Можно сказать, что движение за «цивилизацию и просвещение» в Японии было, по существу, вестернизацией, происходившей в широких областях японской политики, социального устройства, производства и т. д.
В религиозной сфере это западное просветительство поражалось и распространением христианства, которое, будучи принято весьма многими японцами, быстро пустило корни в их религиозном сознании и лаже вне конфессиональных рамок глубоко повлияло на японскую духовность, затронув саму систему ценностей. Однако оттенки религиозной «вестернизации» были различными. Христианство, принятое японцами в период Мэйдзи, – это, говоря конкретнее, католицизм, православие, а также различные толки протестантизма, включая англиканскую церковь, и в каждом направлении «вестернизация» имела свои особенности. (Пришедшее из России восточно-православное христианство также было для японцев одним из направлений вестернизации, начавшейся с открытием страны). Процесс проникновения протестантизма в Японию и особенности его влияния уже охарактеризованы во множестве исследований. Более всего он распространился среди молодой японской интеллигенции, желавшей изучать «западные науки». Протестантское миссионерство с самого начала было связано с английским языком. Краткие и весьма толковые комментарии и библиографию по протестантскому прозелитизму можно увидеть в статье Масао Такэнака «Протестантское миссионерство» в Большой энциклопедии истории японского христианства издательства «Кёбункан». Что касается исследований истории распространения католичества с эпохи Мэйдзи, то, судя по статье Аримити Эбисава «История японского христианства» в той же энциклопедии, они очень отстают во всех областях, за исключением так называемой темы «возрождения христианства» (поскольку впервые японцы познакомились с католичеством еще в XVI веке). Выходит множество изданий, в которых исследуется история католицизма во внешних отношениях, летописи отдельных церквей, конгрегации, колледжей, но общий очерк истории пока отсутствует.[1]
Относительно же состояния японского православного проповедничества исследования отстают еще более, чем в случае с католицизмом, хотя по численности верующих православная церковь эпохи Мэйдзи следовала непосредственно за католической. До сих пор остаются невыясненными общая картина миссионерства, его связи с Россией, сущность самой веры и ее особенности. Среди исследователей истории японского христианства практически не было людей, интересовавшихся историей православия. С другой стороны в самой среде православных верующих никак не находились люди, готовые заняться реконструкцией истории собственной церкви. Разумеется, это не означает, что сбор материалов или попытки воссоздания истории церкви отсутствовали вовсе. В числе основных источников по истории православного проповедничества эпохи Мэйдзи можно назвать Церковные ведомости (Кёкай Хоти; выходили дважды в месяц с 1877 по 1880) и Православные новости (Сэйкё Симпо; выходили с той же периодичностью с 1880 по 1912). Однако обобщающий очерк на основе этих материалов создан не был. Примером собрания документов по миссионерству может служить изданное в 34 году Мэйдзи (1901) Кидзабуро Исикава Описание православного проповедничества, но с тех пор заметных явлений в этой области не наблюдалось. В 12 году Сева (1937) вышли Деяния архиепископа Николая Дзюнко Сибаями. По сути это ценный исторический очерк, фиксирующий важнейшие события в жизни японской православной церкви от прибытия Николая в Японию до его кончины. Однако это история церкви, писавшаяся в расчете на верующих, и остается открытым вопрос о том, насколько исчерпывающе в ней отражена объективная реальность. Таким образом, история православной церкви эпохи Мэйдзи оказалась за рамками интересов исследователей. Проповеднические труды Николая, японских священников и более сотни катехизаторов, плоды их деятельности и оказанное ими влияние остались без обсуждения до настоящего времени.
Но в последние годы в истории мэйдзийского православия показался просвет. Особенно много статей и монографий по истории православной церкви появилось с конца 1970-х годов: были переведены на японский статьи самого Николая, и одна за другой издавались «столетние истории» местных церквей, подошедших к этому рубежу. Все эти статьи и монографии, комментарии и примечания к переводам, истории отдельных церквей выдержаны в духе научно-объективного исторического исследования и написаны с целью пролить свет на дотоле неясные факты в истории японского православия. Благодаря таким работам быстро проясняется облик православной церкви в период Мэйдзи, когда ее окормлял Николай.[2]
«Дневники»[3] Святого Николая Японского дают чрезвычайно обширный и ценный материал для исследований по истории мэйдзийского православия, столь активизировавшихся в последний годы. Дневники эти открывают массу прежде неизвестных фактов. Разыскания по православной церкви периода Мэйдзи, с помощью этих дневников, несомненно, обретут новую степень объективности и смогут приблизиться к истинному положению вещей. Особенно непосредственно они проясняют события, связанные не с провинциальными церквами и ситуацией вокруг них, а положение в центральном руководстве, определявшем курс всей православной системы. Доступ к дневникам, определенно, еще более стимулирует исследования по японскому православию. Дневники Святого Николая Японского – это записки основателя и организатора японской православной церкви, то есть документальный памятник, в котором ориентацию православного миссионерства и его подлинную картину рисует в точных фактах сам дирижер всего процесса проповеднической деятельности.[4]
В основе истории японской православной церкви есть обстоятельства, известные лишь ее основателю Николаю, а единственный заслуживающий доверия источник таких фактов – настоящие дневники. Прочитав их, вы узнаете истоки японского православия, повесть о его рождении. Вы получите точные сведения об отношениях Николая с Синодом и Миссионерским Обществом, предоставлявшим средства на проповедническую деятельность; о сборах и пожертвованиях, делавшихся для этого в России. Вы словно увидите собственными глазами процесс распространения веры в разных районах Японии, включая северный остров Шикотан, со всеми переменами тенденций в этом процессе; численность приходов и характер совершаемых служб, политику японской православной церкви в отношении более чем 70 тысяч русских военнопленных и многое другое. Николай постоянно получал доклады от священников и катехизаторов из всех районов, переписывался с пленными русскими офицерами и самое важное из всего этого заносил в свои дневники. К тому же он и сам совершал инспекционные поездки по районам, подробно описывая положение в каждой из церквей. Особое впечатление в описании этих поездок производит тот факт, что даже в самом захолустном сельском приходе японской православной церкви серьезно занимаются преподаванием духовного пения. Православная церковь вместе с верой распространяла среди японцев западную вокальную технику и звуковое восприятие. Кроме церквей и верующих в записях поездок отмечены впечатления о благосостоянии сел и городов, социальная структура населения, краевая промышленность, условия труда работниц на фабриках шелка-сырца, виды сельскохозяйственных работ и т. д. Это настоящие полевые материалы социолога. Мало кто из иностранцев был столь осведомлен о жизни мэйдзийской деревни. Дневники Николая – не просто документ православной церкви, они содержат ценный материал для исторического краеведения Японии периода Мэйдзи.[5]
Дневники Святого Николая Японского, рассказывая, прежде всего о проповеди православия, заключают в себе разнообразные интересные сведения. Но ценность дневников не только в этом. Как и подобает частному дневнику, это документ исповедальный, в котором запечатлелась неповторимая русская личность самого Николая. Например, в пространных характеристиках собрата, о. Григория, в начале дневников, подстегиваемый сознанием высокой миссии, молодой автор постоянно выдает свое огорчение и возмущение. Николай был одинок и не имел собеседника, которому можно поверить свои мысли и чувства. Мы имеем возможность из слов самого Николая понять, что за человек он был, как веровал и какие цели перед собой ставил, как воспринимал японцев. В дневниках мы, словно встречаемся с ним вживе и, конечно, можем узнать его мысли о русско-японских отношениях. А, к примеру, сравнительная теория Японии как морской страны и России как сухопутной, в записи 20 мая 1905 года и сегодня не утратила ценности. Даже тех, кто не интересуется историей японского православия, захватит обаяние личности Николая. Наряду с исторической ценностью, дневники важны как яркая исповедь выдающегося человека.
Каким же человеком был Николай? Наиболее сильно при чтении его дневников ощущаются естественность и здравый смысл. Ему не свойственно впадать в крайности интеллектуализма или морализаторства. Создается живое впечатление о его характере, в котором все чувства выражены полно и отчетливо, не искажены ложью. Некоторая вспыльчивость компенсируется завидными самообладанием и настойчивостью. О его эмоциональной подвижности рассказывает Симеон – Митиро Мии (Митиро Мии «Фрагмент воспоминаний), да и сам Николай признается в раздражительности как своем недостатке. Но у его вспышек гнева всегда есть весомая причина. Николай приходит в сильнейшее возмущение, если верующие терпят притеснения от японских «язычников», если лжет свой же священник или катехизатор, короче говоря, если делу распространения христианства чинятся какие-либо препятствия. Когда же ученик семинарии, отправленный на фронт, гибнет на поле сражения, это повергает Николая в глубокую скорбь. И он простодушно радуется, видя честно трудящихся для церкви священников и прихожан. Николай не строит ловушек для людей. Выбирая средства применительно к ситуации, он никогда не своевольничает в своих высказываниях. И в самой его вере, в характере религиозности ощущается здравый взгляд. Это естественная вера человека, еще не окончательно отравленного рационализмом нового времени. Николай – не визионер и мистик, опьяняющийся картинами странных вселенных, наподобие Достоевского, но, как, например, явствует из записи 5 октября 1903 года, он не сомневается в бытии «невидимого мира». В нем живет вера в то, что история управляется Божественным промыслом, и он вполне способен верить в чудо, хотя, конечно, и не высказывает этого на людях. Кроме того, он весьма остро переживает случаи святотатства, как видно, например, из записи 27 мая 1881 года. И 7 сентября 1903 года, узнав об использовании киотского храма для светских выступлений, он с негодованием восклицает: «Какое святотатство!». Но его вера не фанатична. Здоровая природа веры Николая ощущается и в его реакции на японские национальные верования. Он чувствует, что почва для религиозного сознания в Японии весьма богата. Путешествуя по различным районам страны и наблюдая процветающие в простонародии культы Инари или Дзидзо, он нисколько не впадает в презрительно-снисходительный тон. Для него это, скорее, знак «живого религиозного чувства» и готовности данных районов для восприятия христианства.[6] Он пишет в своих дневниках: «Но замечательна вообще эта повсеместная потребность народа в богомольных хождениях. Ее нельзя не иметь в виду при водворении христианства между народом». (1 июня 1881 года).[7] «А факт все-таки тот, что молящегося народу бездна, – значит религиозное чувство в этой местности живо, – нужно иметь это в виду, чтобы не опустить назначить проповедников в Уцуномия и Кицурэгава» (20 июня 1881 года).[8]
Николай был христианским проповедником, но чувствовал, что паломничество японок к о-Инари-сан не совсем уж чуждо христианству. Мыслимо ли такое для англосакского протестантского миссионера? О буддизме Николай пишет, что в нем много фантастического, но когда слушаешь проповедь монаха секты Монтосю, «можно забыться и подумать, что слышишь христианского проповедника. Уж не от христиан ли заимствовано это учение?».[9] Похоже, что Николай не чувствовал реакции отторжения в отношении японских народных верований или буддизма. По-видимому, он полагал, что раз в японском народе живо «религиозное чувство», то дать ему подлинную религию – христианство, с его стройной и незыблемой доктриной – долг миссионера. Так, видимо, он объяснял себе возможность закрепления христианства в Японии. Как миссионер, Николай не пытался настаивать на универсальности христианства и заманивать японцев в христианский мир, используя западные науки. Чувствуется его стремление внести христианство в саму почву японской духовной традиции в японский дух влить западный. Возможно, такой западно-восточный синтезирующий подход возник в результате того, что Николай усиленно занимался китайским литературным языком «камбун» (аналог греческого в России) и японской историей и чувствовал, что японский народ создал выдающуюся культуру. Именно поэтому, считал он, проповедуемое православное христианство может быть легко усвоено японцами. В японском православии вообще нет агрессивности по отношению к «местным традициям». Одна из причин этого – в мысли, создателя и руководителя церкви, Николая о том, что христианство должно прижиться в атмосфере народных верований. Среди японских православных христиан даже в годы русско-японской войны не было мучившихся от противоречия быть японцем и одновременно верить во Христа. Вера и патриотизм не противопоставлялись друг другу. Японцы молились за победу императорской армии, как и подобает японцам-христианам. Николай направил официальные «послания» во все церкви страны с предписанием таких молебнов. И из дневников видно, что он считает естественным для японских христиан молиться о победе Японии. Мысль о том, что религия данной страны должна принадлежать стране, похоже, вообще характерна для русского духовенства. Русское православие было государственной религией, и православные священники принадлежали России. Патриотизм Николая не умозрителен, а коренится в его чувствах и самой плоти. Поэтому, каждый раз получая известие о поражении Родины, России, он падает духом и готов сорваться с места. Также и его любовь к японской церкви не абстрактна. Церковь для него – родное чадо. Несущий в себе любовь и к родной России, и к порожденной и воспитанной им японской церкви, Николай чувствует, что русско-японская война словно разрывает его пополам. Видя радующихся победам японцев, и понимая законность этой радости, он одновременно мучается оттого, что поражение от Японии потерпела его Родина. Из-за этого он даже не может принимать участия в литургиях.[10]
В Дневниках Святого Николая Японского содержатся разнообразные ценные сведения. Если же читать дневники вместе с соответствующими выпусками Церковных ведомостей и Православных новостей, а также документами соборов, то это еще более прояснит для нас полную картину мэйдзийского православия. Иными словами, после издания настоящих дневников, всякий рассказ об истории японской православной церкви и о Николае без них становится немыслимым.
Customer Feedback (0)