковь, озаренная светом Господним, по всему миру распространяет лучи свои, но свет, разливающийся повсюду, один, и единство тела остается неразделенным. По всей земле она распространяет ветви свои, обремененные плодами; обильные потоки ее текут на далекое пространство: при всем том Глава остается одна, одно начало, одна мать, богатая преспеянием оплодотворения»[7].Это сравнение с солнцем для доказательства единства во множественности стало любимым сравнением в триадологических трактатах (начиная с IV в.), где оно относится к единству Св. Троицы. Это лишний раз подчеркивает однотипность внутреннего единства Церкви и единства Св. Троицы. Свойство единства, которым обладает Церковь, принципиально отличает ее от всякого земного сообщества людей, т. к. принадлежит внутренней жизни Св. Троицы.[8]
Божественный характер единства Церкви не допускает в ней быть разномыслию: «Кто же подумает, что это единство, основывающееся на божественной неизменяемостии соединенное с небесными таинствами, может быть нарушено в Церкви и раздроблено разногласием противоборствующих желаний? Нет, не хранящий такового единства не соблюдает закона Божия, не хранит веры во Отца и Сына, не держится жизни и спасения» (О единстве Церкви, 6)[9].Выходит, что допустить между членами Церкви какой-либо «плюрализм» – столь же абсурдно, как допустить это между лицами Св. Троицы. Вывод св. Киприана вполне очевиден: тот, кто – хотя бы и внешним образом живя жизнью Церкви – пытается внести в жизнь Церкви свое собственное несогласие с ее учением, отсекает себя от Церкви и от спасения – «не держится жизни и спасения». Церковь – это единство Самого Бога, а не единство людей.[10]
Каким же образом внутреннее единство Св. Троицы становится единством Церкви? Сказав, что единство Церкви основано на божественной непреложности, св. Киприан тут же добавляет: «и соединенное с небесными таинствами». Таинства и, прежде всего, Евхаристия – как раз и есть соединение Бога и человечества. Св. Киприан подчеркивает этот смысл таинства, когда объясняет особенности евхаристического обряда (необходимость использовать вино, смешанное с водой, и квасной хлеб): «Чтобы вино стало Кровью Христовой, оно должно быть смесью вина и воды, потому что там есть Бог и человек; и также, чтобы хлеб стал Телом Христовым, там должна быть и мука и закваска» (Посл. 63, 13)[11]. Таков должен быть вид Евхаристии в нормальных условиях. Но Евхаристия совершается и в ином виде. Утешая исповедников, сосланных на рудники и особенно страдающих от невозможности причащаться, св. Киприан цитирует Пс. 59:19: «жертва Богу дух сокрушен». В сущности, Евхаристия всегда совершается на собственных телах христиан, как об этом написал Апостол, - и поэтому хлеб и вино составляют только нормальную, а не абсолютно обязательную форму таинства. По воле Божией нормальная форма может быть отменена.[12]
Итак, «Церковь едина», – именно в этом утверждении наиболее адекватно выражена ее природа. Это единство охватывает время и пространство, земное и небесное, Церковь людей и Церковь ангелов. «Разве разделился Христос?» (1 Кор. 1:12 – 13),– спрашивает апостол Павел, так как сама идея Тела противостоит всякому разделению. Множественность автокефальных Церквей оставляет нетронутым историческое разнообразие языков и культур, но, совсем как многоголосая симфония, Церковь по существу едина в учении и в таинствах. Она исповедует всегда и везде одну и ту же веру, «как если бы, рассеянная по миру, она обитала бы в одном доме». В апостольское время слово «Церковь» указывало на те места, где проявляло себя Тело Христово, всегда единое. Сегодня множественность относится также к частям разделенного христианского мира, и в качестве таковых лишенным евхаристического общения. С православной точки зрения, догматическое учение о единстве Церкви определяет Православную Церковь. Всякая христианская группа вне канонических границ принадлежит к православию по мере его причастности к истине (крещение, имя Божье). Ересь, раскол – это явление жизни Церкви. Ее связь с центром-плеромой может быть более или менее ослаблена, и это говорит о ее степени православности. Так происходит движение от какого-то случайного союза к принципиальному церковному единству, которое открывается в связи с «уникальной» природой Церкви: Церковь едина и единственна.[13]Единство Церкви, по замечанию протоиерея Сергия Булгакова, «есть аксиома учения от Церкви, которая самоочевидна всякому христианину»[14]. «Во Вселенском Символе веры, - пишет протоиерей Петр Гнедич сама Церковь, составившая это исповедание, при указании своих признаков, прежде всего, утверждает свое единство. Прочие признаки – святость, кафоличность и апостоличность–как бы проистекают из единства Церкви»[15]. Сербский канонист епископ Никодим отмечает: «Единство Вселенской Церкви при наличии многих Поместных церквей состоит в единстве веры между Поместными церквами, в единстве духа между ними, во взаимном общении их по образу, установленному законами и церковной практикой, в согласном действовании их в канонически определенном направлении»[16].
[1]Иларион (Троицкий), архиепископ. Очерки из истории догмата о Церкви: Святые отцы и учители Церкви в исследованиях православных ученых. / Иларион (Троицкий). – Репринт издания 1912 г. – М.: Православный паломник, 1997. С. 326.
[2]Иларион (Троицкий), архиепископ. Очерки из истории догмата о Церкви: Святые отцы и учители Церкви в исследованиях православных ученых. / Иларион (Троицкий). – Репринт издания 1912 г. – М.: Православный паломник, 1997. С. 473.
[3]Сагарда Н. Лекции по патрологии 1 – 4 веков. / Н. Сагарда. – М.: Издательский Совет РПЦ, 2004.С. 513.
[4]Иоанн (Зизиулас), митрополит. Единство Церкви в епископе и Евхаристии. / Иоанн (Зизиулас). – ЖМП. – 1992. – №3.
[5]Киприан Карфагенский, священномученик. Творения: Библиотека Отцов и учителей Церкви. – М.: Паломник, 1999. С. 252 – 273.
[6]Киприан Карфагенский, священномученик. Творения: Библиотека Отцов и учителей Церкви. – М.: Паломник, 1999. С. 232 – 251.
[7]Св. Киприан Карфагенский. Творения: Библиотека Отцов и учителей Церкви. – М.: Паломник, 1999. С. 232 – 251.
[8]Лурье В. Св. Киприан Карфагенский и экклезиологические проблемы III – IV веков.
[9]Киприан Карфагенский, священномученик. Творения: Библиотека Отцов и учителей Церкви. – М.: Паломник, 1999. С. 232 – 251.
[10]Лурье В. Св. Киприан Карфагенский и экклезиологические проблемы III – IV веков.
[11]Киприан Карфагенский, священномученик. Творения. / Антология. Отцы и учители Церкви 3 века. Том II. – М.: Либрис, 1996. С. 368 – 376.
[12]Лурье В. Св. Киприан Карфагенский и экклезиологические проблемы III – IV веков.
[13]Евдокимов П. Православие. / П. Евдокимов. – ББИ, М., 2002. С. 220-221.
[14]Цит. по: Скурат К. Единство Святой Церкви и Поместные Православные Церкви / БТ. Сб. 24. – М.: издание Московской патриархии, 1983. С. 197.
[15]Гнедич П., протоиерей. О православном понимании Церкви и единства церковной жизни // ЖМП. – 1962. – №8. С. 49.
[16]Цит. по: Скурат К. Единство Святой Церкви и Поместные Православные Церкви / БТ. Сб. 24. – М.: издание Московской патриархии, 1983. С.199.
Customer Feedback (0)