Ориген и его эстетическая доктрина

Личность Оригена.

Ориген – наиболее мощный гений раннего христианства, чьи труды питали духовность и экзегезу как на Востоке, так и на Западе. Но его философские гипотезы, систематизированные не слишком разборчивыми учениками, потребовали болезненной работы по различению духов со стороны Церкви.[1] Ориген (185 – 254) является наиболее влиятельным богословом восточной Церкви, отцом богословской науки, творцом церковной догматики, основателем библейской филологии. «Ориген, – говорит проф. прот. П. Гнедич, – был одним из немногих древнехристианских писателей, оказавших такое большое влияние на развитие христианского богословия и вокруг имени которого возникло столько споров».[2] Ориген первый из церковных писателей, о жизни которого сохранилось достаточно сведений.О жизни и деятельности Оригена сохранились многие подробные сведения у Евсевия в VI кн. Церковной Истории; но это, в сущности, незначительные фрагменты от «Апологии Оригена», составленной в начале IV века пред мученическою смертью пресвитером Памфилом и Евсевием. Некоторые воспоминания в этих фрагментах представляют немногие сохранившиеся письма самого Оригена.[3]

Ориген родился в Александрии, в семье, особенно пылко приверженной христианству. Его отец, исповедник веры, очень рано стал приобщать сына к изучению Писания. Учился в Александрийском огласительном училище Климента. Поскольку фамильное состояние было конфисковано по причине исповедания запрещенной веры, Ориген помогал семье учительским трудом. Ему едва исполнилось 18 лет, когда епископ Александрийский поручил ему катехизацию будущих христиан. Как и Пантен, и Климент, Ориген получает образование в школе Аммония Саккаса, основателя неоплатонизма и будущего учителя Плотина. Но Оригена палит жажда мученичества, которую он усмиряет (как и свои эротические порывы) исступленной аскезой, сделавшись в буквальном смысле «добровольным евнухом ради Царства Божия». Возглавлял училище (217 – 232).В 212 году он посетил Рим, сблизился со святителем Ипполитом, побывал в Заиорданье и Антиохии, где был принят матерью императора Септимия Севера как знаменитый ученый. Когда в 216 году вспыхнули гонения Каракаллы, Ориген уехал в Кесарию Палестинскую, где продолжал свои ученые занятия и проповедь. С этого времени он стал жертвой ревности и недоброжелательства еп. Димитрия Александрийского, который считал, что Ориген превышает полномочия мирянина. Когда же в Палестине его рукоположили в иереи, Димитрий отказался признать это рукоположение законным. Даже после смерти епископа Оригену не удалось закрепиться на родине, и он окончательно поселился в Палестине. Он продолжал усиленно работать, а о своих гонителях писал, что испытывает к ним жалость. Рукоположен около 230 (231) года епископами Иерусалима и Кесарии. За это немедленно отлучен Собором Александрийской церкви, а рукоположение аннулировано. По Евсевию, епископ Димитрий будто бы выставлял на вид факт самооскопления Оригена – преступление, по римским законам караемое смертью. Определения об Оригене Александрийских Соборов были приняты только в Риме; в Палестине же, Финикии, Аравии и Ахайи – мало обращали внимания на них. Против возводимых обвинений Ориген оправдывался в одном письме, которое он направил в Александрию своим друзьям. Позже Ориген основывает школу в Кесарии. В период гонений Максимина (235 год) власти искали Оригена, но им не удалось его арестовать. Тогда же Ориген написал «Увещание к мученичеству» и впоследствии своей жизнью доказал верность Христу. Во время этого гонения Ориген переселился в Кесарию. Когда имело место путешествие Оригена в Афины– сказать трудно. После этого он обличил в адопцианстве епископа Берилла Бострийского и вернул его к Церкви. К 240 году нужно относить нападки на учение Оригена; по поводу чего он, в свою защиту, писал епископу римскому Фабиану (236 – 250) и другим епископам. На Аравийском Соборе Ориген победил гипнопаннихитов, учивших об одновременной смерти души и тела и одновременном воскресении их. Они присоединились к Церкви. Репрессии против христиан, начатые императором Декием в 250 году, застали Оригена в Тире (Финикия). Он был арестован, подвергнут изощренным пыткам, но не отрекся от веры. Смерть гонителя освободила его от заточения; однако после перенесенных мук престарелый учитель жил недолго.[4]

Личность и произведения Оригена как при жизни, так и после смерти были окружены необычайным уважением и авторитетом. Его учение легло в основу многих учений, и еретических, и православных. Его популярность особенно возросла в четвертом веке, в период бурного расцвета христианского богословия, когда все христианские мыслители вдохновлялись им и так или иначе ссылались на его творения. Многие из сочинений Оригена погибли безвозвратно, а другие дошли до нас в латинских переводах его учеников и поклонников, зачастую смягчавших или искажавших смысл его учения. Ориген был необычайно плодовитым писателем: дошедшие до нас его сочинения занимают четыре тома в собрании Миня.[5] Сочинения Оригена естественно делятся на несколько отделов: сочинения библейско-критические, каковы утраченные Тетраплы и Экзаплы, где дано сравнительное изучение текста Св. Писания еврейского и LXX с другими переводами; сочинения библейско-экзегетические, состоящие из схолий, бесед и комментариев; сочинения догматические, например, «Строматы» и «О Началах», сочинения апологетические, напр. против Цельса в 8-ми книгах, сочинения назидательного характера, напр. о молитве, увещание к мученичеству, письма к разным лицам.[6]

Восприняв ряд системных идей из учения Платона (бессмертие и пресуществование душ, «не тварный Бог», постижение Бога через созерцание), Ориген использовал подходы Аристотелевской диалектики, а также – применительно к исследованию психологических проблем – словарь стоицизма. При этом он счел необходимым отказаться от ряда существенных тезисов академического платонизма (в частности, теории идей и диалектики). Критиковал Платона за осуществленное им описание армии богов и демонов в диалоге «Федр», полагая, что оно было внушено ему «самим диаволом». Запрещал своим ученикам чтение трудов киников, эпикурейцев и скептиков, которые сомневаются в благости божественного культа. Поскольку, утверждал Ориген, Бог является автором Писаний, постольку ничто в этом тексте не выступает не имеющем сакрального значения. Ориген выступил автором комментариев ко всему Писанию, делая особый акцент на проблеме провиденциализма. Считая себя толкователем Писания, Ориген посвятил свою деятельность раскрытию аллегорического «измерения» текстов Библии.[7]

Главное сочинение Оригена – «Трактат о началах» – включает 4 книги, посвященные Богу, миру, человечеству и Священному Писанию. В этом произведении он объединяет то, чему учили апологеты, гностики и древние кафолические богословы. Его универсальный ум не хотел ничего разрушать, но все сохранить: христианская истина должна была победить системы греческих философов и разномыслящих гностиков, суеверия язычников и иудеев и убогие понятия христианских унитариев. Но эта истина получила неоплатонический отпечаток. Ориген клал в основу символ веры вместе с обоими Заветами: кто имеет их, тот обладает истиной, дающей блаженство; но существует более глубокое и полное понимание. При достижении его все контрасты кажутся лишь оттенками и при даруемом им абсолютном настроении человек научается судить относительно. Таким образом, Ориген является правоверным традиционалистом и смелым философом-идеалистом, превращающим содержание веры в идеи, созидающим внутренний мир и устраняющим все, кроме богопознания и самопознания, ведущих к возвышению над миром и приближению к божеству. В том, что христианство является одновременно религией для простого человека, чуждой политеизма (хотя с образами и символами), и религией для мыслящего ума, Ориген видел его превосходство над всеми концепциями. Христианская религия – единственная, являющаяся истиной даже в своей повествовательной форме. Но богословие нуждается еще в освобождении от характерных признаков позитивной религии. Гнозис нейтрализует все эмпирико-историческое в смысле его ценности. Из эмпирической истории он сублимирует высшую запредельную историю, начинающуюся в вечности и скрывающуюся за эмпирической; но он возвышает эту историю еще раз, и тогда остается только неизменный Бог и созданная душа. Таким образом, церковное христианство рассматривается как временное вспомогательное средство и остается для гностика лишь символом в нечувственной истории.[8]

Система для Оригена должна быть строго монистической; однако она заключает в себе дуалистический момент. В основе лежит противоположность Бога и твари. Противоречие неоплатонических систем заключается в двояком взгляде на духовный мир: с одной стороны, как раскрытие божества, он принадлежит абсолюту, но с другой стороны, как созданный, он противоположен божеству. Пантеизм отвергается, но вместе с тем сохраняется неземная природа человеческого духа. Он является свободным, но в своем неясном стремлении сознающим истинный путь, небесным эоном. Божественное происхождение, божественная цель, свободное решение составляют его сущность. Но узел завязывается уже в тот момент, когда дух воплощается. Таким образом, существует история до истории. Система состоит из трех частей: Бог, падение созданного духа и его спасение. Ориген не заметил, что свобода грозит превратиться в призрак, если дух должен достигнуть своей цели. В развитии своей системы он отводит ей такое место, что ограничивает даже Божие всемогущество. Драма Бога и мира извлекается, по-видимому, из Писаний.[9]

Бог есть единство, противоположное множественности, причиной которой он является. Абсолют отличен от множественности, но порядок, несамостоятельность свидетельствуют о нем. Бог, обладающий сознанием и волей, изображен Оригеном живее, чем гностиками и неоплатониками. Так как Бог – всегда причина, то он немыслим без откровения, явленного в множественности. Всякое откровение по необходимости ограничено, поэтому не допускается неограниченное понимание всемогущества. Свобода ставит божеству пределы, которые оно само себе наложило. Относительная точка зрения применяется к самому понятию божества. Бог всегда открывался, следовательно, мир вечен, но не этот мир, а мир духов, с которым Бог связан Логосом, в коем Бог еще раз воплощается, за исключением абсолютной апатии. Логос – сам Бог и вместе с тем интеграл и творец множественности, особая ипостась и самосознание божества и вместе потенция мира. Логос – полное подобие божества. В нем нет ничего телесного, поэтому он истинный Бог, но второй Бог. Он предвечно рожден из существа Отца; не было времени, когда бы не он не существовал, и в силу божественной непреложной воли он постоянно исходит из его существа, как особая ипостась. Сын – первая переходная ступень от единства к множественности; с точки зрения Бога – единосущное творение, с нашей точки зрения – открывший себя единородный Бог. Только для нас существует единородность Отца и Сына; его неизменность лишь относительна, так как она не основывается на тожественности. Святой Дух, которого навязывал Символ веры, представлялся также как третья ступень и ипостась. Он получил бытие через Сына и относится к нему так, как Сын к Отцу. Круг его действий самый узкий, хотя и самый важный. Святой Дух – переходная ступень к массе духов и идей, созданных Сыном и обнаруживающих его собственную полноту. Характерным признаком сотворенных духов в отличие от Бога является их постепенный прогресс, то есть свобода. Но свободны они в пределах измеряемого времени; в сущности, же для созданного духа существует непреложная необходимость достигнуть своей цели. Свобода является необходимым развитием. Исходя из свободы, Ориген пытался понять существующий мир, так как к духам принадлежит и человеческий дух; они все созданы от вечности и равны по происхождению; но их задачи и их развитие различны. Сама сотворенность обуславливает для ангелов и людей некоторую материальность. Все они должны достигнуть неизменяемой природы, чтобы дать место новым созданиям. Но они впадают в леность и непокорность (предвечное грехопадение). Для их обуздания и очищения и создан видимый мир; последний, следовательно, является местом заключения. Жизнь является задачей, борьбой, допущенной и руководимой богом, которая должна окончиться победой над злом и его уничтожением. Борьба человека обусловливается стремлением составных его факторов (дух, душа, тело) достигнуть преобладания. Грех замечается в условиях земного существования и является продуктом небесного свободы происхождения. Но мы должны сами себе помогать. Бог помогает как учитель через естественный закон, Моисееву тору, Евангелие и вечное Евангелие (не содержащее никаких символов). Откровение – разнообразная и постепенная помощь, приходящая к погибающему творению. Но Логос должен сам явиться и помочь. Его дело было так же сложно, как сложна сама потребность: одним он должен был показать действительную победу над смертью, как богочеловек он должен был принести жертву искупления, должен заплатить выкуп, который положил конец царству диавола. Все это значит принести осязательное спасение, выражающееся в определенных фактах. Другим он, как божественный учитель и первосвященник, должен был открыть глубину познания и дать этим новый жизненный принцип. Возвращение к Богу является целью как здесь, так и там. Спасительные факты не являются лишь видимостью или безразличной основой истины, они – истина. Ориген сумел оценить космическое значение крестной смерти, действие которой распространяется на все души.

Одной из характерных особенностей учении Оригена является его утверждение творения от вечности. Вечность Божественного всемогущества, в связи с неизменяемостью Бога, кажется Оригену несовместимой с предположением такого времени, когда не существовало ничего, кроме Бога; объект актуального всемогущества должен реально, а не только идеально, существовать от вечности. Творение – после Бога только в смысле причинном, но не временном. Первозданным и, так сказать, совечным Богу является мир духов; но эти духи не всецело чистые, так как облечены в некоторого рода тела – эфирные и тонкие: вообще Ориген вне Св. Троицы не признает существования духов, абсолютно свободных от всякой материи и тела. Характерным признаком сотворенных духов в отличие от Бога является их постепенный прогресс, то есть свобода. Но свободны они в пределах измеряемого времени; в сущности, же для созданного духа существует непреложная необходимость достигнуть своей цели. Свобода является необходимым развитием. Эти духи все сотворены с равными способностями и дарованиями, так как первоначальное общение их с Логосом исключает какое-либо различие. Все они одарены нравственной свободой, неотделимой от их существа, с совершенно равной возможностью выбора между добром и злом. Но им поставлены были различные задачи, и соответственно им определялся ход их развития: они должны были сами сделаться виновниками своего состояния, и мера их свободного самоусовершенствования положила различие между ними. Не все они остались одинаково верными Богу. Произошло, таким образом, их падение, которое является, собственно, причиной действительного бытия. Духовный мир, смотря по степени удаления от Бога, получил различную материальность. Высшие духи сделались ангелами, силами небесными с их чиноначалием, их степенями и функциями, соответствующими их заслугам; другие, облеченные в светящуюся материю, сделались солнцем, луной и звездами; иные еще, охлажденные вследствие удаления от Бога, сделались душами человеческими (охлаждать) – для их существования необходимы более грубые материальные тела; иные, наконец, решительно отпавшие от Бога, сделались демонами и получили неописуемо мерзкие тела, хотя и невидимые, по весьма темные. Следовательно, люди стоят между ангелами и демонами; те и другие стараются привлечь их к себе. Нравственная борьба, которую человек выдерживает в самом себе, затрудняется демонами.[10]

Жизнь является задачей, борьбой, допущенной и руководимой богом, которая должна окончиться победой над злом и его уничтожением. Борьба человека обусловливается стремлением составных его факторов (дух, душа, тело) достигнуть преобладания. Грех замечается в условиях земного существования и является продуктом небесного свободы происхождения. Но мы должны сами себе помогать. Бог помогает как учитель через естественный закон, Моисееву тору, Евангелие и вечное Евангелие (не содержащее никаких символов). Откровение – разнообразная и постепенная помощь, приходящая к погибающему творению. Но Логос должен сам явиться и помочь. Его дело было так же сложно, как сложна сама потребность: одним он должен был показать действительную победу над смертью, как богочеловек он должен был принести жертву искупления, должен заплатить выкуп, который положил конец царству диавола. Все это значит принести осязательное спасение, выражающееся в определенных фактах. Другим он, как божественный учитель и первосвященник, должен был открыть глубину познания и дать этим новый жизненный принцип. Возвращение к Богу является целью как здесь, так и там. Спасительные факты не являются лишь видимостью или безразличной основой истины, они – истина. Ориген сумел оценить космическое значение крестной смерти, действие которой распространяется на все души.

Логос мог соединиться с телом только при посредстве человеческой души. Чистая душа была всегда в единении с Логосом, а затем, благодаря своему нравственному достоинству, стала посредницей в вочеловечении Логоса. Логос остается неизменяемым; только душа испытывает голод и страдания, так как она истинно человечна, как и тело. Но так как оба они чисты, а материя сама по себе совершенно бескачественна, то и тело было совершенно иным, чем наше. Но Логос не был заключен в теле, а действовал повсюду, как и прежде, и соединялся с благочестивыми душами (тесное соединение лишь с душой Иисуса). Логос постепенно освящал и обожествлял душу и тело. В конце концов, Иисус становится духом, сливается с божеством, отожествляется с Логосом. Но, в сущности, это единение этическое и не исключительное. Важно, что в научной христологии оставлено столько места человеческой природе: принята идея вочеловечения. Уже этим намечается путь спасения: человек получает благодать по мере своего совершенствования. Повсюду необходимы свобода и озарение свыше, и церковная вера остается исходной точкой и для «теоретической жизни», пока она не превратится в радостное аскетическое созерцание, при котором Логос является другом души. Согласно Оригену, все духи будут в конце концов спасены и очищены, сохранив свою индивидуальную жизнь, чтобы уступить место новой мировой эпохе. Итак, система Оригена победила еретически-гностические и впоследствии стала господствующей в церковной теологии на востоке, правда, подвергнувшись большим ограничениям. Церковь не могла навсегда согласиться со всем учением Оригена.

Эстетика Оригена

Ориген, опираясь на предшествующие религиозно-философские традиции, на тексты Священного Писания и свой собственный духовный опыт, оказывается перед ситуацией многофункционального бытия слова в культуре. Слово стоит в начале творения, ибо это одна из ипостасей Бога; притом – творческая ипостась. Ориген, как и многие ранние отцы церкви, отождествляет ее с Софией – Премудростью Божией («Против Цельса», VI 69; «О началах», I 2,2; I 8,3)[11], утверждая, что мир был сотворен Словом-Премудростью. Слово (имя) каким-то образом связано с сущностью вещи и нередко бывает наделено силой, или энергией обозначаемого; в нем открываются какие-то аспекты сущности. С другой стороны, далеко не все, особенно в духовной и божественной сферах, можно выразить словами. Словесный текст является достаточно слабым отражениемистинного знания. И, тем не менее, он активно используется не только людьми, но и более высокими духовными сущностями для передачи знания, гнозиса. При этом акцент делается на своеобразной парадоксальности словесного текста – одновременно в одном тексте – открывать и скрывать знание в зависимости от субъекта восприятия.[12]

Все это побуждает Оригена, как и его александрийских предшественников Филона и Климента, при его скепсисе относительно возможностей слова, с особым пристрастием изучать тексты Священного Писания, доискиваясь в них до сокровенных смыслов; пытаясь усмотреть в слове то, чего в нем вроде бы и невозможно усмотреть. На этом пути он вынужден от слова как самоценной смысловой единицы перейти к словесным конструкциям – словесным образам, символам, аллегориям и т.п., то есть к проблемам герменевтики словесного текста. Здесь он видит себя наследником и продолжателем дела самой Премудрости Божией, которая в его понимании называется Словом Божиим потому, что открывает в словах всем прочим разумным существам тайны, сокрытые в ее глубинах; «она называется словом потому, что является как бы толкователем тайн духа» («О началах», I 2,3)[13]. И хотя эти тайны Божественной Премудрости составляют предмет высшего гнозиса, реализующегося на невербальных уровнях, сама Премудрость воплотила определенные знания и в словесных текстах, побуждая многие поколения экзегетов отыскивать их в формах, в принципе мало для них приспособленных. Речь уже в общем случае идет не об отдельных словах, хотя и о них тоже, а о словесных структурах. Человеческий ум, вдохновляемый высшими силами, изобрел немало способов и форм образно-иносказательной речи для передачи знания и всеми ими, согласно Оригену, в изобилии пользовались авторы Священного Писания.[14] По его мнению, в человеческой душе есть особые силы и чувства для формирования и восприятия образов. В опыте понимания образов существенное значение имеет подготовка субъекта восприятия. В этом плане для эстетики особенно интересны замечания Оригена об изменчивости внешнего облика Христа в зависимости от уровня духовной зрелости смотрящих.

Но, если Иисус Христос, по Оригену, являл людям только тот облик, который был доступен их восприятию, то со словесными образами дело обстоит несколько иначе. В одном и том же образе (и облике) духовный взор читателя может усмотреть разные сокрытие в нем смыслы и семантические уровни. В первую очередь это касается текстов Священного Писания, над которыми Ориген размышлял всю свою жизнь. Время поздней античности, на которое пришлись годы жизни и деяний Оригена, – это вообще время и культура глобального толкования ранее написанных текстов, утвердившихся в культуре в качестве авторитетных, сакральных, священных. Ориген, ранние христианские апологеты, иудейские экзегеты, гностики размышляли над библейскими текстами; современник Оригена основатель неоплатонизма Плотин фактически комментировал Платона. Герменевтический дух времени как нельзя лучше способствовал расцвету изощренной аллегорезы и самого Оригена.[15]

Вчитываясь в тексты Писания, Ориген обнаруживает в них по меньшей мере три смысловых уровня, соответствующих трем уровням человеческого восприятия – телесному, душевному и духовному («О началах», IV 2,4). Не каждый текст Писания содержит все три смысла. Есть тексты, в которых вообще отсутствует буквальный (то есть телесный) смысл. О том, что в каком-либо тексте может не быть иносказательного смысла, Ориген молчит. За этот символизм он будет впоследствии неоднократно осуждаться многими отцами Церкви, хотя и найдет достойных последователей в лице великих каппадокийцев, и прежде всего – Григория Нисского. В своих герменевтических исследованиях Ориген активно опирается на апостола Павла, утвердившего в христианстве традицию иносказательного понимания многих изречений Иисуса. Начало этой традиции, как известно из Евангелия, было положено самим Христом, часто говорившим притчами и нередко здесь

же разъяснявшим их смысл. Все это дало основание Оригену утверждать, что три смысла в тексты Писания были вложены Святым Духом по промыслу Божию («О началах», IV 2,7) или самим словом Божиим («О началах», IV 2, 9).[16] При этом часто в них специально нарушена последовательность изложения и изящность речи, чтобы читатель не очень отвлекался внешним повествованием и его красотой, но искал бы внутренний смысл.[17]

Для Оригена главным в Библии является третий, духовный смысл. Поэтому, полагает он, там, где исторические события соответствовали «таинственному смыслу», дается их точное описание. Там, же где нет такого соответствия, авторы по Божественному откровению вплели в историю то, чего не было на самом деле, и даже то, чего не могло быть вообще. В одних местах вставок таких мало, в других – очень много («О началах», IV 2, 9). В частности, библейский рассказ о творении мира нужно весь понимать образно, а не буквально («О началах», IV, 3, 1). Во всей Библии содержится масса бессмысленных и несуразных мест, если их понимать буквально («О началах», IV, 3, 2 – 3). Последующие экзегеты, развивая идеи апологетов, доведут понимание библейского текста до четырех и более смыслов. Например, уже Августин рассматривал четыре способа «изъяснения» Писания: исторический, аллегорический, анагогический и этиологический, кроме которых он знает и другие подходы. Все это будет общим местом в духовной культуре Византии и найдет отражение практически во всех видах византийского искусства, на которое также будет распространяться многоуровневый символико-аллегорический подход.[18]