К вопросу об историческом изучении личности Лжедмитрия I
Историографический интерес к личности Лжедмитрия I возник в XVIII в., когда российские монархи заинтересовались историей. Век Просвещения привнес новые сомнения в правдивости официальной версии о Самозванце, стимулировал попытки докопаться до сути явления Лжедмитрия I. Петр I, которого оппозиционная молва тоже объявила самозванцем, усматривал какое-то родство своей судьбы с царем Дмитрием. Царица Анна Иоанновна приказала изучить заново вопрос о смерти царевича Дмитрия, о его канонизации. Екатерина II, заинтересовавшись тайной Лжедмитрия I, специально вызвала к себе известнейшего в то время историка Г. Ф. Миллера. Миллер в приватных беседах считал Лжедмитрия I настоящим сыном Грозного, замечая: «Я не могу высказывать печатно мое настоящее мнение в России, так как тут замешана религия. Если Вы прочтете внимательно мою статью, то, вероятно, заметите, что приведенные мною доводы в пользу обмана слабы и неубедительны»[1]. Против исследования ученым-немцем Смуты выступил М. В. Ломоносов. По его настоянию было запрещено печатание продолжения «Опыта новейшей истории России» Г. Ф. Миллера. Перед выходом очередного тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзин уверял М. П. Погодина, что Самозванец и есть сын Ивана Грозного. Но в конце концов Карамзин не решился писать об этом, отождествив Лжедмитрия I и Григория Отрепьева, как того требовало официальное мнение.[2]
Официальная версия, выдвинутая Борисом Годуновым, объявившим Самозванца Григорием Отрепьевым, монахом-расстригой, удовлетворяла не всех. Против точки зрения, принятой Церковью, которая анафематствовала Отрепьева наряду с Мазепой, уже в XIX в. открыто выступили М. А. Мамонов, Д. В. Давыдов, В. И. Аскоченский, А. С. Суворин[3], К. Валишевский, С. Д. Шереметев. Д. А. Ровинский[4], поместивший в своем знаменитом словаре ряд портретов Лжедмитрия I, признал его весьма похожим на Ивана Грозного. Много было колебаний по поводу личности Лжедмитрия I у известных историков Смуты B. C. Иконникова[5], П. Пирлинга, Н. И. Костомарова.
Что касается оценки «царства» Лжедмитрия I, то в русле реабилитации это сводилось к теоретическому сравнению его с Петром I. Об этом писали Н. Г. Устрялов[6] и А. Трачевский. Идею сходства названных двух исторических деятелей приватно проводил К. Н. Бестужев-Рюмин: «Что Расстрига во многом предшественник Петра, это для меня несомненно». Об этом писал и польский историк А. Брюкнер. По его мнению, за столетие до Петра I Самозванец пытался вырвать Россию «из пут варварства и очистить от вековечной плесени, разбить китайскую стену, отделяющую Россию от Европы; жаждущий света, воздуха, движения для себя и для своих». Произведения, в которых Лжедмитрий I был показан в позитивном свете, представляли собой незначительную часть в общей массе работ о Самозванце. Лишь в одном рукописном родословце XIX века Григорий Отрепьев был помещен в родословном древе наравне с другими царями (при этом, как и все, - в розовом круге).[7]
Но в целом можно констатировать, что в оценке личности Лжедмитрия I в основном ориентировались на публикации трудов классиков российской исторической науки: В. Н. Татищева, М. М. Щербатова, Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова. Кроме того, писатели (А. П. Сумароков, М. П. Погодин) выступали в качестве авторов исторических исследований. «Ни одна эпоха в истории допетровской России не возбуждала такого интереса в русских и иностранных писателях, как эпоха Самозванцев».[8]
Тема царствования Лжедмитрия I получила развитие в трагедии «Димитрий Самозванец» (1832), где А. С. Хомяков пытается изложить собственные исторические воззрения.[9] Так, он представляет Самозванца избавителем от зла (прикрепления при Годунове крестьян к земле). Хотя в то же время Димитрий и первый на Руси властительный западник.[10] В отзыве на восьмой том «Истории...» С. М. Соловьева К. С. Аксаков подчеркнет, что А. С. Хомяков в этой трагедии «едва ли не первый выставил верно всю поэтическую сторону характера Лжедмитрия», характер его «схвачен там очень верно».[11] Хотя другие славянофилы указывали на негативную роль Лжедмитрия I в историческом процессе. Допустим, Самарин считает, что воцарение Самозванца было бедствием как для Церкви, так и для государства: «толпа иезуитов проникла в самое сердце России»[12]. Именно Церковь в смуту предстала во всем величии, «в ней слились высокие интересы государства и веры», а «двигателем всей России» стал Гермоген[13].
Официальные историография свидетельствует о широком спектре внешних проявлений публичной религиозности Лжедмитрия I в продолжении его борьбы за престол. Фактически Лжедмитрий I проходит путь от вдохновенного адепта католичества, формально восторгающегося духовной и светской властью Римского престола, но в действительности сообразовывающегося с текущими политическими целями, до религиозного эклектика, совмещающего в своей публичной и приватной деятельности как восточные, так и западные конфессиональные традиции.
Лжедмитрий I: начало восхождения
Большинство исследователей считает, что Лжедмитрием в действительности был Юрием Отрепьевым, который принял монашество с именем Григорий, в сане диакона служил в Чудовом монастыре, занимаясь также переписыванием книг, и был близок к патриарху Иову.[14] Считается, что Григорий Отрепьев был боевым холопом Романовых.[15] Он был очень хорошо подготовлен к своей роли «настоящего царя». В. О. Ключевский остроумно заметил: «Он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве». Закваска эта столь удалась, что самозванец, судя по всему, и сам был уверен в том, что он подлинный царевич Дмитрий.[16]
Очевидец Смуты голландский купец Исаак Масса[17] совместил официальную версию московского правительства, гласившую, что названный царевич – беглый инок Чудова монастыря Григорий Отрепьев, с представлением о том, что Самозванца целенаправленно готовили официальные власти Речи Посполитой.[18]
Другой иностранец Конрад Буссов полагал, что Отрепьев отправился в Польшу, где и высмотрел Самозванца, взялся за его обучение, после чего вернулся в Россию и стал волновать казаков (здесь уже Отрепьев отделен от Самозванца).[19]
Н. М. Павлов в конце XIX века предположил, что чернец Григорий не наставник, а дублер польского Самозванца.[20]
Иловайский Д. представлял Самозванца литовским шляхтичем, участвовавшим в посольстве Льва Сапеги, который и оказался зачинщиком всей интриги. Прикрываясь посольской ширмой, Самозванец получил возможность ознакомиться с Москвой, царским двором и местными порядками. Будущий Лжедмитрий остался в русской столице после отъезда посольства и в феврале 1602 года бежал вместе с Отрепьевым в Польшу.[21]
Н. И. Костомаров высказал обратное мнение: Лжедмитрий не увез Отрепьева в Польшу, а привез с собой в Россию. Историк приводит разнообразные доводы в пользу западного происхождения Самозванца.[22]
С. М. Соловьев склонялся к тому, что под именем царевича Димитрия скрывался не польский шляхтич, а расстрига Отрепьев. «Очевидцы признавали в первом Лжедмитрии великороссиянина и грамотея, который бегло и красноречиво изъяснялся на московском наречии, как на родном, четко и красиво писал, латинскую же грамоту знал плохо»[23].
В последние годы А. М. Панченко неоднократно в своих работах обращал внимание на то, что Лжедмитрий I, не довольствуясь царским титулом, подписывался «in perator» - в два слова и через «n», что само по себе устраняет сомнения в его великорусском происхождении.[24]
Но в действительности, никаких официальных достоверных документов, которые рассказывали бы о жизни Самозванца до его появления в доме князя Адама Вишневецкого, не сохранилось.[25]
Стоит сказать, что впервые следы будущего Лжедмитрия I обнаруживаются в 1601 г. в Киеве, где он появился в виде молодого монаха, пришедшего на поклонение святыням. Затем он проживал в Дерманском монастыре, в Остроге, бывшем тогда владением князя Острожского (1526 – 1608). Следующим пунктом остановки для претендента послужил город Гоща, принадлежавший гаевскому кастеляну Гавриилу Гойскому, который был при дворе Острожского князя. Существует предположение, что он учился здесь в течение двух лет латинскому и польскому языкам в местной арианской школе.[26] В 1603 г. юноша объявился в городе Брагин и поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому (1566 – 1622), где и началось его восхождение.[27]
Эпопея Лжедмитрия I и история его отношений с правящими кругами Речи Посполитой детально рассмотрена в целом ряде исследований.[28] Поражает необыкновенная быстрота, с которой Самозванец сделал свою карьеру. Уже в 1603 году он присутствовал на свадьбе Ивана Вишневецкого с Урсулой, дочерью знатного пана Юрия Мнишка. Вишневецкие с самого начала признали законность притязаний Самозванца. В сущности, Вишневецкие и Мнишки и ввели Самозванца в круг тогдашней польской знати, хотя отнюдь не первого разряда. Неслыханная карьера Самозванца привлекла к нему внимание католических кругов Польши. Иезуиты в это время пользовались в Речи Посполитой большим влиянием.[29] В соглашении, заключенном Лжедмитрием с иезуитами в Польше, предусматривалось, что иезуиты будут финансировать наем войска для этой цели, а самозванец даст за это папе обязательство всемерно способствовать насаждению в России католицизма.[30] Напомним, что много интересных данных о связях иезуитов и папы с самозванцем содержится в книге Исаака Maссa, жившего в Москве в начале XVII в.
В начале 1604 г. братья Вишневецкие, опекавшие претендента, доставили его ко двору Сигизмунда в Кракове. Во время этой встречи король, признав его наследником Ивана IV, назначил ежегодное содержание в 40 тысяч злотых и позволил вербовать добровольцев на польской территории. В ответ от Лжедмитрия были получены обещания[31] после вступления на московский престол возвратить польской короне половину Смоленской земли вместе с городом Смоленском и Чернигово-Северную землю,[32] поддерживать в России католическую веру – в частности, открыть костелы и допустить в Москву иезуитов, поддерживать Сигизмунда в его притязаниях на шведскую корону и содействовать сближению, а в конечном итоге – и слиянию, России с Речью Посполитой.[33] Пожалуй, наиболее важным явилось обязательство соединить Россию и Речь Посполитую «вечной унией». Что имеется здесь в виду, позволяет выяснить обращение к инструкциям посольства во главе с М. Олесницким и А. Госевским, направленного в Россию в феврале 1606 г., когда Лжедмитрий уже утвердился на русском троне. Послы должны были добиваться одобрения (с некоторыми изменениями) того проекта соглашения между Россией и Речью Посполитой, который возил в 1600 г. в Москву Лев Сапега и который отказался принять Борис Годунов.[34]
Переход в католичество Лжедмитрия I
В историографии стало общим местом суждение о том, что именно царственные амбиции Лжедмитрия I стали поводом для политических заигрываний с католическим Западом. Существуют историографические данные об официальном (формальном?) переходе Лжедмитрия I в католичество. Как известно, данный вопрос был положительно решен после представления «царевича» Сигизмунду III 15 марта 1604 г. в Вавельском дворце. В дальнейшем 16 апреля состоялся консилиум авторитетных иезуитских миссионеров, на котором было принято решение о ритуале присоединения Лжедмитрия I к Римско-католической церкви.
В Кракове иезуит Каспар Савицкий с Лжедмитрием I оговорил все детали сего дела. По совету иезуитов Самозванец посетил папского нунция Клаудио Рангони, которому пообещал перейти в католичество и, если Папа окажет ему помощь в борьбе за престол, по воцарении начать священную войну против турок. Подготовку перехода Лжедмитрия I в католицизм осуществлял тот же Савицкий. Каспар Савицкий провел с неофитом три богословских диспута, на которых Лжедмитрий «любезно признал себя побежденным»[35]. Затем самозванец и формально отрекся от православия, причем сочинил раболепное письмо к папе Клименту VIII[36], называя его «отцом всех христовых овец», «лобызая ноги» его, «как самого Христа», и униженно свидетельствуя свои «повиновение и подчинение».[37] В собственноручно написанной им по-польски грамоте, оригинал которой хранит Ватиканский архив, Лжедмитрий I, уничижительно называя себя «самой жалкой овечкой» и «покорным слугой» Его Святейшества, клятвенно обещал «верховному пастырю и отцу всего христианства», что, коль будет на то воля Провидения, он станет «проповедником истинной веры, дабы обратить заблудшие души и возвратить в лоно католической церкви всю русскую нацию»[38]. Таким образом, Лжедмитрий официально говорил о покорности Святому Престолу, обещал ввести католицизм в Московском царстве и просил помощи.[39]
Обласкал неофита и нунций Клавдий Рангони, ставший главным посредником между Лжедмитрием I и Ватиканом[40]. Окончательным актом перехода в католицизм было миропомазание и причащение именно у Клаудио Рангони, прошедшие 24 апреля. Об этом писал в Рим сам нунций, это событие зафиксировали краковские иезуиты в «Анналах» 1604 г. В письме к папе от 27 апреля 1604 г. Рангони сообщал, как самозванец, упав перед ним на колени, «заявил, что признает власть папы и будет во всех делах подчиняться его святейшеству, обещал вывести из схизмы свой народ греческого обряда и крестить магометан и язычников, когда добудет свой отеческий трон...»[41]. Нунций Рангони позже говорил посланцу герцога тосканского в Польше Родриго Алидози о том, что он лично тайно миропомазал «царевича Дмитрия», «с которым подружился в действительности гораздо более, чем по виду – вследствие весьма важных соображений, в частности потому, что, как говорит мне монсиньор нунций, он считает себя главнейшим виновником воцарения Димитрия»[42].
В архивах сохранилось много писем Антонио Поссевино к различным европейским государям и прочим высокопоставленным особам, где с жаром доказывается, что Лжедмитрий I – действительно царский сын. Что, принявший католичество, теперь он всецело под влиянием Рима, и ему обязательно надо оказывать всяческую поддержку.[43]
В католической литературе (например, в писаниях упомянутого иезуитского историка П. Пирлинга) можно встретить мнение, будто этот переход был вовсе не политическим маневром, знаком преклонения перед «верою своих друзей и защитников, поляков», перед «верою папы – соединительного звена между ним и Европой».[44] Напомним, что персональное дело Лжедмитрия I, вместе с сыновне-почтительными письмами к понтифику Клименту VIII, хранится в Ватиканском архиве[45].
Стоит отметить, что о переходе Самозванца в католичество первыми официально сообщили российским властям епископы Львовский Гедеон Балабан и Перемышльский Михаил Копыстенский в специальном послании к Патриарху Иову. В обличительных грамотах В. Шуйского выборочно и в исключительно негативном контексте излагались условия договоров и переписки Самозванца с польским королем и сенаторами, Папой и его нунцием, Юрием Мнишеком, относительно перевода «всего государства Московского в одну веру римскую», строительства костелов и католических монастырей в Москве и по всей России. Документальные «цитации» служили неопровержимым доказательством перехода Лжедмитрия I в мир «латинства».[46]
В конечном счете оценки тайного перехода Лжедмитрием I в католицизм сильно разнятся, хотя действительность этого перехода не подвергается сомнению, причем с обеих конфессиональных сторон (католической и православной).
Западные влияния и религиозное сознание Лжедмитрия I
У Лжедмитрия I существовала тяга к религиозному свободомыслию и открытому обсуждению, почерпнутая в центрах православной полемической литературы – Остроге и Дермани. Полученный за церковными границами России опыт расширил рамки традиционного религиозного мышления Лжедмитрия I. Поэтому в рассуждениях царя о вере, «богословских вольностях», проглядывается выход за рамки привычного православия. Это заметили иезуиты, беседуя с «царевичем» на вероисповедные темы. Главным собеседником Лжедмитрия I в Кракове стал Каспар Савицкий, дневниками которого воспользовался Ян Велевицкий, почерпнув оттуда интересную информацию. Поначалу Савицкий заметил, что Дмитрий был «предан в душе своей схизме греков». Два главных пункта вероучения особенно волновали «царевича»: «исхождение Св. Духа от Отца и Сына и совершение таинств Св. Евхаристии под одним или под обоими видами». В разговоре на эту тему 7 апреля 1604 г. иезуитами было «замечено, что Димитрий был предан не только схизме, но также различным ересям, в особенности же ереси арианской».[47] Ему приписывают также мысль о «благодатности» католиков наравне с православными: «О латинах глаголаше, яко несть порока в них... Единако все. Яко ж вера латинская, тако же вера и греческая».[48] Данные суждения отражены через российские нарративные источники, где подменялось расхождение религиозных взглядов Самозванца с местной традицией.
Просветительские проекты Лжедмитрия I оказались следствием западного католического влияния. Они были тождественны по сути годуновским образовательным проектам. Главным орудием осуществления просветительских проектов Лжедмитрия I выступали отцы иезуиты и польское окружение. Иезуиты давали Лжедмитрию I следующие инструкции: «Издать закон, чтобы в Церкви Русской все подведено было под правила соборов отцов греческих, учредить семинарии, для чего призвать из-за границы людей ученых, хотя и светских». Греческие богословы (как потом и малорусские) ездили за «наукой» в Европу, и лишь единицы возвращались на Родину, без западного влияния.[49] Иезуитский орден имел богатый опыт создания коллегий для славян и миссионерской деятельности через них. Один из современников в 1605 г. писал, что за помощь в борьбе за престол Лжедмитрий I обещал иезуитам открыть в Москве «несколько их коллегий» (хотя автор замечал, что это сомнительно, так как «москвичи не расположены к обрядам и ученью римской католической церкви»[50]).
По-видимому, такое обещание действительно было дано: иезуиты упорно напоминали о нем Самозванцу. Иезуиты уже заказывали в Польше учебники «для наших благочестивых, а также и для москвитян, имеющих стать с божиею помощью нашими»[51], готовились массами обращать русских в католицизм и писали за границу о своих радужных надеждах: «...Мы захватили бы в сети господни обильный лов рыбы и дали бы знак я своим сотоварищам, чтобы они пришли и помогли нам»[52].
В письме Николая Чижовского из Москвы от 17 августа 1605 г. сообщаюсь: «Несколько дней тому назад один близкий к нему поляк сообщил нам, что светлейший совсем готов основать коллегию»[53]. Речь шла именно о иезуитском коллегиуме. В этом же письме отец Николай писал о привлечении Лжедмитрием I детей российских вельмож «к свободным наукам»: «И находятся даже многие из вельмож, которые желают, чтобы их дети обучались добрым наукам и нравам»[54]. Наконец, иезуит пересказывал беседу царя с врачами о том, что «в скором времени у них будет много ученых мужей, с которыми им придется иметь общение», обещал «соорудить Академию, чтобы и Москва изобиловала учеными мужами»[55].
Свидетельствуя о западных влияниях на религиозное мировоззрение Лжедмитрия I, стоит упомянуть о критике института православного монашества. Уже в Путивле Самозванец заговорил о невежестве монахов в области знания обрядов и основ веры, богословия, недостойном и не соответствующем монастырскому уставу образе жизни, о необходимости преобразования внешнего благочестия и быта иноков. Высказывание «царевича» передавалось буквально в следующих словах: «Монахи немногим лучше и ученее светских, и не знаю, что в них сильнее – невежество ли, или необузданная свобода жизни и характера, так что труд привести их к исправлению был бы далеко не бесполезным».[56] Вся эта критика была высказана Лжедмитрием I перед иезуитами, которые блистали образованностью, благообразным поведением и занимались активной религиозной деятельностью. Лжедмитрий I же высказывал намерение направить православное монашество на западный путь, усадив за богословские науки, поставив целью активное миссионерство в миру и т. д. Но никакой реформы монастырской системы в России Лжедмитрий I даже не начинал. Однако распускаемые оппозицией слухи о наказании иноков московских монастырей, о планах ликвидации монашества через женитьбу иноков и выдачу замуж инокинь не могли не волновать представителей черного духовенства. Стоит сказать, что Лжедмитрий обещал привести Московское государство «к единению с католической церковью»[57], а в одной из своих грамот 25 мая 1604 г. разрешил строить в Новгороде и в Пскове «монастыри и церкви латинской веры»[58].
В целом все новшества в суждениях и поступках Лжедмитрия I, в том числе относительно религии, предполагали открытость «религиозного пространства», которую он наблюдал в Речи Посполитой.
Прагматическое отношение Лжедмитрия I к католической церкви?
Документы из «канцелярии» Лжедмитрия I (к примеру, переписка Самозванца), в свидетельствуют о следующей закономерности: взаимоотношения с Римским престолом фиксируются лишь в момент борьбы за царство. Таким образом, наблюдается вполне прагматическое отношение Лжедмитрия I к Римо-католической церкви. Письма к Папе пестрят различными просьбами. То есть можно говорить о дипломатической игре Лжедмитрия I.
Представители разных историографических школ и течений, приверженцы разных религий говорят об известном политическом прагматизме Лжедмитрия I в отношении Римо-католической церкви. Так, К. Н. Бестужев-Рюмин писал: «Что он не был католиком, хотя временем и казался им в Кракове, в этом я не сомневаюсь, и даже Пирлинг обвиняет его в холодности. Все свидетельства могут быть объяснены тем, что он обманывал и иезуитов, и короля»; «что он не был католиком, в этом кажется в настоящее время и вопроса быть не может; сам Пирлинг этого не признает».[59] Упоминаемый академиком историк иезуит Павел Пирлинг считал, что отпадение Самозванца от православия, продиктованное политическим расчетом, все же обусловливалось и другими причинами: «Натура Лжедмитрия была полна противоречий. Неудовлетворенность внешней обрядностью дониконовского православия могла уживаться в нем с наклонностью к суеверию, а сознание своего обмана будило жажду искупления. Католичество стало для него символом западноевропейской образованности, очаровавшей молодого инока в Польше. В присоединении к римской вере он мог видеть лишний шанс на спасение и мистический залог успеха. Чем больше ему везло, тем сильнее он начинал верить в надежность избранного средства, а в минуту поражения или малодушия самозванец особенно нуждался в поддержке своего талисмана – римской иерархии. Только вполне достигши цели, Димитрий будто бы охладел к Риму»[60].
Источники мало говорят о литургической жизни Лжедмитрия I в лоне Католической церкви. Зафиксированы лишь два случая посещения Самозванцем мессы в костелах: 29 августа 1604 г., когда он присутствовал на обедне и слушал проповедь епископа Адриана Радзиминьского во Львовском кафедральном костеле, и 17 октября 1604 г. в Киеве, где его принимал епископ Криштоф Казимирский. Иезуиты, сопровождавшие Лжедмитрия в походе, нигде не писали о тайных богослужениях с участием «царевича». Более того, он в последний раз беседовал с ними в Путивле 10 (20) апреля 1605 г. относительно пользы образования. Самозванец пользовался их услугами до начала побед. Позже в рекомендательном письме к нунцию Рангони 13 декабря 1605 г. он засвидетельствует, что оба иезуита Лавицкий (Ланиций) и Чижовский (Цировский) «неоднократно священность своего сана удерживали в границах повиновения иноземных наших солдат, привыкших к необузданной свободе, и несколько раз бывших готовыми поднять восстание».[61] А Жак де-Ту, со слов очевидцев, сообщал, что сначала Лжедмитрий I «водил с собою, чтобы казаться набожным и благочестивым, двух бернардинов, но они вскоре удалились», и только двое иезуитов «ободряли врожденное мужество его беспрестанными увещеваниями и собственным примером побуждали его к довершению начатого дела».[62] Общение с католическими патерами продолжалось до начала «путивльского восхождения». В дальнейшем «духовные опекуны» царя Дмитрия почти не имели к нему доступа. Со вступлением Лжедмитрия I в пределы Московского государства возобновляется его литургическая жизнь в лоне Православной церкви. Он избегал католической мессы. Самозванец попадал в органичную для него среду, он сразу приобщался к близкой ему изначально религиозно-церковной жизни. Для Лжедмитрия I такой момент, и формально, и фактически, наступил при переходе его армией литовско-московской границы. Лжедмитрий I возвращается к прежнему поведению; здесь подчеркивается глубокое укоренение в нем православного образа мышления и поведенческой модели.
Лжедмитрий I, будучи уже на русском престоле, стремился развивать православное представление об освященности своей власти. Лжедмитрий I фактически проигнорировал все свои религиозные и церковные обещания Папе, королю, иезуитам, Мнишекам. Королевский секретарь Боболя в тексте обещаний Самозванца, данных Сигизмунду III, поставил отметки о реальном их выполнении, в частности, он записал, что царь не желает вводить католицизм. Находившиеся в Москве иезуиты (Андрей Лавицкий и Николай Чижовский) жаловались в Рим на охлаждение к ним царя, невозможность попасть к нему на прием, общение его с протестантами и российским православным окружением. Папа Павел V пытался повлиять на Самозванца, увещевал «не вверять себя и своих подданных еретикам и не удаляться от совета мудрых и благочестивых мужей» (иезуитов). Папа пытался воздействовать на царя через Юрия и Марину Мнишеков. Все эти попытки нейтрализовывались секретарями протестантами Бучинскими. Этот факт подчеркнул Ян Велевицкий, заметивший, что, вступив на царство, Лжедмитрий I очень изменился: «о вере и религии католической (вопреки столь многим обещаниям) он мало думал»[63], «о Папе... говорил без уважения и даже с презрением», в то же время слушался советов еретиков, «имел разные сношения с колдунами», а посему умер Самозванец из-за Божиего гнева и наказания. Приведенная оценка – свидетельство отлучения и самоотлучения Лжедмитрия I от католического церковного мира.
Сомнения возникли в Риме уже в конце 1605 г. Кардинал Боргезе сначала предлагал нунцию Рангони разузнать «о расположении и образе мыслей» Лжедмитрия I и его посла к королю, а также сообщал о том, что посылка в Москву папского делегата отложена (1 октября 1605 г.). Через два месяца он уже решительно требовал напомнить Самозванцу об обещаниях, которые тот дал 30 июля 1604 г. папе Клименту VIII о католизации России. 11 февраля 1606 г. Боргезе вновь требовал напомнить царю старые обещания. В феврале – марте 1606 г. курия рассматривала просьбу Лжедмитрия I о переходе Марины в православие и о необходимости полного соблюдения им самим российских традиций и обрядов, а также об императорском титуле. Коллегия кардиналов и богословы отказали в вопросе перехода Марины в православие и вновь потребовали большей решительности в окатоличивании всей России.
Весь этот процесс изменения поведения Лжедмитрия I по отношению к католической идее показывает, что в основе обращения к ней для него изначально лежала только готовность надеть религиозную западную маску, для того чтобы завоевать российский престол. Подобного рода «азиатской игрой» с Западом занимался, например, Иван IV.
Оценка православности Лжедмитрия I: за и против
В начале своего восхождения, во время «путивльского сидения» Дмитрий фактически готовился к будущему царствованию – принимал русских священников, обращался к народу с обещаниями построить в Москве университет, пригласить в Россию образованных людей из Европы и т. д.[64]
Первым знаковым событием, характерным для проявления религиозного сознания Самозванца, может считаться сознательный выбор дня начала похода его войска на Москву: военный поход санкционирован на Успение Богородицы по Православному месяцеслову. Это зафиксировал «Извет Варлаама»: «И августа в пятыйнадесять день пошел войною к Москве тот рострига, на Успение Пречистыя Богородицы». Богородица в качестве покровительницы была избрана Самозванцем в самом начале пути, еще в России и даже в самой Москве. Далее «Сказание» сообщает, будто Григорий, уговаривая спутников идти за рубеж, «постави образ Пречистыя Богородицы и нача молитися».[65] Интересно, что особое почитание Богородицы Лжедмитрием I подчеркивал также иезуит Андрей Лавицкий. Конечно, в донесении в Рим (от 21 сентября 1605 г.) он приписывал обращение к Богоматери своей инициативе, предпринятой после большого поражения под Добрыничами: «Вместе со Светлейшим и с войском мы... препоручаем себя Божией Матери, избираем Ее вождем оставшегося пути и по субботам в честь Ее отправляем вместе с войском богослужение, с тем, чтобы Она исходатайствовала нам помощь».[66] Вместе с тем патер свидетельствовал о мистической убежденности «царевича Дмитрия» в покровительстве ему Богоматери, что проявилось в успехах акций Самозванца именно в дни Ее праздников. Используя донесения обоих иезуитов из лагеря Самозванца, Антонио Поссевино писал в брошюре 1605 г., что «царевич» благоговел перед Богородицей и «ежедневно пред образом Ее молился долго и усердно, поручая себя Ее заступлению». По мысли Лжедмитрия I, Богородица как бы вела его к царскому престолу и обеспечивала успех борьбы за «царство».
Иллюстрацией к этому почитанию становится известное «присвоение» чудотворной Курской иконы Богородицы, которую Самозванец затребовал в Путивль. По специальному наказу Самозванца именно эту икону привез в стан «царевича» диакон курского собора Поликарп. Лжедмитрий I пошел навстречу образу «со своими войсками, попами и москвитянами, и с великими почестями сопровождал сто до самого Путивля». На следующий день крестным ходом образ обносили вокруг крепости, а затем водрузили на почетное место. Икона следовала за Самозванцем в Москву и лишь в 1615 г. была возвращена в Курск. Лжедмитрий I сохранял при себе именно Курский образ. Именно эта икона ассоциировалась «царевичем» с конкретными фактами покровительства ему Царицы Небесной. Его православное самосознание сильно проявилось именно в церемонии перенесения, поклонения и крестного хода с Курским чудотворным образом. Здесь зафиксирован традиционный для русского православного духа способ защитить себя с помощью чудотворного образа Богоматери, наделенного особой благодатью (в данном случае для борьбы с врагами).
Жак де-Ту передавал рассказ очевидцев о постоянных молитвах Самозванца, осторожно замечая, что, по словам «царевича», это была для него «сильнейшая опора». Перед началом битвы он молился во всеуслышание, воздев руки и обратив глаза к небу: «Боже правосудный! Порази, сокруши меня громом небесным, если обнажаю меч неправедно, своекорыстно, нечестиво; но пошали кровь христианскую! Ты зришь мою невинность: пособи мне в деле правом! Ты же, Царица Небесная! будь покровом мне и моему воинству!»[67]. Публичная молитва Лжедмитрия I, как и почитание Курской иконы Богородицы, осуществлялась в православных рамках. Не участвуя в католических мессах и праздниках, Самозванец в Путивле жил исключительно в православном литургическом времени. В целом можно сказать, что даже иностранцы подчеркивали ортодоксальный образец мышления Лжедмитрия I, подчеркивающий его российские корни.
Иностранцы подтверждают факт соблюдения православной обрядности Лжедмитрием I. Так, начальник личной охраны царя Яков Маржерет свидетельствовал, что Самозванец «любил читать св. Писание» и «обычно соблюдал все их (православных) обряды».[68] Другой иностранец подчеркивал: «Московские священники... очень удивлялись его благочестию и сильному рвению».[69] Следование царя Дмитрия русским православным обрядам подчеркивал архиепископ Арсений Елассонский – иностранец, принадлежавший к восточной (греческой) традиции.[70] Еще интересный факт, иллюстрирующий включенность Лжедмитрия I в православную культуру: Станислав Немоевский по дороге на свадьбу Лжедмитрия I записал в Можайске рассказ о том, как царь после понесенных поражений бил палкой почитаемую статую Николы Можайского, приговаривая: «Зачем Литве помогаешь?».
В царствование Самозванца выпущена была книга «Апостол», в тексте которой нет изменений по сравнению с ранним московским изданием в сторону сближения с текстами католических церковных книг.[71]
О православности Лжедмитрия I свидетельствует также признание его православным царем (венчание на царство) многими, хотя и не всеми, русскими иерархами и клириками. В некоторых воззваниях Лжедмитрия называют так, как называют Христа, - «праведное солнце»; в Баркулабовской летописи о нем говорится: «онъ естъ правдивый певный црь восточный дмитръ ивановичъ праведное слнце» - насколько нам известно, это первый случай такого наименования по отношению к царю.[72] В наказе Петру Чубареву от 21 сентября 1605 г. говорилось: «Богомольцы его (царя Дмитрия) Патриарх и митрополиты, и архиепископы, и епископы и весь освященный собор... узнав его прироженнаго государя своего, в его царском поведенье ему великому государю, с раденьем служат»[73]. Также есть свидетельства о том, что Лжедмитрий I поддерживал материально некоторых православных клириков; так, например, в челобитной ружного священника к Лжедмитрию читаем: «Пожалуй, государь, меня, нищего богомольца своего, своим царским жалованием на хлебец или на клячку».[74]
Принятие царской власти Лжедмитрия I осуществлялась церковными деятелями зарубежного православия, даже восточными иерархами. С целью заполучения милости Вселенские Патриархи сразу признали Лжедмитрия I законным претендентом, а затем царем. Это повлияло и на отношение к Самозванцу русского духовенства. 12 ноября 1605 г. царь Дмитрий принимал архимандрита Дамаскина, который привез грамоту Патриарха Софрония Иерусалимского. Легитимным православным царем признал Лжедмитрия I Патриарх Иерусалимский Софроний, называя «царевича» «благовернейшим, преславнейшим, высочайшим, святейшим, православнейшим, богохранимым... возлюбленным сыном нашего смирения»; истинным наследником Ивана IV.[75] Патриарх писал о постоянных молитвах за скорейшее воцарение «сокровища и жемчюга многоценного». Он просил денежного пособия, обещая «от бога достойную награду сторицею и... жизнь вечную в царствии небесном».[76] Посольства остальных восточных иерархов также выражали признание православности царя Дмитрия Ивановича как наследника царства Ивана Грозного. В июне – сентябре 1605 г. в Москве с просьбой о милостыне побывало посольство митрополита Радонежского Иеремии и епископа Святой горы Афон Харлампия. Несколько греков из их свиты поступили на службу к Самозванцу. Переписку с Лжедмитрием I вел и экзарх Патриарха Константинопольского, митрополит Мирликийский Матвей, предлагавший Львовскому православному братству обратиться за помощью к московскому царю (6 мая 1606 г.). Письмо Матвея свидетельствовало о подготовке очередного греческого посольства к Самозванцу.[77]
Неучастие русских иерархов в заговорах и низвержении Самозванца, как и отсутствие с их стороны определенных обвинений его в ереси и измене после 17 мая 1606 г. Лжедмитрий I в своих воззваниях демонстрировал представителям православного мира свою ортодоксальность.
Но были противники принятия Лжедмитрия I как православного русского царя. К примеру, Патриарх Иов в устных проповедях и в особых патриарших посланиях по всем епархиям обличал Лжедмитрия как самозванца, расстриженного дьякона Чудовского монастыря Григория Отрепьева, приводил свидетельства действительности смерти царевича Димитрия, указывал на то, что король Сигизмунд использует самозванца для попрания на Руси православной веры, и повелевал анафематствовать Лжедмитрия.[78] Когда самозванец овладел Москвой, Иов был свергнут с патриаршего престола и в простой монашеской рясе был отвезен в Старицкий монастырь. Архиепископ Астраханский Феодосий при личной встрече с Лжедмитрием обличил его как самозванца, указав на то, что подлинный царевич Дмитрий давно убит. Феодосий знал, что может заплатить за это жизнью, но самозванец ограничился его арестом.[79]
Первые же грамоты Лжедмитрия I демонстрирует в нем тип православного книжника. На основании документов Лжедмитрия I и их воспроизведении в «Извете» Варлаама можно говорить о православной укорененности Самозванца.
Лжедмитрий пестовал идею о подготовке войны с Турцией для освобождения христианских народов и святынь с целью включить в государство Российское весь христианский Восток – бывшую Византийскую империю с Константинополем, духовным и светским символом великой христианской империи. Планы войны против Турции, за освобождение православных народов, стран и православных святынь (в том числе Константинополя) исподволь создавали на христианском Востоке образ святого царя-избавителя. Именно тут определение «Москва – Третий Рим» как никогда ранее получает не только теоретически, но и в практическом воплощении смысл «теократической эсхатологии», а задача русского царя приобретает «мессианистический характер»; вновь возникает идея «вселенской православной империи», что, в свою очередь, ведет к «заимствованию текста императорского поведения» царем.[80] В целом вся его деятельность как бы продолжала и развивала российские идеологемы XVI в. о всеправославном значении российского самодержца.
Лжедмитрий I как православный царь
Привычный для россиян стереотип представлений о царе как центральном участнике церемониальной жизни двора (калька церковного ритуала) был важнейшим фактором идентификации православного царя. Нарушения Лжедмитрием I привычного хода дворовых церемоний были важной чертой неприятия его как православного монарха. Данный факт был особо подчеркнут в мемуарах и сочинениях о Смуте. Конрад Буссов отмечал, что Лжедмитрий I решительно отменил обычай, по которому «царь беспрестанно должен был осенять себя крестом и его должны были опрыскивать святой водой».[81] Петр Петрей и Яков Рейтенфельс добавляли, что он отменил также церемонию частых поклонов перед образами. Лжедмитрий I не умеет себя вести с позиции традиций, не соблюдает этикет, не блюдет обрядов.[82] Одним из обвинений в адрес Лжедмитрия было то, что он ходит в церковь «с поляками, которые водят с собою стаи собак и оскверняют святыню»[83]: осквернение святыни имеет при этом сугубый характер, поскольку церковь оскверняется как собаками, так и иноверцами (поляками).
Лжедмитрий I нарушал заветные обычаи священной московской старины. По западной традиции, начал слушать музыку во время обеда; сам без церемонии усаживался на коня (причем любил необъезженных); занимался делами в полдень – обычное время царского сна[84]; не ходил в баню, со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски[85]; не любил большой свиты и с малым окружением выезжал на охоту. По средам и субботам давал аудиенции, принимал челобитные и часто гулял по городу, общаясь с ремесленниками, торговцами, простыми людьми.[86] Новый царь изменил состав Думы, введя в него в качестве постоянных членов представителей высшего духовенства, и отныне повелел Думе зваться «сенатом». Во время своего недолгого правления царь почти ежедневно присутствовал на заседаниях и участвовал в спорах и решениях государственных дел.
В целом Лжедмитрий I ликвидировал чинную и церемониальную придворную жизнь. Лжедмитрий I демонстративно нарушал царский и православный этикет, т. е. вел себя как реформатор, а со старозаветной московской точки зрения как вероотступник, еретик, чернокнижник и колдун.[87] Он вел себя с непривычной для россиян простотой и свободой: запросто ходил в лавки и аптеки, разговаривал с народом, не надевал пышных царских одежд, выказывал европейские придворные вкусы и манеру поведения. Конрад Буссов нарисовал живую картинку придворного быта Самозванца: он часто исчезал из своих покоев и один, инкогнито или открыто, разъезжал по Москве; тем временем придворные его долго искали. И хотя некоторые новшества на западный манер вводил уже Борис Годунов, о чем писал Яков Маржерет, как бы оправдывая царя Дмитрия,[88] все же поведение Самозванца было довольно вызывающим, даже экстравагантным на фоне российского придворного церемониала. Конрад Буссов подчеркнул, что вся эта «неуставная» деятельность Лжедмитрия I постепенно породила в среде россиян «большие подозрения и сомнения относительно их нового царя».[89]
Стремление Лжедмитрия I реформировать порядок личной придворной жизни по польскому образцу было понято россиянами как разрушение традиции[90] и, сильно преувеличенное оппозицией, стало одним из толчков к событиям 17 мая 1606 г. Епископ Павел Пясецкий особо подчеркивал отклонения в религиозном поведении Лжедмитрия I. «Нерасположение к нему этого народа, весьма преданного своей вере, возрастало еще более от того, что Димитрий сразу стал презирать их обряды греческие, обряды же латинской веры, тому народу неведомые и понаслышке ненавидимые – он допустил к публичному отправлению, и не сообразовался он с их обычаями ни ношением волос на голове, ни покроем своих одежд, ни своей внешностью, что у них почитается грехом смертельным».[91]
Приговором российских властей звучит в «Известии о начале Патриаршества» фраза: Гришка Отрепьев[92] «отеческие законы ни во что же положи, и спроста реши, яко ничтоже православия царствию достойно ни рек, ни сотвори».[93]
Самозванец, вступив на трон, охотно окружал себя поляками, у него имелась особая канцелярия во главе с польскими секретарями, которые вели для него переписку на польском и латинском языках[94]. По свидетельству Исаака Массы, он охотно давал молодым полякам придворные должности, и привлеченная перспективами карьеры молодежь стала съезжаться в Москву.[95] Стал обсуждаться вопрос о строительстве костела для тех поляков, которые служат Лжедмитрию I. Так в период правления Лжедмитрия I русское общество оказалось открытым для влияния со стороны Речи Посполитой. Папа Павел V предложил прислать в Москву епископов, но Лжедмитрий I ничего не сделал для принятия Русью унии с Католической Церковью. Тем не менее Павел V присвоил Лжедмитрию I титул Caesar ас magnus dux tortus Russiae (Цесарь и великий герцог всей Руси).[96] Даже сама конфессиональная пестрота двора Лжедмитрия I, где около года уживались православные, католики и ариане, указывал на Польшу и было миниатюрной копией конфессиональной ситуации в Речи Посполитой.[97]
У Лжедмитрия I жена – полька и польский отряд охраны.[98] Свадьба первоначально была назначена на 4 мая 1606 г., но затем отложена, так как требовалось выработать ритуал хотя бы внешнего принятия Мариной Православия. Послушный царю патриарх Игнатий отклонил требование митрополита Гермогена о крещении католички, более того, Гермогена наказали.[99] Лжедмитрий испросил у папы Римского специального разрешения на причащение и миропомазание невесты по греческому обряду, но тоже получил категорический отказ. Миропомазание – как обряд, заменяющий обращение Марины в Православие, - решено было все-таки провести. В итоге, в Николин день, в нарушение всех традиций был назначен свадебный пир, который продолжался и на следующий день: «И женился той окаянный законопреступник месяца майя во 8 день, в четверток, в праздник святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, против пятка и против памяти чюдотворца Николы»[100]. При венчании Лжедмитрия I и Марины Мнишек в Москве католическое исповедание новых царя и царицы по требованию Лжедмитрия I было скрыто.[101] Кроме того, что Лжедмитрий не посчитался с церковным запретом совершать браки накануне среды и пятницы, Самозванец не соблюдал постных дней и ел телятину, которая в Древней Руси считалась нечистой пищей: «И начат суботствовати по-римски... а в среду и в пяток млеко и телчья мясо и прочая нечистоты ясти»[102]. Для традиционного московского уклада, таким образом, он был «угодник сатаны»…
Итак, многими своими действиями Лжедмитрий I воплощал два ненавистных образа: Польшу и латинство. Сложилась двойственная ситуация: с одной стороны, народ его любил, а с другой – подозревал в самозванстве и религиозном еретичестве. «Не умел он держать себя по православному обычаю», писал о Лжедмитрии русский историк С. Ф. Платонов, «от него пахло ненавистным Москве латинством. Чрезвычайно многим обязанный Римскому Папе и королю Сигизмунду, он был с ними, по-видимому, в очень хороших отношениях, уверял их в неизменных чувствах преданности»[103]. Другой русский историк С. М. Соловьёв, характеризуя Лжедмитрия I, указывал, что царь «желал соединения церквей... желал внушить русским людям, что нет большой разницы... что в латинянах нет порока, что вера латинская и греческая одна»[104].
Лжедмитрий I, оставался православным по вероисповеданию, да и с литургической точки зрения он придерживался православных обрядов. Также в публичной сфере Лжедмитрий I вел жизнь православного царя (выходы в Думу, принятие послов, церковную службу и пр.). Но в приватной сфере следовал западной цивилизационной традиции, вне российского царского контекста. Это воспринималось окружением как путь, ведущий к «неправой» вере.
[1] Россия сто лет тому назад: Путешествие английского историка Кокса в Киев в 1778 г. // Русская старина. 1877. № 2. С. 320-321.
[2] Павлов Н. М. Правда о Лжедмитрии // Русский Архив. 1886. № 8. С. 599; Суворин А. С. О Димитрии Самозванце. – СПб., 1906. С. 119.
[3] Дневник А. С. Суворина. – М.; Петроград. 1923. С. 295-296.
[4] Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. Т. II. Е—О. — СПб., 1887. Стб. 1223.
[5] Иконников B.C. Опыт русской историографии. Киев, 1908. Т. 1. Кн. 2.
[6] Устрялов Н,Г. Сказания современников о Димитрии Самозванце с предисловием Николая Устрялова. Ч. 1-5. СПб., тип. Имп. Росс. Акад., 1831-1834
[7] Иконников B.C. Опыт русской историографии. Киев, 1908. Т. 1. Кн. 2. С. 1008. CCXLIII.
[8] Зернин А. О самозванцах по поводу сочинения Проспера Мериме // Библиотека для чтения. 1858. T.CXLVII. №2. Отд. И. С. 1-64.
[9] Каплин А. Д. Славянофилы, их сподвижники и последователи / Отв. ред. О. А. Платонов. – М.: Институт русской цивилизации, 2011. С. 12.
[10] Литературные взгляды и творчество славянофилов (1830—1850). — М., 1978. — С. 376.
[11] Аксаков К. С. Полн. собр. соч. В 3 т. — М., 1861, 1875, 1880. — Т. 1. — С. 275, 274.
[12] Самарин Ю. Ф. Соч. В 12 т. М., 1877—1911. — Т. 5. — С. 210.
[13] Самарин Ю. Ф. Соч. В 12 т. М., 1877—1911. — Т. 5. — С. 222.
[14] Католическая энциклопедия. Том II. И — Л. – М.: Издательство Францисканцев, 2005. С. 1635.
[15] Кобрин В.Б. Смутное время — утраченные возможности // История Отечества: люди, идеи, решения. С. 163—185.
[16] См. Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. – М.: МИРОС, 1998.
[17] Масса И. Краткое известие о Московии начала XVII в. М., 1937. С. 74.
[18] Зарезин М. И. В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории. - М. : Вече, 2007. С. 15.
[19] Буссов К. Московская хроника 1584-1613. М.-Л. 1961. С. 94, 103.
[20] Павлов Н.М. Правда о Лжедмитрии. Русский архив. 1886. М 8, С. 574.
[21] Иловайский Д. Российская история. М., 1997. С. 8.
[22] Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 1993. С. 380.
[23] Соловьев С.М. Сочинения. В 18 кн. Книга IV. История России с древнейших времен. М., 1989. Т. 8. С. 393.
[24] Панченко А. М. Русская культура накануне петровских реформ. // «Я эмигрировал в Древнюю Русь». Россия: история и культура. Работы разных лет. СПб., 2005. С. 96.
[25] Тихомиров М. Н. Труды по истории Москвы / Отв. ред. С. О. Шмидт – М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 416.
[26] См. Валишевский К. Смутное время. – М.: Терра, 1991. С. 7 – 336.
[27] См. Скрынников Р.Г Смутное время в России. Вторжение Лжедмитрия I // Три лжедмитрия. – 2-е изд. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.
[28] Скрынников P. Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. Л., 1985; Ульяновский В. И. Российские Самозванцы: Лжедмитрий I. Киев, 1993: Он же. Россия в начале Смуты: Очерки социально-политической истории и источниковедения. Киев, 1993.
[29] Тихомиров М. Н. Труды по истории Москвы / Отв. ред. С. О. Шмидт – М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 416 – 427.
[30] См. Краткое известие о Московии в начале XVII столетия. М., 1937, стр. 75—77, 121— 126 и др
[31] Кондиции царевичу от короля Сигизмунда: Александренко В. Н. Материалы по Смутному времени на Руси XVII в. // Старина и новизна. М., 1911. Кн. 14. С. 443-444.
[32] Скрынников Р. Г. Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев. — Новосибирск, 1990. — С. 17—24.
[33] См. Скрынников Р.Г Смутное время в России. Вторжение Лжедмитрия I // Три лжедмитрия. – 2-е изд. – М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.
[34] Флоря Б. Н. Польско-литовская интервенция в России и русское общество. – М.: Издательство «Индрик», 2005. С. 55.
[35] Пирлинг П. Димитрий Самозванец. М., 1912, стр. 105—106.
[36] Письмо написано на хорошем польском языке, но изобилует некоторыми небольшими погрешностями, и характер этих погрешностей обнаруживает, что письмо переписывал не поляк, а русский человек. Тихомиров М. Н. Труды по истории Москвы / Отв. ред. С. О. Шмидт – М.: Языки славянской культуры, 2003. С. 416 – 427.
[37] Михневич Д. Е. Очерки по истории католической реакции.
[38] Пирлинг П. Указ. соч. С 96; Валишевский К. С. 135— 136.
[39] Бильбасов В. Письмо Лжедмитрия Клименту VIII // Русская старина. 1898. № 5. С. 307-309; и др.
[40] См. об этом подробнее: Пирлинг П. Указ соч. С 67, 76—77.
[41] Михневич Д. Е. Очерки по истории католической реакции, стр. 277.
[42] Материалы по Смутному времени на Руси XVII в. / Публ. B.H. Александренко // Старина и новизна. 1911. Кн. 14. С. 385.
[43] Пирлинг П. Указ. соч. С. 99, 214—215.
[44] Пирлинг П. «Димитрий Самозванец». М., 1912, стр. 113.
[45] См: Пирлинг П. Из Смутного времени (Статьи и заметки). — СПб., 1902. С. 96.
[46] См. Шейнман М.М. Папство (НПС). М.: 1959.
[47] Рукопись Яна Велевицкого // Записки гетмана Жолкевского о московской войне. СПб., 1871. Стб. 122-125.
[48] Попов А. Изборник славянских и русских сочинений, и статей, внесенных в хронографы русской редакции. М., 1869. С. 192, 234, 269, 407.
[49] См. Смирнов В. Падение третьего Рима. Духовные основы возрождения Русского Православного Царства. - СПб.: Скифия, 2010.
[50] Три записки времен Лже-Дмитрия, изданные по спискам имп. Публичной библиотеки и Румянцевского музея. СПб., 1862. С. 17.
[51] Цветаев Дм. Из истории иностранных исповеданий в России в XVI и XVII вв. – М., 1886, стр. 296.
[52] Цветаев Дм. Из истории иностранных исповеданий в России в XVI и XVII вв. – М., 1886, стр. 297.
[53] Материалы по Смутному времени на Руси XVII в. / Публ. B.H. Александренко // Старина и новизна. 1911. Кн. 14. С. 531.
[54] Материалы по Смутному времени на Руси XVII в. / Публ. B.H. Александренко // Старина и новизна. 1911. Кн. 14. С. 530.
[55] Материалы по Смутному времени на Руси XVII в. / Публ. B.H. Александренко // Старина и новизна. 1911. Кн. 14. С. 531.
[56] Тюменев Д. Г. Новейшие исследования о личности первого Лжедмитрия. Воронеж, 1908. С. 20.
[57] Лиценбергер О. А. Римско-католическая Церковь в России: история и правовое положение. Саратов: Поволжская Академия государственной службы, 2001.
[58] См.: Воейков Н.Н Указ. соч. С.430.
[59] Письма Константина Николаевича Бестужева-Рюмина о смутном времени. СПб., 1898. С. 4, 18.
[60] Пирлинг П. Димитрий Самозванец. М., 1912; и др.
[61] Рукопись Яна Велевицкого // Записки гетмана Жолкевского о московской войне. СПб., 1871. Стб. 141.
[62] Устрялов Н. Г. Сказания современников о Димитрии Самозванце. СПб., 1831. Ч. 1. С. 332.
[63] См. Рукопись Яна Велевицкого // Записки гетмана Жолкевского о московской войне. СПб., 1871.
[64] Костомаров Н.И. Названный Дмитрий // Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. — М.: Астрель, 2006.
[65] ЧОИДР. 1847. № 9. Отд. 2. С. 5.
[66] Материалы по Смутному времени на Руси XVII в. / Публ. B.H. Александренко // Старина и новизна. 1911. Кн. 14. С. 533.
[67] Устрялов Н. Г. Сказания современников о Димитрии Самозванце. Ч. 1. С. 332.
[68] Россия начала XVII в. Записки капитана Маржерета. С. 155, 214; Устрялов Н. Г. Сказания современников о Димитрии Самозванце. Ч. 1. С. 314.
[69] Историческое и правдивое повествование о том, как Московский князь Димитрий Иоаннович достиг отцовского престола. Чешский текст 1606 г. Прага, 1908. С. 17.
[70] Дмитриевский А А. Архиепископ Елассонский Арсений и его вновь открытые исторические мемуары. Киев. 1899. С. 105.
[71] 18 марта 1606 г. Иван Андроников сын Невежин закончил печатание «в царськаго его величества друкарне» «Апостола» (начат 5 июля 1605 г.). В конце книги мастер указывал, что она создавалась повелением царя Дмитрия Ивановича, «благочестия поборника и божественных велений изрядна ревнителя благоверного и христолюбивого, исконнаго государя всея великие Росии, крестоносного царяи великаго князя Димитрия Ивановича всея Росии самодержца в первое лето богом хранимыя царьския державы его... при пастве... святеишаго патриарха, кир Игнатия московского и всея Росии. В первое лето святительства его». Апостол. М... 1606.
[72] См. Успенский Б.Л. Избранные труды, том I. Семиотика истории. Семиотика культуры, 2-е изд., испр. и доп.- М.: Школа «Языки русской культуры», 1996.
[73] Сб. РИО. М., 1912. Т. 137. С. 189.
[74] Знаменский П. В. Приходское духовенство на Руси. Приходское духовенство в России со времени реформы Петра Великого. СПб., 2003. С. 113.
[75] ЧОИДР. 1918. Кн. 1. С. 77-79.
[76] Опись архива Посольского приказа 1626 года. М., 1977. Ч. 1. С. 75; ЧОИДР. 1918. Кн. 1. С. 77-79.
[77] Крыловский А. Львовское ставропигиальное братство. К... 1904. Прил. С. 27.
[78] Лебедев Л. Москва патриаршая. – М.: «Вече», 1995. С. 384.
[79] Лебедев Л. Москва патриаршая. – М.: «Вече», 1995. С. 384.
[80] Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог: Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Б. А. Успенский. Избранные труды. М., 1994. Т. 1. С. 123 – 124.
[81] Буссов К. Московская хроника: 1584-1613. М.-Л., 1961. С. 110.
[82] Безансон Л. Убиенный царевич: Русская культура и национальное сознание: закон и его нарушение / Перевод с французского М. Антыпко, М. Розанова и Н. Рудницкой (под общей редакцией М. Розанова). – М.: Издательство «МИК», 1999. С. 83.
[83] Петрей, 1867, с. 223; ср.: РИБ, XIII, стлб. 510
[84] Безансон Л. Убиенный царевич: Русская культура и национальное сознание: закон и его нарушение / Перевод с французского М. Антыпко, М. Розанова и Н. Рудницкой (под общей редакцией М. Розанова). – М.: Издательство «МИК», 1999. С. 83.
[85] Ключевский В. О. Сочинения. В 9-ти т. Т. 3. Курс русской истории. Ч. 3 / Под ред. В. JI. Янина; Послесл. и коммент. составили В. А. Александров, В. Г. Зимина.— М.: Мысль, 1988. С. 29.
[86] Ключевский В.О. Лекция XLII // История России. Полный курс в одной книге. — М.: АСТ, Астрель-СПб, 2009.
[87] Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. - СПб.: Юна, 1999. С. 23.
[88] Устрялов Н. Г. Сказания современников о Димитрии Самозванце. Ч. 1. С. 313-314.
[89] Буссов К. Московская хроника: 1584-1613. М.-Л., 1961. С. 110.
[90] В Смутное время была нарушена устоявшаяся в мироощущении русских четкая схема религиозного и общественного служения В позднейших произведениях Лжедмитрий обычно не воспринимался как царь. В 50-х годах XIX века в Орловской губернии рассказывали об остановке на ночлег в доме близ Никитской церкви под Кромами самозванца Лжедмитрия. На Севере в конце XIX — начале XX века крестьяне подмечали последовательность событий: когда Гришка Отрепьев воцарился, то Марина приказала ему звать в Москву поляков. По одной из заволжских легенд, Спасские ворота Московского Кремля заперлись и не пустили поляков. См. Северные сказки (Архангельская и Олонецкая губернии) // Сб. Н. Е. Ончукова. СПб., 1909, с. 500
[91] Материалы для эпохи Смутного времени, извлеченные из разных авторов. Хроника Пясецкого / Публ. B.H. Александренко. Варшава, 1909. С. 10.
[92] По доносу купца по имени Федор Конев «со товарищи», открылось, что против нового царя злоумышлял князь Василий Шуйский, распространявший по Москве слухи, что претендент на самом деле является попом-расстригой Гришкой Отрепьевым и замышляет разрушение церквей и искоренение православной веры. Бухарин С. Н., Ракитянский Н.М. Россия и Польша. Опыт политико-психологического исследования феномена лимитрофизации / Отв. ред. О. А. Платонов. — М.: Институт русской цивилизации, 2011. С. 163 – 171
[93] Акцию изобличения Лжедмитрия I поддержал Патриарх Гермоген. Его определения (в грамотах митрополиту Ростовскому Филарету и епископу Суздальскому Илариону) низводили Самозванца до уровня антихриста: «сын дьявола», еретик, чернокнижник, «святителей с престола сверг; преподобных архимандритов, и игуменов, и иноков, не токмо от паств, но и от монастырей отлучил; священнический чин от церквей, аки волк розгнал»; впустил в Успенский собор еретиков для надругания, венчался с «девкой» «люторския веры»; хотел православие разорить и «латинство» ввести. Как видим, Гермоген подчеркивал исключительно неправедные деяния Лжедмитрия I против Церкви и веры. Именно это было определяющим в обозначении традиционного поведения (или антиповедения) человека той эпохи. Размноженные епархиальными архиереями послания Гермогена также формировали в умах православного мира образ антигероя, лжецаря.
[94] Лаврентьев А. В. Царевич – царь – цесарь. Лжедмитрий I, его государственные печати, наградные знаки и медали 1604-1606 гг. СПб., 2001. С. 151-173.
[95] О начале войн и смут в Московии. Исаак Масса, Петр Петрей. М., 1997. С. 95,102.
[96] Католическая энциклопедия. Том II. И — Л. – М.: Издательство Францисканцев, 2005. С. 1635.
[97] Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. - СПб.: Юна, 1999. С. 23.
[98] Безансон Л. Убиенный царевич: Русская культура и национальное сознание: закон и его нарушение / Перевод с французского М. Антыпко, М. Розанова и Н. Рудницкой (под общей редакцией М. Розанова). – М.: Издательство «МИК», 1999. С. 83.
[99] Католическая энциклопедия. Том II. И – Л. – М.: Издательство Францисканцев, 2005. С. 1635.
[100] Цит. по Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. - СПб.: Юна, 1999. С. 22.
[101] Католическая энциклопедия. Том II. И – Л. – М.: Издательство Францисканцев, 2005. С. 1635.
[102] Цит. по Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. - СПб.: Юна, 1999. С. 22.
[103] Платонов С Ф. Указ. соч. С 276
[104] Соловьёв С.М. Указ. соч. Т.7 С.433
Иерей Максим Мищенко
Customer Feedback (0)