Составление обширного толкования на Евангелие от Иоанна в 12 книгах св. Кириллом Александрийским относят к разным хронологическим периодам (из VII-ой и VIII-ой книг сохранились только отрывки, катены). Точно датировать это классическое экзегетическое сочинение весьма проблематично. Одна группа исследователей относит его написание ранее 428 г. Однако уже существуют меты «антинесторианской» полемики: «Никто, думаю, если он имеет здравый ум, не станет от Логоса Божия отделять храм (воспринятый им) от Девы, поскольку это относится именно к сыновству, ибо один Господь Иисус Христос (1 Кор. 8, 6), но слову Павла. А кто разделяет Единого и Единственного на двоицу сынов, тот да знает, что он совершенно отрицает веру».[1] Есть компромиссное мнение: толкование начато в «донесторианский» период, а завершено после открытия полемики с Несторием. Несомненно одно, святитель Кирилл Александрийский в своем пространном сочинении опирался на богатую толковательную традицию: богословие этого «духовного» Евангелия осваивали ведущие теологи II – III вв. (к примеру, св. Иустин Философ, св. Ириней Лионский). Впрочем, первый комментарий на данное Евангелие был написан еретиком Гераклеоном, представителем валентиниановской гностической секты; в противовес ему Ориген выпустил в свет обширнейшее «Толкование на Евангелие от Иоанна» (в 20-30 гг. III в.). Проследить прямые источники, обусловившие создания этого экзегетического памятники трудно, но безусловен один факт – влияние св. Афанасия Великого.
Комментарий имеет догматический характер и по происхождению связан с задачами противоарианской полемики, на что автор указывает во введении. Святитель Кирилл Александрийский в простой и краткой форме подводит итог всей противоарианской полемике, опираясь в особенности на святителя Афанасия Александрийского. Прежде всего, он останавливается на библейских доводах, связывая триадологию с многочисленными свидетельствами из Евангелия от Иоанна. В своей триадологии, изложенной в комментарии на Евангелие от Иоанна, св. Кирилл подводит итоги уже закончившейся богословской борьбы и работы. Все значение триадологии святителя Кирилла заключается в богословской несамостоятельности и четком следовании Никейской теологии, отражая, тем самым, среднее богословское мировоззрение нач. V века. В своем комментарии на Евангелие от Иоанна св. Кирилл не столько уясняет буквальный и духовный смысл евангельских выражений, сколько изобличает ложные мнения еретиков о Божестве, также трактует о Св. Троице, о различии между лицами Св. Троицы, при равенстве и взаимном между собой отношении и прочее.
Уважая толковательное наследие прошлого, святитель Кирилл относился к нему творчески, следуя более духу, чем букве его. Такое следование духу этого предания предполагает, согласно св. Кириллу, строгое соблюдение «догматов истины», которые «любезны» ему, как и сама истина; соблюдение же этих догматов возможно только в том случае, если руководствоваться «разумением святых отцов наших»[2]. Поэтому допустимы различные толкования, но приемлемо только то, «что не выходит из пределов правильного разума и не бесполезно будет для веры»[3].
Комментарий на Евангелие от Иоанна раскрывает наилучшие экзегетические качества святителя Кирилла Александрийского. Исходя из понятия «боговдохновенности» Священного Писания, святитель доказывает, что Библии «не свойственно ошибаться»[4], а потому в Священном Писании нет лишних слов и ненужных мыслей.[5] Такая мысль меж тем сильнейшим образом отражена в раннем Александрийском богословии. В частности, по убеждению Оригена в Священном Писании «нет и не может быть ничего лишнего и постороннего истине, потому что оно равно богодухновенно во всех частях своих - как в законе, так в пророках, Евангелиях и посланиях; и эта богодухновенность простирается не на мысли только, но и на слова, даже на самые буквы».[6] Как боговдохновенная субстанция, слова и мысли Священного Писания являются духовной пищей для верующих христиан: «мы учим в церквах, представляя догматы Священного Писания и как бы некую духовную пищу предлагая евангельское и апостольское слово»[7], а «слово от Бога имеет питательнейшую силу и охраняет сердце человека».[8]
Писания, как божественная пища и отражение Откровения Божия, тем не менее выражены посредством ограниченного человеческого языка (образы, символы, определения предмета), что естественным образом ограничивает Божественную природу и ее тайны, неограниченные по сущности.[9] Тем не менее, хотя и недоступна во всей полноте Божия Премудрость, изреченная в немощном человеческом слове[10], и «тайны, содержащиеся в богодухновенном Писании, превышают наш ум», совсем «не бесславным даром является хотя бы даже и умеренное знание о Христе»[11]. Имеющий такое «умеренное знание» и следующий по стопам Господних наставлений «отнюдь не будет во мраке, но приобретет свет жизни (Ин. 8, 12)», то есть откровение тайн о Господе, «могущее руководить его к жизни вечной»[12]. Соответственно, все истинные ученики Христовы, «приняв Его собственного Духа и имея Его обитающим в сердцах, будут иметь ум, не лишенный всякого блага и исполненный совершеннейшего знания»[13]. Итогом решения проблемы постижения Библии является ответ святителя Кирилла: толковать Священное Писание способны лишь избранные, те, кто наделен небесной благодатью.[14] Наделение благодатью способствует выявлению просвещенного и смиренного ума, открывающегося благодатному Слову Божию. Лишь богопросвещенный ум наделен способностью стяжать знание, которое «есть вечная жизнь, как матерь и кормилица вечной жизни, как бы рождающая собственною силою и природою то, что служит причиною жизни и ведет к ней»[15]. Представленное знание невозможно без духовного опыта и аскетической деятельности. Как говорит святитель, «знающим подобает делать». Ибо «когда знание бывает спутником добрых дел, тогда несомненно получается не малая польза, а когда недостает одного из двух, тогда другое, конечно, будет хромым»[16]. Опять же здесь ощущается влияние мистико-аскетической доктрины египетского монашества.[17]
Смирение делает толкователя внимательным и проникновенным к словам и идеям Священного Писания: «желающим правильно понимать каждое слово (священного текста) надо, как полагаю я, обращать внимание на цель изречения и с великою тщательностью рассматривать, что имеет в виду изрекающий слово»[18]. Св. Кирилл Александрийский особо пристальное внимание уделяет контексту евангельских отрывков[19], смысловым связям евангельских пассажей с предшествующими и последующими местами[20], речевым оборотам и конструкции речи[21], размещению глав[22], времени и обстоятельству описываемых событий[23], и, кстати, фокусируется на текстологических разночтениях[24]. Итак, в богословских размышлениях святителя Кирилла проглядывается явный пиетет к «букве» Священного Писания. «Мы должны брать это изречение в историческом и простом (буквальном) смысле»[25]. По мнению святителя Кирилла, «каждому из этих родов толкований (буквальному и духовному) свое время и место, благодаря чему и получается правильное понимание толкуемых изречений. Пытаться же насильственно и где не подобает облекать в духовное толкование то, что полезно в историческом смысле, значит не другое что, как просто смешивать без разбора полезное и по великому невежеству загрязнять получающуюся оттуда пользу»[26]. Испытывая внутреннее уважение к буквальному (историческому) смыслу, святитель Кирилл Александрийский, что от этого простого смысла, лежащего на поверхности, надо двигаться к тонкому, таинственному смыслу[27], так как исключительно буквальный смысл может полностью исказить все священное Писание.[28]
Общение с «таинственным» связано с «неотвратимой потребности ума»[29]. Сам Господь Иисус Христос, сказав: «Аз есмь дверь» (Ин. 10, 9), «от обычно случающегося преобразует речь как бы из истории в духовное созерцание и то, что едва не расстилается пред глазами и не представляет никакой трудности для понимания, делает образом предметов менее ясных»[30]. Поэтому и мы, отпечатлевая на самих себе тончайшими письменами значение духовных умозрений, должны «возвыситься отсюда к тайне Христовой. Ведь образ, заключающийся в низших предметах, часто дает возможность постигать и несравненно высшие предметы»[31]. Также Апостол, объясняя в (Евр. 3, 18 – 4, 10) смысл субботы, «премудро и весьма глубокомысленно показав прообраз и предзнаменование духовных предметов в исторических событиях... разъясняет таинственный и сокровенный смысл»[32]. В этом толковательном пассаже видно, как типологический метод сосуществует с духовным методом толкования. Благодаря этому грубость буквы закона утончается через духовное толкование и становится духовным умозрением[33]. В целом же, тем, кто занимается Священным Писанием, должно у всех богодухновенных писателей его брать изречения, соответствующие цели, ради которой они были изречены; таким образом, собирая воедино разнообразные созерцания многих [авторов] и сводя их к одной цели и мысли, можно достичь должной меры знания и, подобно мудрой и трудолюбивой пчеле, соорудить сладостные соты Духа[34].
Итак, мы видели примерный подход к истолкованию Священного Писания святителя Кирилла Александрийского. Вероятнее всего, его не стоит представлять «аллегорическим» в строгом смысле слова[35], ведь в представленном сочинении постулируется взаимосвязь «духовного» («анагогического») и «буквального» («исторического»). Это соотношение сравнивается с отношением «духовного» с «материальным», свойственным для христианской доктрины: духовное не преобладает над материальным, но располагается выше иерархически, является более «возвышенным». Святитель Кирилл Александрийский следует этой толковательной иерархии, отсюда можно наблюдать некую «асимметрию» духовного и буквального смыслов. Как нам хорошо известно, подобная «асимметричность» мышления встречается и в христологической концепции святителя Кирилла. Уделяя главенствующее значение духовному толкованию в комментарии на Евангелие от Иоанна, святитель Кирилл Александрийский верен и своеобразным чертам, присущим именно этому новозаветному сочинению (называемому иногда «духовным Евангелием»). Особое место данного Евангелия среди прочих богодухновенных книг отмечает еще Ориген, который говорит, что, если [четыре] Евангелия есть как бы «начаток» («первинок») всех Писаний, то таким «начатком» среди самих Евангелий является Евангелие от Иоанна. «Отличительную особенность четвертого Евангелия составляет то, что предметы Апостольской проповеди раскрываются в нем преимущественно с метафизической точки зрения, т. е. со стороны их вечного, идеального значения».[36]
Святитель Кирилл в комментарии на евангелие от Иоанна обращается к понятием вечного и идеального. Естественно, что здесь уделяется важное место тематики божественного: Бог «восседает на высоком и превознесенном престоле, увенчанный всем подобающим великолепием царского достоинства, а вышние силы, выше которых ничего нет среди тварей, стоят вокруг, занимая место слуг и восхваляя славословиями»; они «не помышляют, подобно нам, о низменном, но в невыразимых высотах мыслей имеют свой ум»[37]. Человек, как разумное существо, сопричастен Премудрости Божьей, ведь Бог наделил человек при творении разумным семенем этой Премудрости[38]. Повреждение грехом не способно полностью лишить человека богопросвещенной силы[39]. И хотя человек подпал под власть смерти, однако Слово, воплотившись, «из нашей природы изгнало тление и удалило смерть», а поэтому теперь мы имеем это Слово, Которое «есть Жизнь по природе»[40]. Восходя через подобие с Ним в собственное Его благо, мы оказываемся через веру богами и чадами Божиими[41]. Эти дары актуализируются с помощью христианской Церкви: «уверовавшие во Христа имеют единодушие между собою и усвоили как бы одно сердце, чрез всецелое сходство в религии, послушание в вере и добролюбивый ум»[42]. Именно в Церкви «Христос приходит И является всем нам, как невидимо, так и видимо: невидимо как Бог, а видимо опять в теле. Дозволяет же и дает прикасаться Святой Своей Плоти, когда мы по благодати Божией приступаем к приобщению таинственной Евхаристии, принимая Христа в руки, дабы и мы крепко уверовали, что истинно воскресил Он Свой собственный храм»[43]. Поэтому «мы и телом и членами Христа называемся, как принимающие в себя чрез благословение (Евхаристию) Самого Сына»[44]. Через Него, как единственного Посредника, достигаем мы вышнего Града, небесного Иерусалима, соединяясь с Церковью первородных[45]. Здесь «обители многи суть» (Ин. 14, 2); вследствие чего «каждый, желающий проводить жизнь в добродетели, получит как бы особое некое место и славу, соответствующую его подвигам»[46]. Таким образом, если «любители мирских зол низойдут в ад и будут удалены от Лица Христова», то, «напротив, любители добродетели будут находиться и сожительствовать с Ним всегда и, сохранив невредимым залог Духа, будут находиться вместе с Ним и беспрепятственно созерцать божественную Его красоту»[47].
В древней Церкви существовали толкователи, которые усматривали в Евангелии от Иоанна некий сокровенный смысл. Памятником аллегорического толкования Ин. остался в Церкви большой комментарий св. Кирилла Александрийского. Св. Кирилл сосредоточивает внимание не на букве, не на факте, как таковом, а на том, что за этою буквою стоит. Толкователи Александрийской школы вообще подходили к Священному Писанию с аллегорическим методом. Но, если в других случаях аллегорическое толкование ощущается нами как насилие над толкуемым текстом, нельзя не признать, что Евангелие от Иоанна к нему располагает. Читатель чувствует глубокое различие между Иоанном и первыми тремя – синоптическими – Евангелиями, и у него естественно складывается убеждение, что он и к толкованию этого Евангелия должен подходить иначе, чем он подходит к толкованию синоптиков. Комментарий св. Кирилла Александрийского сохранен Церковью как тип толкования, которые оказывается представленным и в наше время. И в наше время, читая Ин., толкователи останавливаются на том внутреннем смысле, который им в этих фактах раскрывается. В своем Троическом богословии, изложенном в комментарии на Евангелие от Иоанна, св. Кирилл подводит итоги уже закончившейся богословской борьбы и работы. Нового и оригинального у него мало. Весь интерес и все значение его Троического богословия заключается именно в этой несамостоятельности. Он свидетельствует нам о среднем богословском мировоззрении начала V-го века.
Предварительный экскурс в «Толкования на Евангелие от Иоанна» демонстрирует тот факт, что в этом классическом экзегетическом произведении св. Кирилл представил широчайший спектр компонентов христианского вероучения. Представленное произведение считается чуть ли не вершиной его богословского творчества, в котором чувствуется гармония догматики, экзегезы, пастырства. Доминирующий смысл заключен, разумеется, в «догматическом элементе», связанным с антиарианской полемикой, а возможно, и с его борьбой против зародившегося несторианства.
Customer Feedback (0)