Убеждение Православной Церкви в том, что писателем четвертого Евангелия был возлюбленный ученик Христов, Апостол Иоанн, основано на твердом свидетельстве древнехристианского церковного предания.
Прежде всего святой Ириней Лионский в своем "опровержении гносиса" (около 185 г.), ссылаясь на предание малоазийской Церкви, к которой он принадлежал по своему воспитанию, говорит, что ученик Господа Иоанн написал в Ефесе Евангелие. Он приводит и выдержки из Евангелия от Иоанна для опровержения учения еретиков валентиниан.
В посланиях святого Игнатия Антиохийского есть намеки на то, что ему было известно Евангелие Иоанна. Так он говорит, что Христос ничего не делал без Отца (к Магн. 7:1; ср. Ин. 5:19[1]), говорит о хлебе жизни, который есть тело Христово (к Рим. 7:3; ср. Ин. 6:51[2]), о Духе, который знает, куда он идет и откуда приходит (Филад. 7:1; ср. Ин. 3:8[3]), об Иисусе как двери Отца (Филад. 9:1; ср. Ин. 10:9).
Иустин мученик, живший в Ефесе прежде, чем поселиться в Риме, не только в своем учении о Логосе примыкает к учению Евангелия Иоанна, но говорит, что его учение основано на "воспоминаниях апостолов", т.е. очевидно на Евангелиях (Диал. 105 и Апол. 1:66). Он упоминает о слове Иисуса к Никодиму о возрождении (Апол. 61; ср. Ин. 3:3[4] и сл.).
Около того же времени (примерно в 60-х годах второго века) монтанисты основывали формально свое учение о том, что через них говорит Дух Утешитель, на Евангелии Иоанна. Попытка их врагов — алогов — приписать самое 4-е Евангелие, как послужившее формальной опорой для еретиков, еретику Коринфу не имела никакого успеха и только послужила поводом к тому, чтобы засвидетельствовать веру Церкви в происхождение 4-го Евангелия именно от Иоанна (Ир. Пр. ер. 3:11, 1). Точно также попытка гностиков воспользоваться разными терминами из Евангелия от Иоанна не поколебала в Церкви веру в подлинность этого Евангелия.
(Алоги. Как бы в противовес монтанистам в Малой Азии возникла ересь Алогов (Епиф. Ерес. LI, 3, 23), т.е. "бессловесных" или "неразумных", — имя, как думает проф. Болотов (II, 305), дано полемистами в ироническом смысле. Между тем, Епифаний выдает его, как собственное их изобретение. Они отвергали принадлежность 4-го Евангелия и Апокалипсиса ап. Иоанну Богослову и приписывали их авторству Керинфа. Это, по-видимому, делалось, чтобы лишить монтанизм его опоры на 4-ом Евангелии о грядущем Параклете, как писании и проповеди апостола. Вместе с тем, алоги отвергали и самое учение "о Слове, проповеданном от Иоанна", как будто бы неизвестное Апостолам.
Предвечного бытия Сына Божия алоги также не признавали, находя, что в Евангелии сказано только, что на Иордане на Христа сошел Дух Святой и в это мгновение Иисус провозглашен "Сыном возлюбленным". Всем другим Евангелиям они предпочитали Евангелие Марка и обнаруживали большой интерес к человеческой природе Иисуса Христа. Считать алогов последователями римского пресвитера Кайя, который отвергал подлинность Апокалипсиса (но не Евангелия), писал против Ипполита — нет оснований. Прим. ред.)
В эпоху Марка Аврелия (161-180 г.) и в малоазийской Церкви и вне ее Евангелие 4-е всеми признается произведением Апостола Иоанна. Так акты Карпа и Папилы, Феофил Антиох., Мелитон, Аполлинарий Иерапольский, Татиан, Афинагор (древне-латинские и сирийские переводы имеют уже Евангелие от Иоанна) — все, очевидно, хорошо знакомы с Евангелием от Иоанна. Климент Александрийский говорит даже и о поводе, по которому Иоанн написал свое Евангелие (Евсев. Ц. И. 6:14, 7). О происхождении Евангелия от Иоанна свидетельствует и Мураториев Фрагмент (см. Аналекта изд. Прейшена 1910 с. 27).
Таким образом, Евангелие от Иоанна существовало в Малой Азии несомненно с начала второго века и было читаемо, а примерно около половины второго века оно нашло себе доступ и в остальные области, где жили христиане, и стяжало себе уважение как произведение Апостола Иоанна. При таком положении дела нисколько не удивительно, что во многих произведениях мужей апостольских и апологетов мы еще не встречаем цитат из Евангелия от Иоанна или намеков на его существование. Но уже тот факт, что ученик еретика Валентина (пришедшего около 140 г. в Рим), Гераклеон, написал комментарий на Евангелие от Иоанна, свидетельствует о том что Евангелие от Иоанна появилось много ранее второй половины 2-го века, так как, несомненно, писать толкование на произведение только недавно появившееся, было бы довольно странно. Наконец, свидетельства таких столпов христианской науки, как Ориген (3-го в.), Евсевий Кесарийский и блаженный Иероним (4-го в.) о подлинности Евангелия от Иоанна ясно говорят за то, что в церковном предании о происхождении четвертого Евангелия не может заключаться ничего неосновательного.
Откуда был родом Апостол Иоанн, об этом нельзя сказать ничего определенного. Об отце его, Зеведее, известно только, что он, с своими сыновьями, Иаковом и Иоанном, жил в Капернауме и занимался рыболовным промыслом в довольно широких размерах, на что указывает то обстоятельство, что у него были работники (Мк. 1:20[5]). Более выдающеюся личностью является жена Зеведея, Саломия, которая принадлежала к тем женщинам, какие сопровождали Христа Спасителя и из своих средств приобретали что требовалось на содержание довольно большого кружка учеников Христовых, составлявших почти постоянную Его свиту (Лк. 8:1-3[6]; Мк. 15:41). Она разделяла честолюбивые желания ее сыновей и просила Христа об исполнении их мечтаний (Мф. 20:20[7]). Она издали присутствовала при снятии с креста Спасителя (Мф. 27:55[8] и сл.) и участвовала в покупке ароматов для помазания тела погребенного Христа (Мк. 16:1[9]; ср. Лк. 23:56).
Семья Зеведея находилась, по преданию, в родстве с семейством Пресвятой Девы: Саломия и Пресвятая Дева были родные сестры, — и это предание находится в полном соответствии с тем фактом, что Спаситель, в то время как Ему предстояло с минуты на минуту предать Дух Свой Отцу Своему, вися на кресте, поручил Пресвятую Деву попечению Иоанна (см. объясн. на Ев. Ин. 19:25[10]). Этим родством можно объяснить и то, почему именно из всех учеников Иаков и Иоанн заявили претензию на первые места в Царстве Христовом (Мф. 20:21[11]). Но если Иаков и Иоанн приходились племянниками Пресвятой Деве, то они, значит, были в родстве и с Иоанном Крестителем (ср. Лк. 1:36[12]), проповедь которого и должна была поэтому их особенно заинтересовать. Все эти семьи были проникнуты одним благочестивым, подлинно израильским настроением: об этом говорит, между прочим, и то, что имена, которые носили члены этих семей, все настоящие еврейские, без примеси греческих или латинских прозвищ.
Из того, что Иаков везде называется прежде Иоанна, можно с уверенностью заключать, что Иоанн был моложе Иакова, а предание называет его и самым младшим между апостолами. Не более 20-ти лет было Иоанну, когда призвал его следовать за Собою Христос, и предание о том, что он дожил до царствования императора Траяна (цар. в 98 до 117 г.), не заключает в себе невероятности: Иоанну тогда было около 90 лет. Вскоре после призвания к следованию за Собой Христос призвал Иоанна к особому, апостольскому, служению, и Иоанн стал одним из числа 12-ти апостолов Христовых. В силу своей особой любви и преданности Христу, Иоанн сделался одним из наиболее близких и доверенных учеников Христа и даже наиболее любимым между всеми ими. Он удостоился присутствовать при важнейших событиях из жизни Спасителя, напр., при Его преображении, при молении Христа в Гефсимании и др. В противоположность Апостолу Петру, Иоанн жил более внутренней, созерцательной жизнью, чем внешней, практически деятельной. Он более наблюдает, чем действует, он чаще погружается в свой внутренний мир, обсуждая в уме своем величайшие события, которых он призван был стать свидетелем. Душа его более витает в горнем мире, почему ему издревле в церковной иконописи усвоялся символ орла (Баженов с. 8-10). Но иногда Иоанн проявлял и пылкость души, даже крайнюю раздражительность: это было тогда, когда он вступался за честь своего Учителя (Лк. 9:54[13]; Мк. 9:38-40). Пламенное желание быть ближе ко Христу сказалось и в просьбе Иоанна предоставить ему вместе с братом первые должности в славном Царстве Христовом, для чего Иоанн готов был пойти со Христом и на страдания (Мф. 20:20-29[14]). За такую способность к неожиданным порывам Христос назвал Иоанна и Иакова "сынами грома" (Мк. 3:17[15]), предсказывая вместе с этим, что проповедь обоих братьев будет неотразимо, как гром, действовать на души слушателей.
По вознесении Христа на небо, Апостол Иоанн вместе с Апостолом Петром выступает как один из представителей христианской Церкви в Иерусалиме (Деян. 3:1[16] и сл.; 2:4; 13:19; 8:14-25). На апостольском соборе в Иерусалиме зимой 51-52-го года Иоанн вместе с Петром и предстоятелем Иерусалимской Церкви, Иаковом, признает за Апостолом Павлом право проповедовать Евангелие язычникам, не обязывая их в то же время к соблюдению закона Моисеева (Гал. 2:9[17]). Уже в это время, следовательно, значение Апостола Иоанна было велико. Но как оно должно было возрасти, когда скончались Петр, Павел и Иаков!
Поселившись в Ефесе, Иоанн еще целых 30 лет занимал положение руководителя всех церквей Азии, и из окружавших его других учеников Христовых он пользовался исключительным почтением со стороны верующих. Предание сообщает нам некоторые черты из деятельности Апостола Иоанна в этот период его пребывания в Ефесе. Так, известно из предания, что он ежегодно праздновал христианскую Пасху в одно время с иудейской Пасхой и перед Пасхою соблюдал пост. Затем он однажды ушел из общественной бани, увидев там еретика Керинфа: "убежим — сказал он пришедшим с ним, — чтобы не обрушилась баня, — ведь в ней находится Керинф, враг истины". Насколько велика была в нем любовь и сострадание к людям — об этом свидетельствует рассказ о юноше, которого Иоанн обратил ко Христу и который в его отсутствие вступил в шайку разбойников. Иоанн, по сказанию Климента Александрийского, сам отправился к разбойникам и, встретив юношу, умолил его вернуться на добрый путь. В самые последние часы своей жизни Иоанн, будучи уже не в состоянии говорить длинные речи, только повторял: "детки, любите друг друга!" И когда слушатели спросили его, почему, он повторяет все одно и то же, апостол любви — такое прозвище утвердилось за Иоанном — отвечал: "потому, что это заповедь Господня и если бы ее только исполнить — этого было бы достаточно". Таким образом, воля, не допускающая никакого компромисса между святым Богом и грешным миром, преданность Христу, любовь к истине, соединенная с состраданием к несчастным братьям — вот основные черты характера Иоанна Богослова, какие запечатлелись в христианском предании.
Свою преданность Христу Иоанн, по преданию, засвидетельствовал и страданиями. Так, при Нероне (цар. 54-68 г.) он был в оковах приведен в Рим и здесь его сначала заставили выпить чашу с ядом, а потом, когда яд не подействовал, бросили его в котел с кипящим маслом, от чего, впрочем, Апостол также не потерпел вреда. Во время пребывания своего в Ефесе Иоанн должен был по повелению императора Домициана (цар. с 81-96 г.) отправиться на жительство на о. Патмос, находящийся в 40 географических милях от Ефеса к юго-западу. Здесь ему были открыты в таинственных видениях будущие судьбы Церкви Христовой, которые он и изобразил в своем Апокалипсисе. На о. Патмосе Апостол оставался до смерти императора Домициана (в 96-м г.), когда, по повелению императора Нервы (цар. 96-98), он был возвращен в Ефес.
Скончался Иоанн, вероятно, на 7-м году царствования императора Траяна (105 г. по Р. X.), достигши столетнего возраста.
По свидетельству Мураториева канона, Иоанн написал свое Евангелие по просьбе малоазийских епископов, желавших получить от него наставления в вере и благочестии. Климент Александрийский прибавляет к тому, что сам Иоанн заметил некоторую неполноту в сказаниях о Христе, содержащихся в первых трех Евангелиях, которые говорят почти только о телесном, т.е. о внешних событиях из жизни Христа, и потому сам написал Евангелие духовное. Евсевий Кесарийский с своей стороны прибавляет, что Иоанн, просмотрев и одобрив три первые Евангелия, нашел все-таки в них недостаточно сведений о начале деятельности Христа. Блаженный Иероним говорит, что поводом к написанию Евангелия послужило появление ересей, отрицавших пришествие Христа во плоти.
Таким образом, на основании сказанного можно сделать такое заключение, что Иоанн при написании своего Евангелия, с одной стороны, хотел восполнить пробелы, замеченные им в первых трех Евангелиях, а с другой стороны, дать верующим (прежде всего христианам из греков[18] в руки оружие для борьбы с появившимися ересями. Что касается самого евангелиста, то он определяет цель своего Евангелия так: "Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его" (20:31). Ясно, что Иоанн писал свое Евангелие для того, чтобы дать христианам опору для их веры во Христа именно как в Сына Божия, потому что только с такой верой можно достигнуть спасения или, как выражается Иоанн, иметь в себе жизнь. И все содержание Евангелия Иоанна вполне соответствует этому, высказанному его писателем, намерению. В самом деле, Евангелие Иоанна начинается с обращения ко Христу самого Иоанна и заканчивается исповеданием веры Апостола Фомы (21 гл. составляет прибавление к Евангелию, которое Иоанн сделал после). Иоанн хочет на протяжении всего своего Евангелия изобразить тот процесс, каким он сам и его соапостолы пришли к вере в Иисуса Христа как Сына Божия, чтобы и читатель Евангелия, следя за деяниями Христа, постепенно уразумел, что Христос есть Сын Божий... Читатели Евангелия уже имели эту веру, но она была ослабляема в них различными лжеучениями, искажавшими понятие о воплощении Сына Божия. При этом Иоанн мог иметь в виду выяснить, сколько времени продолжалось общественное служение Христа роду человеческому: по первым трем Евангелиям выходило, что эта деятельность продолжалась один год с небольшим, а Иоанн разъясняет, что в этом прошло три года с лишком[19].
У евангелиста Иоанна, сообразно с тою целью, какую он поставил себе при написании Евангелия, существовал, несомненно, и свой особенный план повествования, не похожий на общее первым трем Евангелиям традиционное изложение истории Христа. Иоанн не просто по порядку сообщает события евангельской истории и речи Христа, а делает из них выбор, преимущественно перед остальными Евангелиями, выдвигая на вид все то, что свидетельствовало о божественном достоинстве Христа, которое в его время подвергалось сомнениям. События из жизни Христа сообщаются у Иоанна в известном освещении, и все направлены к выяснению основного положения христианской веры — Божества Иисуса Христа.
В прологе к Евангелию (1:1-18), Иоанн прежде всего говорит о божественном достоинстве Христа и об отношении к Нему людей, из коих одни не поверили Ему, а другие приняли Его. Эта мысль о различном отношении людей к воплотившемуся Слову, мысль о борьбе между верою и неверием проходит через все Евангелие Иоанна.
Само повествование о деятельности Христа начинается с Его выступления перед учениками Иоанна Крестителя, который перед этим троекратно засвидетельствовал, что Иисус есть Мессия и Сын Божий. Христос являет первым ученикам Своим Свое всеведение(1:19-51), а потом всемогущество (2:1-11) и затем через некоторое время в Иерусалиме выступает как владыка храма, т.е. Мессия (2:12-22). Официальные представители иудейства сразу показывают недоброжелательное отношение свое ко Христу, которое со временем должно выродиться в открытое преследование Христа, простой же народ, по-видимому, чувствует влечение к явившемуся свету, — впрочем, питаемое чудесами, какие совершил в этот раз в Иерусалиме Христос (2:23-25). Типом такой веры является фарисей Никодим, перед которым Христос раскрыл величие Своего лица и Своей миссии (3:1-21). Ввиду такого отношения ко Христу со стороны иудеев, Иоанн Креститель снова в последний раз уже засвидетельствовал о Его высоком достоинстве перед своими учениками, угрожая неверующим во Христа гневом Божиим (3:22-36).
После этого, проведя в Иудее около восьми месяцев, Христос удаляется на время в Галилею, причем по дороге, в самарийской области, обращает к вере население целого самарянского городка (4:1-44). В Галилее Он встречает довольно радушный прием, так как галилеяне были свидетелями тех чудес, какие Христос совершил в Иерусалиме на празднике Пасхи. Христос, однако, такую веру объявляет недостаточной (4:45-54). Однако, по Иоанну, Христос в это пребывание Свое в Галилее, продолжавшееся, по-видимому, около семи-восьми месяцев — до праздника Кущей (праздник иудейский в 5:1), жил в кругу Своего семейства, не выступая с проповедью Евангелия: Он хочет, очевидно, прежде всего возвестить Евангелие в Иудее и для этого идет в Иерусалим на праздник Кущей. Здесь, по поводу совершенного Им исцеления в субботу, представители иудейства начинают обвинять Его в нарушении закона Моисеева, а когда Христос, в оправдание Своего поступка, указал им на Свои особые права как Сына Божия, равного с Богом Отцом, то ненависть к Нему иудеев выразилась в задуманных ими мерах устранить Христа, которые, однако, на этот раз не были приведены в исполнение ввиду огромного впечатления, которое, без сомнения, оказала сказанная здесь Христом речь в защиту Своего Мессианского достоинства (5:1-47). Отсюда у Иоанна и начинается изображение той борьбы, какую повели против Христа официальные представители иудейства, — борьбы, закончившейся решением иудейских властей "взять Христа" (11:57).
Не принятый вторично в Иудее, Христос снова удалился в Галилею и стал совершать чудотворения, конечно, проповедуя при этом Евангелие Царства Божия. Но и здесь учение Христа о Себе как о таком Мессии, который пришел не восстанавливать земное Иудейское царство, а основать новое Царство — духовное и сообщить людям жизнь вечную, вооружает против Него галилеян, и около Него остаются только немногие ученики, именно 12 апостолов, веру которых выражает Апостол Петр (6:1-71). Проведя в этот раз в Галилее и Пасху, и Пятидесятницу ввиду того, что в Иудее враги Его только и ждали случая схватить и умертвить Его, Христос только в праздник Кущей снова пошел в Иерусалим — это уже третье путешествие туда и здесь опять выступил перед иудеями с утверждением своего божественного посланничества и происхождения. Иудеи снова восстают на Христа. Но Христос тем не менее в последний день праздника Кущей смело заявляет о своем высоком достоинстве — о том, что Он есть податель истиной воды жизни, и посланные Синедрионом слуги не могут исполнить данное им Синедрионом поручение — захватить Христа (гл. 7-я).
Затем, после прощения жены грешницы (8:1-11), Христос обличает неверие в Него иудеев. Он называет Себя Светом мира, а их, врагов Своих, чадами диавола — древнего человекоубийцы. Когда же Он в конце речи указал на предвечное Свое бытие, то иудеи хотели побить Его как богохульника камнями, и Христос скрылся из храма, где происходило препирательство Его с Иудеями (гл. 8). После этого Христос исцелил в субботу слепорожденного, и это усилило в Иудеях еще более ненависть к Иисусу (гл. 9). Однако Христос смело называет фарисеев наемниками, которым не дорого благополучие народа, а Себя — истинным пастырем, который жизнь Свою полагает за паству Свою. Эта речь в одних возбуждает отрицательное к ней отношение, в других — некоторое сочувствие (10:1-21).
Через три месяца после этого в праздник обновления храма между Христом и Иудеями снова происходит столкновение, и Христос удаляется в Перею, куда многие иудеи, уверовавшие в Него, также идут за Ним (10:22-42). Чудо воскрешения Лазаря, свидетельствовавшее о Христе как дарующем воскресение и жизнь, в одних возбуждает веру во Христа, в других врагах Христа — новый взрыв ненависти ко Христу. Тогда-то Синедрион принимает окончательное решение умертвить Христа и объявляет, чтобы тот, кому известно о местопребывании Христа, немедленно донес об этом Синедриону (гл. 11).
По прошествии трех с лишком месяцев, которые Христос провел не в Иудее, Он снова явился в Иудею и, поблизости от Иерусалима, в Вифании присутствовал на дружеской вечере, а через день после этого торжественно вступил в Иерусалим как Мессия. Народ с восторгом встретил Его, а пришедшие на праздник прозелиты-греки выразили желание побеседовать с Ним. Все это побудило Христа возвестить вслух всех Его окружавших, что Он скоро предаст Себя для истинного блага всех людей на смерть. Иоанн заключает этот отдел своего Евангелия заявлением, что, хотя большинство иудеев не уверовало во Христа, несмотря на все чудеса Его, однако среди них были и верующие (12 гл.).
Изобразивши разрыв, происшедший между Христом и народом иудейским, евангелист рисует теперь отношение к апостолам. На последней, тайной, вечере Христос омыл Своим ученикам ноги, как простой слуга, показывая этим Свою любовь к ним и вместе научая их самих смирению (13 гл.). Затем, чтобы укрепить в них веру, Он говорит им о Своем предстоящем обхождении к Богу Отцу, об их будущем положении в мире и о предстоящем впоследствии свидании Своем с ними. Апостолы прерывают Его речь вопросами и возражениями, но Он постоянно наводит их на мысль о том, что все, что скоро случится, будет полезно и для Него, и для них (14-16 гл.). Чтобы окончательно успокоить тревогу апостолов, Христос, в слух их, молится Своему Отцу о том, чтобы Он принял их под Свою защиту, говоря при этом, что дело, для которого послан был Христос, теперь уже совершено и что, следовательно, апостолам останется только возвещать об этом всему миру (17 гл.).
Последний отдел своего Евангелия Иоанн посвящает изображению истории страдания, смерти и воскресения Иисуса Христа. Тут идет речь о взятии Христа воинами в Гефсимании и об отречении Петра, о суде над Христом у духовной и светской власти, о распятии и смерти Христа, о прободении бока у Христа копьем воина, о погребении тела Христова Иосифом и Никодимом (18-19 гл.) и, наконец, о явлении Христа Марии Магдалине, десяти ученикам и потом Фоме вместе с другими учениками — спустя неделю по воскресении (20:1-29). К Евангелию присоединено заключение, в котором указана цель написания Евангелия — укрепление веры во Христа в читателях Евангелия (20:30-31).
Евангелие Иоанна имеет в себе еще эпилог, в котором изображается явление Христа семи ученикам при море Тивериадском, когда последовало восстановление Апостола Петра в его апостольском достоинстве. При этом Христос предрекает Петру о его судьбе и о судьбе Иоанна (21 гл.).
Таким образом, Иоанн развил в своем Евангелии ту мысль, что воплотившийся Сын Божий Единородный, Господь Иисус Христос, был отвергнут Своим народом, среди которого Он родился, но тем не менее уверовавшим в Него ученикам Его дал благодать и истину, и возможность стать чадами Божиими. Это содержание Евангелия удобно разделяется на такие отделы:
o Пролог (1:1-18).
o Первый отдел: Свидетельство о Христе Иоанна Крестителя до первого проявления величия Христа (1:19 – 2:11).
o Второй отдел: Начало общественного служения Христа (2:12-4:54).
o Третий отдел: Иисус — податель вечной жизни — в борьбе с иудейством (5:1-11:57).
o Четвертый отдел: Из последней недели перед Пасхою (12 гл.).
o Пятый отдел: Иисус в кругу Своих учеников накануне Своих страданий (13-17 гл.).
o Шестой отдел: Прославление Иисуса через смерть и воскресение (18-20 гл.).
o Эпилог (21 гл.).
Из сказанного о плане и содержании Евангелия Иоанна можно видеть, что это Евангелие заключает в себе очень много такого, что отличает его от первых трех Евангелий, называемых по сходству данного в них изображения лица и деятельности Иисуса Христа, синоптическими. Так, жизнь Христа у Иоанна начинается на небе...
Историю рождества и детства Христа, с которою знакомят нас евангелисты Матфей и Лука, Иоанн обходит молчанием. В своем величественном прологе в Евангелие Иоанн, этот орел между евангелистами, которому в церковной иконописи усвоен и символ орла, смелым полетом уносит нас прямо в бесконечность. Затем он быстро спускается на землю, но и здесь в воплотившемся Слове дает видеть нам знаки божественности Слова. Затем в Евангелии Иоанна выступает Иоанн Креститель. Но это не проповедник покаяния и суда, каким мы знаем его из синоптических Евангелий, а свидетель о Христе, как Агнце Божием, Который берет на Себя грехи мира. О крещении и искушении Христа евангелист Иоанн не говорит ничего. На возвращение Христа от Иоанна Крестителя с первыми Своими учениками в Галилею евангелист смотрит не как на такое, которое предпринято было Христом, как представляется у синоптиков, с целью начать проповедь о пришествии Царства Небесного. В Евангелии Иоанна хронологические и географические рамки деятельности совсем не те, что у синоптиков. Галилейской деятельности Христа Иоанн касается только в ее высшем пункте — истории чудесного насыщения пяти тысяч и беседы о хлебе небесном. Затем только уже в изображении последних дней жизни Христа Иоанн сходится с синоптиками. Главным местом деятельности Христа, по Евангелию Иоанна, является Иерусалим и Иудея.
Еще более разнится Иоанн в изображении Христа, как Учителя, от синоптических евангелистов. У последних Христос выступает, как народный проповедник, как учитель нравственности, излагающий перед простыми обитателями галилейских городов и деревень в наиболее доступной для них форме учение о Царстве Божием. Как благодетель народа, ходит Он по Галилее, исцеляя всякую болезнь в людях, которые окружают Его целыми толпами. У Иоанна же Господь выступает или перед отдельными лицами, как Никодим, Самарянка, или в кругу Своих учеников, или же наконец, перед священниками и книжниками, и другими более осведомленными в деле религиозного познания иудеями — выступает с речами о божественном достоинстве Своей личности. При этом язык Его речей становится несколько загадочным и мы встречаем здесь нередко аллегории. Чудеса в Евангелии Иоанна также имеют характер знамений, т.е. служат для разъяснения основных положений учения Христа о Своем Божестве.
Уже более ста лет прошло с тех пор, как немецкий рационализм направил свои удары на Евангелие Иоанна, чтобы доказать, что оно неподлиное. Но только со времени Штрауса началось настоящее преследование этого величайшего свидетеля Божественности Господа нашего Иисуса Христа. Под влиянием философии Гегеля, которая не допускала возможности осуществлении абсолютной идеи в отдельной личности, Штраус объявил Иоаннова Христа — мифом..., а все Евангелие — тенденциозным вымыслом. Вслед за ним, глава новой Тюбингенской школы Ф. X. Баур отнес происхождение 4-го Евангелия ко второй половине 2-го века, когда, по нему, началось примирение между двумя противоположными направлениями апостольского века — петринизмом и павлинизмом.
(Иудеохристианство или "петринизм" (в отличии от "паулинизма") – изначальная форма Палестинского христианства, ещё не отделившегося окончательно от иудейства (30-е – 60-е годы I века). Для этой традиции характерна связь с Ветхозаветным Храмом, иудейский образ мышления, использование Ветхозаветных апокрифов и некоторых предписаний иудейского Закона. Следы этого раннего этапа христианства отчётливо прослеживаются в исторической литургике в виде литургического дуализма.
"Павлинизм", или "паулинизм", термин, введенный экзегетами тюбингенской школы для обозначения языко-христианского течения в первохристианстве. В представлениях Баура и его последователей "паулинизм" был подобен учению Маркиона с его резким антииудейством. В наст. время "паулинизмом" называют богословие апостола Павла и христиан, близких к нему по духу. Прим. ред.)
Иоанново Евангелие, по Бауру, и явилось памятником примирения между обоими этими направлениями. Оно имело целью примирить разные споры, происходившие в то время (около 170 г.) в Церкви: монтанизм, гностицизм, учение о Логосе, пасхальные споры и т.д., и для этого использовало материал, содержавшейся в трех первых Евангелиях, все поставив в зависимость от одной идеи Логоса. Этот взгляд Баура хотели развить и обосновать его ученики — Швеглер, Кестлин, Целлер и др., но во всяком случае из их усилий ничего не вышло, как признает даже такой либеральный критик, как Гарнак. Первохристианская Церковь вовсе не была ареной борьбы между петринизмом и павлинизмом, как показала новейшая церковно-историчиская наука. Однако новейшие представители новотюбингенской школы, Г. И. Гольцман, Гильгенфельд, Фолькмар, Крейенбюль (его сочинение на франц. языке: "4-е Евангелие", т. 1-1901 г. и т. 2-1903 г.) все-таки отрицают подлинность Евангелия Иоанна и достоверность содержавшихся в нем сведений, причем большинство из них приписывают влиянию гностицизма. Тома приписывает происхождение Евангелия влиянию филонизма, Макс Мюллер — влиянию греческой философии[20].
Так как все-таки новотюбингенская школа не могла не считаться с теми свидетельствами о подлинности Евангелия Иоанна, какие идут с самых первых десятилетий второго века по Р. X., то она попыталась объяснить происхождение таких свидетельств чем-то в роде самогипноза тех древних церковных писателей, у которых находятся означенные свидетельства. Просто писатель, как, напр., святой Ириней, прочитал надпись: "Евангелие от Иоанна" — и сейчас же у него утвердилось в памяти, что это действительно Евангелие, принадлежащее возлюбленному ученику Христову... Но большая часть критиков стала защищать то положение, что под "Иоанном", автором 4-го Евангелия, вся древняя Церковь разумела "пресвитера Иоанна", о существовании которого упоминает Евсевий Кесарийский. Так думают, напр., Буссе, Гарнак. Иные (Юлихер) считают автором 4-го Евангелия какого-то ученика Иоанна Богослова. Но так как довольно трудно допустить, чтобы в конце первого века в Малой Азии находилось два Иоанна — апостол и пресвитер, — пользовавшиеся одинаково огромным авторитетом, то некоторые критики стали отрицать пребывание Апостола Иоанна в Малой Азии (Лютценбергер, Кейм, Шварц, Шмидель).
Не находя возможным найти заместителя Иоанну апостолу, критика современная, однако, согласно утверждает, что 4-е Евангелие не могло произойти от Апостола Иоанна. Посмотрим же, насколько основательны те возражения, какие в видах опровержения общецерковного убеждения в подлинности 4-го Евангелия высказывает современная критика. При разборе возражений критиков против подлинности Евангелия Иоанна нам по необходимости придется говорить и о достоверности сообщаемых в 4-м Евангелии сведений, потому что критика именно указывает, в подтверждение своего взгляда на происхождение 4-го Евангелия не от Иоанна, на недостоверность различных приводимых в Евангелии Иоанна фактов и на общую невероятность того представления, какое выносится о лице и деятельности Спасителя из этого Евангелия[21].
Кейм, а за ним и многие другие критики, указывает на то, что по Евангелию Иоанна Христос "не родился, не крестился, не испытывал ни внутренней борьбы, ни душевных страданий. Он от начала знал все, сиял чистою божественною славою. Такой Христос не соответствует условиям человеческой природы". Но все это неверно: Христос, по Иоанну, стал плотью (1:14) и имел Матерь (2:1), а на принятие Им крещения есть ясное указание в речи Иоанна Крестителя (1:29-34). О том, что Христос испытывал внутреннюю борьбу, ясно сказано в гл. 12 (ст. 27), а о Его душевных страданиях свидетельствуют пролитые Им при гробе Лазаря слезы (11:33-35). Что же касается предуведения, какое обнаруживает Христос в Евангелии Иоанна, то оно вполне согласно с нашей верй во Христа, как в Богочеловека.
Далее критики указывают на то, что 4-е Евангелие будто бы не признает никакой постепенности в развитии веры апостолов: первоначально призванные апостолы с первого же дня знакомства своего ее Христом становятся вполне уверенными в Его мессианском достоинстве (гл. 1-я). Но критики забывают, что ученики вполне уверовали во Христа только после первого знамения в Кане (2:12). И сами они говорят, что уверовали в Божественное происхождение Христа только уже тогда, когда Христос многое сказал им о Себе в прощальной беседе (16:30).
Затем, если Иоанн говорит о том, что Христос ходил в Иерусалим из Галилеи несколько раз, тогда как по синоптикам, по-видимому, выходит, что Он посетил Иерусалим только однажды в Пасху страданий, то мы должны сказать по поводу этого, что, во-первых, и из синоптических Евангелий можно заключать, что Христос не один раз был в Иерусалиме (см., напр., Лк. 10:30[22]), а во-вторых, всего правильнее, конечно, обозначает хронологическую последовательность событий именно евангелист Иоанн, который писал свое Евангелие уже после синоптических и естественно должен был придти к мысли о необходимости пополнить недостаточную хронологию синоптиков и подробно изобразить деятельность Христа в Иерусалиме, которая была известна ему, конечно, гораздо лучше, чем кому-либо из синоптиков, двое из которых даже не принадлежали к лику 12-ти. Даже и Апостол Матфей не мог знать всех обстоятельств деятельности Христа в Иерусалиме, потому что, во-первых, он призван был сравнительно поздно (Ин. 3:24; ср. Мф. 9:9[23]), а, во-вторых, потому, что Христос ходил в Иерусалим иногда тайно (7:10[24]), без сопровождения всей толпы учеников. Иоанн же, несомненно, удостоен был чести повсюду сопровождать Христа.
Но более всего сомнений относительно достоверности возбуждается речами Христа, какие приводит евангелист Иоанн. Христос у Иоанна, по мнению критиков, говорит не как практический народный учитель, а как тонкий метафизик. Речи Его могли быть "сочинены" только позднейшим "писателем", находившимся под влиянием воззрений александрийской философии. Напротив, речи Христа у синоптиков наивны, просты и естественны. Поэтому 4-е Евангелие — не апостольского происхождения. По поводу такого заявления критики прежде всего нужно сказать, что оно чересчур преувеличивает различие между речами Христа у синоптиков и Его речами у Иоанна. Можно указать десятка три изречений, которые в одинаковом виде приводятся и синоптиками, и Иоанном (см., напр., Ин. 2:29 и Мф. 26:61; Ин. 3:18 и Мк. 16:16; Ин. 5:8 и Лк. 5:21). А затем, речи Христа, приводимые Иоанном, и должны были отличаться от тех, которые приведены у синоптиков, так как Иоанн поставил себе целью познакомить своих читателей с деятельностью Христа в Иудее и в Иерусалиме — этом центре раввинского просвещения, где Христос имел перед Собою совершенно другой круг слушателей, чем в Галилее. Понятно, что галилейские речи Христа, приводимые синоптиками, не могли быть посвящены таким возвышенным учениям, какие составляют предмет речей Христа, сказанных в Иудее. Притом у Иоанна приведено несколько речей Христа, сказанных Им в кругу Его ближайших учеников, которые, конечно, были гораздо более, чем простой народ, способны к уразумению тайн Царства Божия.
Нужно при этом принять во внимание и то обстоятельство, что Апостол Иоанн по натуре своей был преимущественно склонен к тому, чтобы интересоваться тайнами Царствия Божия и высоким достоинством лица Господа Иисуса Христа. Никто не был в состоянии усвоить в такой полноте и ясности учение Христа о Самом Себе, как именно Иоанн, которого поэтому Христос и любил более, чем других Своих учеников.
Некоторые критики утверждают, что все речи Христа у Иоанна представляют собою не иное что, как только раскрытие идей, содержащихся в прологе Евангелия и, значит, сочинены самим Иоанном. На это нужно сказать, что скорее самый пролог можно назвать выводом, который сделал Иоанн из всех речей Христа, приводимых у Иоанна. Об этом говорит, напр., то обстоятельство, что коренное понятие пролога Логос не встречается в речах Христа с тем значением, какое оно имеет в прологе.
Что касается того, будто только один Иоанн приводит речи Христа, в которых содержится Его учение о Своем божественном достоинстве, то и это обстоятельство не может иметь особого значения, как доказательство противоречия, будто бы существующего между синоптиками и Иоанном в учении о лице Господа Иисуса Христа. Ведь и у синоптиков есть изречения Христа, в которых делается ясное указание на Его божественное достоинство (см. Мф. 20:18[25]; 28:19[26]; 16:16[27] и др.). А, кроме того, все обстоятельства рождества Христова и многочисленные чудеса Христа, сообщаемые у синоптиков, ясно свидетельствуют о Его божественном достоинстве.
Указывают еще, как на доказательства мысли о "сочиненности" речей Христа у Иоанна на их монотонность в отношении к содержанию. Так, беседа с Никодимом изображает духовную природу Царства Божия, а беседа с самарянкой — всеобщий характер этого Царства и т.д. Если же и есть некоторое однообразие во внешнем построении речей и в способе доказательства мыслей, то это объясняется тем, что речи Христа у Иоанна имеют назначением своим разъяснить тайны Царствия Божия Иудеям, а не жителям Галилеи, и потому естественно принимают однообразный характер.
Говорят, что речи приводимые Иоанном, не стоят в связи с описываемыми в Евангелии Иоанна событиями. Но такое утверждение совершенно не отвечает действительности: именно у Иоанна каждая речь Христа имеет для себя твердую опору в предшествующих событиях, можно даже сказать, — вызывается ими. Такова, напр., беседа о хлебе небесном, сказанная Христом по поводу насыщения народа хлебом земным (6-я гл.).
Возражают далее: "как мог Иоанн до глубокой старости запомнить такие обширные, трудные по содержанию и темные речи Христа?" Но когда человек все внимание свое обращает на что-либо одно, то понятно, что это "одно" он обозревает уже по всей подробности и запечатлевает твердо-на-твердо в своей памяти. Об Иоанне же известно, что в кругу учеников Христа и в церкви апостольской он не имел особо активного значения и являлся скорее молчаливым спутником Апостола Петра, чем самостоятельным деятелем. Всю пылкость своей натуры, — а он действительно имел такую натуру (Мк. 9 гл.), — все способности своего выдающегося ума и сердца он обратил на воспроизведение в своем сознании и памяти величайшей личности Богочеловека. Отсюда становится понятным, как мог он впоследствии воспроизвести в своем Евангелии такие обширные и глубокие по содержанию речи Христа. К тому же древние евреи вообще были способны запоминать весьма продолжительные беседы и повторять их в буквальной точности. Наконец, почему не предположить, что Иоанн мог сам для себя записывать отдельные беседы Христа и потом воспользоваться записанным?
Спрашивают: "откуда Иоанн, простой рыбак из Галилеи, мог получить такое философское образование, какое обнаруживает он в своем Евангелии? Не естественнее ли предположить, что 4-е Евангелие написано каким-либо гностиком или христианином из греков, воспитавшимся на изучении классической литературы?"
На этот вопрос нужно ответить следующее. Во-первых, у Иоанна нет той строгой последовательности и того логического построения воззрений, какими отличаются греческие философские системы. Вместо диалектики и логического анализа у Иоанна преобладает характерный для систематического мышления синтез, напоминающий скорее восточное религиозно-богословское созерцание, чем греческую философию (проф. Муретов. Подлинность бесед Господа в 4-м Евангелии. Прав. Обозр. 1881 Сент. с. 65 и сл.). Можно сказать поэтому, что Иоанн пишет как образованный иудей, а вопрос: откуда он мог получить такое иудейское образование разрешается достаточно удовлетворительно тем соображением, что отец Иоанна был человек довольно зажиточный (у него были свои работники) и потому оба его сына, Иаков и Иоанн, могли получить хорошее по тому времени образование в какой-либо из раввинских школ в Иерусалиме.
Смущает некоторых критиков еще то сходство, какое замечается как в содержании, так и в стиле речей Христа в 4-м Евангелии и в 1-м послании Иоанна. Представляется, как будто Иоанн сам сочинил речи Господа... На это нужно сказать, что Иоанн вступив в число учеников Христа в самой ранней юности, естественно, усвоил Его идеи и самую манеру выражения их. Затем, речи Христа у Иоанна не представляют собою дословного воспроизведения всего сказанного Христом в том или другом случае, а только сокращенную передачу действительно сказанного Христом. Притом Иоанн должен был передавать речи Христа, произнесенные на арамейском языке, по-гречески, а это заставляло его самого отыскивать более соответствующие смыслу речи Христа обороты и выражения, так что естественно получалась в речах Христа та окраска, какая была характерна для речи самого Иоанна. Наконец, между Евангелием Иоанна и его 1-м посланием существует и несомненное различие, именно между речью самого Иоанна и речами Господа. Так, о спасении людей кровью Христа нередко говорится в 1-м послании Иоанна и умалчивается в Евангелии. Что касается формы изложения мыслей, то в 1-м послании мы встречаем везде краткие отрывочные наставления и сентенции, а в Евангелии — целые большие речи.
Ввиду всего сказанного, в противность утверждениям критики остается только согласиться с теми положениями, какие высказаны папою Пием 10-м в его Силлабусе от 3-го Июля 1907 года, где папа признает ересью утверждение модернистов, будто бы Евангелие Иоанна не история в собственном смысле этого слова, а мистические рассуждения о жизни Христа и что оно является не подлинным свидетельством Апостола Иоанна о жизни Христа, а отражением тех воззрений на личность Христа, какие существовали в христианской Церкви к концу первого века по Р. X.
Автор Евангелия ясно обозначает себя как иудея. Ему известны все иудейские обычаи и воззрения, в особенности взгляды тогдашнего иудейства на Мессию. Притом обо всем, совершавшемся в то время в Палестине, он говорит как очевидец. Если же он как бы отделяет себя от иудеев (напр., он говорит "праздник иудеев", а не "наш праздник"), то это объясняется тем, что 4-е Евангелие написано, несомненно, уже тогда, когда христиане совершенно отделились от иудеев. Кроме того, Евангелие написано именно для христиан из язычников, почему автор и не мог говорить об иудеях как о "своем" народе. Географическое положение Палестины того времени очерчено также в высшей степени точно и обстоятельно. Этого нельзя никак ожидать от писателя, жившего, напр., во 2-м веке.
Как свидетель событий, имевших место в жизни Христа, автор 4-го Евангелия показывает себя далее в особой хронологической точности, с которой он описывает время совершения этих событий. Он обозначает не только праздники, по которым Христос ходил в Иерусалим, — это важно для определения продолжительности общественного служения Христа[28], но даже дни и недели до и после того или другого события и, наконец, иногда часы событий. С точностью также говорит он о числе лиц и предметов, о которых идет речь.
Те подробности, какие сообщает автор о разных обстоятельствах из жизни Христа, также дают основание заключать, что автор был очевидцем всего, что он описывает. Притом черты, какими характеризует автор тогдашних деятелей, так метки, что их мог указать только очевидец, хорошо притом понимавший различия, существовавшие между тогдашними иудейскими партиями.
Что автор Евангелия был апостол из числа 12-ти, это ясно видно из тех воспоминаний, какие он передает о многих обстоятельствах из внутренней жизни кружка 12-ти. Он знает хорошо все сомнения, какие волновали учеников Христа, все их беседы между собою и с Своим Учителем. При этом он называет апостолов не теми именами, под какими они стали известны впоследствии в Церкви, а теми, какие они носили в дружеском своем кругу (напр., Варфоломея он называет Нафанаилом).
Замечательно еще отношение автора к синоптикам. Он смело исправляет показания последних во многих пунктах как очевидец, имеющий к тому же высший авторитет, чем они: только такой писатель мог говорить так смело, не боясь ни с чьей стороны осуждения. Притом это несомненно был апостол из числа ближайших ко Христу, так как он знает многое, что не было открыто другим апостолам (см., напр., 6:15[29]; 7:1[30]).
Кто же был этот ученик? Он не называет себя по имени, и однако обозначает себя как любимого ученика Господа (13:23[31]; 21:7, 20-24). Это не апостол Петр, потому что этот апостол везде в 4-м Евангелии называется по имени и прямо отличается от неназванного ученика. Из ближайших учеников остаются затем двое — Иаков и Иоанн, сыновья Зеведея. Но об Иакове известно, что он не оставлял иудейской страны и сравнительно рано потерпел мученическую смерть (в 41-м г.). Между тем, Евангелие несомненно написано после синоптических Евангелий и, вероятно, в конце первого века. Только одного Иоанна и можно признать этим ближайшим ко Христу апостолом, который написал 4-е Евангелие. Называя себя "другим учеником", он прибавляет всегда к этому выражению член (ό), ясно говоря этим, что его все знали и не могли смешать с кем-либо другим. По своему смирению он не называет также по имени и матери своей, Саломии, и брата Исакова (19: 25; 21:2). Так мог поступить только Апостол Иоанн: всякий другой писатель непременно упомянул бы поименно хоть одного из сынов Зеведея. Возражают: "но евангелист Матфей нашел же возможным упомянуть свое имя в своем Евангелии" (9:9[32])? Да, но в Евангелии Матфея личность писателя совершенно исчезает в объективном изображении событий евангельской истории, тогда как 4-е Евангелие имеет ярко выраженный субъективный характер, и писатель этого Евангелия, сознавая это, хотел поставить в тени свое собственное имя, которое уже и без того всякому напрашивалось на память.
И язык, и изложение 4-го Евангелия ясно свидетельствуют о том, что писатель Евангелия был палестинский иудей, а не грек, и что он жил в конце первого века. В Евангелии прежде всего встречаются прямые и косвенные ссылки на места священных книг Ветхого Завета (это можно видеть и в русском издания Евангелия с параллельными местами). Притом ему известен не только перевод 70-ти, но и еврейский текст ветхозаветных книг (ср. Ин. 19:37[33] и Зах. 12:10[34] по евр. тексту).
Затем, "особая пластичность и образность речи, составляющие отличную черту еврейского гения, расположение членов предположения и простая их конструкция, бросающаяся в глаза подробность изложения, доходящая до тавтологии и повторений, речь краткая, отрывистая, параллелизм членов и целых предложений и антитезы, недостаток греческих частиц в соединении предложений" и многое другое ясно свидетельствует, что Евангелие написано евреем, а не греком (Баженов. Характеристика четвертого Евангелия с. 374).
Член венской академии наук Д.Г. Мюллер в своем реферате "Das Johannes-Evangehum im Lichte der Strophentheorie" 1909 г. делает даже, и очень удачно, попытку разделить важнейшие речи Христа, содержащиеся в Евангелии Иоанна, на строфы и в заключение высказывает следующее: "по окончании своего труда о нагорной беседе, я исследовал также Евангелие Иоанна, которое по содержанию и стилю так различается от синоптических Евангелий, но к своему немалому удивлению нашел, что законы строфики господствуют и здесь в такой же степени, как в речах пророков, в нагорной беседе и в Коране". Не свидетельствует ли этот факт о том, что писателем Евангелия был настоящий иудей, воспитанный на изучении пророков Ветхого Завета? Еврейский колорит в 4-м Евангелии настолько силен, что всякий знающий еврейский язык и имеющий возможность прочитать Евангелие Иоанна в еврейском переводе непременно подумает, что он читает подлинник, а не перевод. Видно, что писатель Евангелия мыслил по-еврейски, а выражался по-гречески. Но так именно и должен был писать Апостол Иоанн, который с детства привык мыслить и говорить на еврейском языке, греческий же изучил уже в зрелом возрасте.
Греческий язык Евангелия несомненно был оригинальным, а не переводным: и свидетельства Отцов Церкви, и отсутствие доказательств у тех критиков, которые почему-то хотят утверждать, что Евангелие Иоанна первоначально написано на еврейском языке, — все это вполне достаточно для того, чтобы быть уверенным в оригинальности греческого языка 4-го Евангелия. Хотя автор Евангелия имеет в своем словаре немного терминов и выражений греческого языка, но зато эти термины и выражения так полноценны, как полноценна крупная золотая монета, которою рассчитывается обыкновенно крупные хозяева. Со стороны своего состава язык 4-го Евангелия имеет общий всему κοινή διάλεκτος характер. Встречаются здесь по местам слова еврейские, латинские и некоторые свойственные только этому Евангелию, термины. Наконец, некоторые слова у Иоанна употребляются в особом, не свойственном другим новозаветным писаниям, смысле (напр., Λόγος, αγαπάω, ιουδαίοι, ζωή и др., значение которых будет указано при объяснении текста Евангелия). В отношении этимологических и синтаксических правил язык 4-го Евангелия в общем не отличается от правил κοινή διάλεκτος, хотя и здесь имеется нечто особенное (напр., употребление члена, сочинение сказуемого во множественном числе с подлежащим единств. и др.).
В стилистическом отношении Евангелие Иоанна отличается простотой построения фраз, приближающеюся к простоте обыкновенной речи. Здесь мы везде встречаем краткие отрывочные предложения, связываемые немногими частицами. Но эти краткие выражения часто производят необыкновенно сильное впечатление (особенно в прологе). Для придания особой силы известному выражению Иоанн ставит его в начале фразы, причем иногда даже не соблюдена последовательность в строе речи (напр., 7:38[35]). Поражает также читателя Евангелия Иоанна чрезвычайное изобилие диалогов, в которых раскрывается та или другая мысль. Что касается того обстоятельства, что в Евангелии Иоанна в противоположность синоптическим не встречается притч, то это явление можно объяснить тем, что Иоанн не считал нужным повторять те притчи, какие сообщены уже в синоптических Евангелиях. Зато у него есть нечто напоминающее эти притчи — это именно аллегории и разные образы (напр., образные выражения в беседе с Никодимом и с самарянкою или, напр., настоящая аллегория о добром пастыре и двери во двор овчий). Кроме того, притчей Христос, вероятно, и не употреблял в Своих беседах с образованными иудеями, а именно эти беседы главным образом и приводит в своем Евангелии Иоанн. Форма притчей не подходила и к содержанию речей Христовых, сказанных в Иудее: в этих речах Христос говорил о Своем божественном достоинстве, а для этого форма образов и притч была совершенно не подходящей — догматы неудобно заключать в притчи. Ученики Христовы также могли понимать учение Христа и без притчей.
Из древних трудов, посвященных изучению Евангелия Иоанна, первым по времени является труд валентиниана Гераклеона (150-180 г.), отрывки которого сохранились у Оригена (есть и особое издание Броока). Затем следует очень обстоятельный комментарий самого Оригена, сохранившийся однако не в полном виде (изд. Прейшена 1903 г.). Далее идут 88 бесед на Евангелие Иоанна, принадлежащие Иоанну Златоусту (на русском языке в переводе Пет. д. Акад. 1902 г.). Толкование Федора Мопсуетского на греческом языке сохранилось только в отрывках, но теперь уже явился латинский перевод сирийского текста этого труда, почти воспроизводящий все в полном виде. Толкование святого Кирилла Александрийского издано в 1910-м году при Моск. Дух. Академии. Затем идут 124 беседы на Евангелие Иоанна, принадлежащие блаженному Августину (на лат. яз.). Наконец, заслуживает внимания толкование на Евангелие от Иоанна, принадлежащее блаж. Феофилакту (перевод. при Каз. Дух. Академии).
Из новых толкований западных богословов заслуживают труды: Толюка (посл. изд. 1857 г.), Мейера (посл. изд. 1902 г.), Лютардта (посл. изд. 1876 г.), Годэ (посл. изд. на нем. яз. 1903 г.), Кейля(1881 г.), Весткота (1882 г.), Шанца (1885 г.), Кнабенбауера (1906 г. 2-е изд.), Шлаттера (2-е изд. 1902 г.), Луази (1903 г. на фр. яз.), Хейтмюллера (у Вейса в "Новозаветных Писаниях" 1907 г.), Цана (2-е изд. 1908 г.), Г.И. Гольцмана (3-е изд. 1908 г.).
Из наиболее выдающихся произведений западных ученых так называемого критического направления Евангелию Иоанна посвящены труды: Бречнейдера, Вейссе, Швеглера, Бруно, Бауера, Баура, Гильгенфельда, Кейма, Тома, Якобсена, О. Гольцмана, Вендта, Кейенбюля, И. Ревиля, Грилля, Вреде, Скотта, Велльгаузена и др. Последним по времени крупным сочинением критического направления является труд: Spitta. Das Johannes evangelium als Quelle d. Geschiche lesu. Gott. 1910. C. 466.
В апологическом направлении о Евангелии Иоанна писали: Блэк, Штир, Вейс, Эдершейм (Жизнь Иисуса Мессии, первый том которой переведен на русский язык), Шастан, Дельф, П. Эвальд, Несген, Клюге, Камерлинк, Шлаттер, Стантон, Дрюммонд, Сандай, Смит, Барт, Гебель, Лепен[36]. Но и этими трудами нужно пользоваться с осмотрительностью...
В русской богословской литературе существует немало изъяснений на Евангелие Иоанна и отдельных статей и брошюр, относящихся к изучению этого Евангелия. В 1874-м году вышло первым изданием сочинение архимандрита (впоследствии епископа) Михаила (Лузина) под заглавием: "Евангелие от Иоанна на славянском и русском наречии с предисловиями и подробными объяснительными примечаниями". В 1887-м году появился "Опыт изучения Евангелия святого Иоанна Богослова" Георгия Властова, в двух томах. В 1903 г. вышло популярное объяснение на Евангелие Иоанна, составленное архиепископом Никанором (Каменским), а в 1906-м г. "Толкование Евангелия" составленное Б. И. Гладковым, в котором объясняется популярно и Евангелие Иоанна. Есть еще также популярные объяснения на Евангелие Иоанна: Евсевия, архиеп. Могилевского (в виде бесед на воскресные и праздничные дни), протоиереев Михайловского, Бухарева и нек. другие. Наиболее полезным пособием для ознакомления, с тем, что было написано о Евангелии Иоанна до 1893-го года является "Сборник статей по истолковательному и назидательному чтению четвероевангелия" М. Барсова. Последующую литературу до 1904-го года по изучению Евангелия Иоанна указывает проф. Богдашевский в Православно-Богословской Энциклопедии т. 6-й, с. 836-7 и отчасти проф. Сагарда (там же с. 822). Из новейшей русской литературы по изучению Евангелия Иоанна заслуживают особого внимания диссертации: И. Баженова. Характеристика четвертого Евангелия со стороны содержания и языка в связи с вопросом о происхождении Евангелия. 1907 г. — Д. Знаменского. Учение святого Апостола Иоанна Богослова в четвертом Евангелии о лице Иисуса Христа. 1907 г. Проф. — Богословский. Общественное служение Господа Иисуса Христа. 1908. ч. 1 -я.
Евангелие Иоанна начинается величественным вступлением или прологом, в котором говорится о том, как Единородный Сын Божий открылся в мир. Вступление это удобно делится на три строфы, содержание которых таково.
Строфа первая (ст. 1-5): Слово, Которое было в начале у Бога и Само было Бог и чрез Которое был сотворен мир, было жизнью и светом для людей и тьма не могла погасить этот свет.
Строфа вторая (ст. 6-13): Иоанн был послан от Бога, чтобы свидетельствовать о Слове как об истинном свете, но когда Слово явилось к своим, свои Его не приняли. Нашлось, впрочем, немного таких, какие приняли Слово, и вот этим людям была дана Словом власть стать чадами Божиими.
Строфа третья (ст. 14-18.): Слово стало плотью в Иисусе Христе и обитало с людьми, которые видели Его величие как Единородного от Отца, полного благодати и истины, так что верующие в Него получили от Него в изобилии благодать. Чрез Него, Который выше Иоанна Крестителя и законодателя Моисея, возвещена благодать и истина невидимого Бога.
Основная мысль пролога высказана в ст. 14-м: "И Слово стало плотию, и обитало с нами". Все предшествующее и последующее служит к характеристике Божественного Лица, Которое в Иисусе Христе стало человеком и открыло людям благодать и истину невидимого Бога. Из пролога мы сначала узнаем, что Слово существовало у Бога еще до сотворения мира и что самый мир Ему обязан своим происхождением. Узнаем также, что, в частности, для человечества Слово было светом и жизнью еще до Своего воплощения. Затем, евангелист, чтобы подготовить внимание своих читателей к следующему далее краткому известию о воплощении Слова, упоминает о послании Богом Иоанна Крестителя как свидетеля о пришествии Слова к Своему народу и об отношении иудейского народа к явившемуся Слову. Таким образом, евангелист вполне логично подходит далее к изображению самого воплощения Слова и величия принесенных Им с Собою благ.
Замечательно, что все содержание пролога состоит в исторических фактах, а не рассуждениях. Мы чувствуем, что евангелист дает нам не какое либо философское построение, а краткую историю воплотившегося Слова. Поэтому и речь пролога напоминает собою речь историка.
По замечанию Кейля, правильное понимание всего пролога зависит от объяснения термина Логос, переведенного у нас в Библии выражением "Слово". Греческое существительное ό λόγος имеет различные значения в классическом греческом языке. Оно может означать:
a) высказывание и сказанное, и
b) рассуждение, обдумывание и способность рассуждать, т.е. разум или рассудок.
Есть и еще не мало значений этого слова, но все они имеют свою основу в указанных двух главных значениях термина ό λόγος. Что касается второго значения рассматриваемого термина, (б) то хотя есть толкователи, настаивающие на необходимости, принять термин Логос в смысле разума, мы не можем этого допустить. Главное препятствие к этому допущению состоит в том, что в новозаветном греческом языке термин ό λόγος нигде не употребляется как означающий "разум" или "рассудок", а обозначает толькодействие или результат деятельности разума: отчет, расчет и т.д. (См. немецкий Словарь новозаветного языка Э. Прейшена 1910 г. столб. 668, 669). Но никто из беспристрастных читателей пролога не скажет, что есть хотя бы малейшее основание к тому, чтобы в прологе термин Логос истолковать в смысле "деятельности" или "результата деятельности разума:" этому ясно противоречит все, что сказано в 14-м и сл. стихах о воплощении Логоса[37].
Теперь относительно первого (а) главного значения термина Логос нужно сказать, что и на основании филологического прямого смысла этого термина и на основании всего учения евангелия Иоанна о Лице Господа Иисуса Христа, это значение — "Слово" — является единственно приемлемым в настоящем случае. Но понимая так это наименование в приложении ко Христу, нужно помнить, что евангелист, конечно, назвал Христа "Словом" не в простом (грамматическом) значении этого термина, понимал "Слово" не как простое сочетание звуков голоса, а в смысле высшем (логическом), как выражение внутреннейшего существа Божия. Подобно тому, как в слове Самого Христа открывалась Его внутренняя сущность, так и в Вечном Слове — Логос всегда открывалось внутреннее существо Божества. Бог есть дух, а где дух, там и слово — следовательно, "Слово" было всегда с Богом. Существование Логоса само в себе "отнюдь не обусловлено тем, что Он есть Откровение Бога Отца миру, т.е. отнюдь не обусловлено бытием мира, — наоборот, бытие мира находится в зависимости от того, что Логос становится для мира откровением Бога Отца, — но необходимо должно быть мыслимо как данное в самом бытии Бога Отца" (Знаменский. с. 9).
Отцы Церкви большей частью объясняли значение наименования Христа "Словом" при помощи сравнения Христа — Слова с "словом" человеческим. Они говорили, что как мысль и слово различны друг от друга, так и "Слово" — Христос был всегда Лицом отдельным от Лица Бога Отца. Затем они указывали, что слово рождается мыслью и рождается притом не через отсечение или истечение, а так, что мысль или ум остается в своем собственном составе: так и Христос есть Сын Божий, от рождения Которого в существе Отца не произошло никакого изменения. Далее отцы Церкви, принимая во внимание, что слово, будучи различно от мысли по образу бытия, остается всегда единым с мыслью по содержанию или сущности бытия, выводили отсюда, что Сын един по существу с Богом Отцом и в силу этого единства по существу ни на одну минуту не разлучается от Отца. — Таким образом, рассматривая термин "Слово" как обозначение Сына Божия, отцы Церкви находили в этом термине указание на вечность Сына Божия, на Его личность и на единосущие с Отцом, а также на Его бесстрастное рождение от Отца. Но кроме того, имея в виду, что этот термин может означать и слово произнесенное, а не только существующее в мысли (внутреннее), отцы Церкви понимали этот термин в приложении ко Христу и как обозначение того, что Сын являет миру Отца, что Он есть откровение Отца миру. Первое понимание может быть названо метафизическим, а второе – историческим.
Среди новейших богословов критического направления утвердилось воззрение, будто бы термин Логос у Иоанна имеет только значение так называемого "исторического предиката", а вовсе не определяет по существу Лицо Христа Спасителя. Евангелист будто бы хотел этим термином сказать, что Христос есть откровение Божие миру. Так, по мнению Цана, Логос есть имя, принадлежащее не кому другому, как только историческому Христу: это — такой же предикат или определение Христа, каковы и далее следующие в прологе определения "свет", "истина" и "жизнь". Христос до воплощения не был Логосом, а стал таковым только по воплощении. К этому взгляду Цана приближается мнение Лютардта, по которому Христос назван у Иоанна Логосом в том лишь смысле, что в Нем нашла себе завершение вся совокупность божественных откровений. Наконец, по воззрению Гоффмана, у Иоанна под Логосом следует разуметь апостольское слово или проповедь о Христе. Из русских ученых на сторону этих ученых стал кн. С. Н. Трубецкой, в своей диссертации о Логосе (Москва 1900 г.).
Но против такого понимания рассматриваемого термина у Иоанна говорит в высшей степени ясное указание самого евангелиста, находящееся в 14-м стихе пролога: "И Слово стало плотью". То, что в известное время приняло плоть, очевидно должно было существовать и ранее этого времени, без плоти. Ясно, что евангелист верил в предсуществование Христа как Сына Божия, как Вечного Слова Божия. Затем, против такого узкого понимания немецких экзегетов громко вопиет все содержание Евангелия Иоанна. В речах Господа, какие приводит Иоанн, везде выступает уверенность в вечном существовании Христа, в Его единосущности Отцу. Но ведь именно эти же идеи входят и в содержание рассматриваемого понятия "Слова" или Логоса. И к чему бы евангелист стал придавать такую торжественность своему прологу, если бы в нем шла речь о Христе только как об Откровении невидимого Бога? Ведь такие откровения имели место в истории домостроительства нашего спасения и в Ветхом Завете (напр., явления Ангела Господня), а между тем, Иоанн своим прологом хочет открыть, так сказать, совершенно новую эру в истории спасения...
Заметить нужно еще, что когда мы настаиваем на том, что у Иоанна термин Логос означает "Слово", а не "разум", то мы этим не отрицаем того, что Слово вместе с тем есть и Высший Разум. И человеческое слово не существует вне отношения к мысли, выражением которой оно служит. Точно так же все новозаветные свидетельства о Сыне Божием как Истине и Источнике всякой истины, не оставляют сомнения в том, что Слово Божие есть вместе и абсолютный "Разум Божий" (см. у Знаменского с. 175).
О том, откуда Иоанн взял это определение — Логос, см. ниже, в объяснении 18-го стиха пролога.
В начале было Слово. Этими словами евангелист обозначает вечность Слова.
Уже выражение "в начале" (εν αρχή) ясно указывает на то, что бытие Логоса совершенно изъято от подчинения времени, как форме всякого тварного бытия, что Логос существовал "прежде всего мыслимого и прежде веков" (Иоанн Златоуст)[38]. Еще сильнее эта мысль о вечности Слова выражена присоединением к слову "в начале" глагола "было" (ην). Глагол "быть" (είναι), во-первых, является обозначением бытия личного и самостоятельного, в противоположность глаголу "стать" (γίνεσθαι), который обозначает появление чего-либо в известное время. Во-вторых, глагол "быть" употреблен здесь в прошедшем несовершенном времени, которое указывает на то, что Логос был уже в то время, когда тварному бытию еще только полагалось начало.
И Слово было у Бога. Здесь евангелист говорит, что Логос был самостоятельной личностью. На это ясно указывает употребленное им выражение "было к Богу" — так лучше и точнее будет перевести греческое выражение προς τ Θεόν. Иоанн хочет сказать этим, что Логос стоял в известном взаимоотношении к Богу Отцу как отдельная самостоятельная личность. Он не разделен от Бога Отца (что выходило бы, если бы при слове τ. Θεόν стоял предлог παρά = близ), но и не сливается с Ним (что обозначалось бы предлогом бы εν = в), а пребывает в личном и внутреннем отношении к Отцу — нераздельном и неслиянном. И в таком отношении Логос пребывал к Отцу всегда, как показывает опять здесь взятый в прошедшем несовершенном времени глагол "быть". Что касается того вопроса, почему здесь Иоанн называет Бога Отца просто Богом, то на этот вопрос можно отвечать так: слово "Бог" вообще употребляется для обозначения Бога Отца в Новом Завете, а потом Иоанн (как говорит Луази) и не мог еще употребить здесь слова "Отец", так как еще не сказал о Слове, как о "Сыне".
И Слово было Бог. Этими Словами Иоанн обозначает божество Слова. Слово не только божественно (θεϊος), но есть истинный Бог. Так как в греческом тексте выражение Бог (Θεός) употреблено о Слове без артикля, между тем как о Боге Отце оно употребляется здесь же с артиклем, то некоторые богословы (в древности, напр., Ориген) видели в этом указание на то, что Слово — ниже по достоинству, чем Бог Отец. Но против правильности такого заключения говорит то обстоятельство, что в Новом Завете выражение Θεός без артикля иногда употребляется и о Боге Отце (Рим. 1:7[39]; Флп. 2:11[40]). А потом в настоящем случае выражение Θεός вместе с глаголом ην составляет сказуемое к выражению ό λόγος и по общему правилу должно стоять без артикля.
Оно было в начале у Бога. Для того, чтобы кто не почел Божество Логоса меньшим, чем Божество Отца, евангелист говорит, что Он вначале, т.е. прежде всякого времени или, иначе, вечно стоял в отношении к Отцу как совершенно самостоятельная личность, ничем по природе не отличающаяся от Бога Отца. Так евангелист обобщает все, что сказал о Слове в первом стихе. Вместе с тем этот стих служит переходом к следующему далее изображению откровения Логоса в мире. (Видимо здесь следует дополнить прояснением, что "в начале" относится не к началу Бога, так Он не имеет начала, а к началу всего сущего, сотворенного Господом, и означает, что Слово было с Богом всегда. Прим. ред.)
Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. Здесь сначала положительно, а потом отрицательно высказывается мысль о том, что Логос открылся в мире прежде всего как Творец его. Он сотворил все (πάντα), т.е. всякое тварное существо, без всякого ограничения. Но некоторые, как древние, так и новые, богословы усматривали в выражении "чрез Него" умаление достоинства Логоса, находя, что это выражение указывает в Логосе только орудие, каким воспользовался Бог для сотворения мира, а не Первопричину. Такое рассуждение, однако, не может быть признано основательным, так как в Новом Завете предлог "чрез" (δια) иногда употребляется и о деятельности Бога Отца в отношении к миру (Рим. 11:36[41]; 1 Кор. 1:9[42]). Евангелист же хотел, очевидно, этим выражением отметить различие, существующее между Отцом и Сыном, не желая, "чтобы кто-нибудь стал почитать Сына не рожденным" (Иоанн Златоуст), т.е. и лично не различающимся от Отца. Заметить нужно, что евангелист о происхождении всего сотворенного употребляет глагол, который означает "начать существовать" (γίνεσθαι) и, следовательно, признает Логоса не только устроителем мира из готовой материи, а в прямом смысле Творцом мира из ничего[43].
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. Жизнь, которая была в Логосе, — это жизнь в самом обширном значении этого слова (почему в греч. Тексте стоит слово ζωή = жизнь без артикля). Все области бытия почерпали в Логосе силы, необходимые всякому сотворенному существу для раскрытия своих способностей. Логос, можно сказать, и сам был жизнью, т.е. Существом Божественным, ибо жизнь находится в Боге.
В частности, в отношении к людям это оживляющее действие Логоса проявлялось в просвещении людей: эта жизнь (здесь слово ζωή поставлено уже с артиклем как понятие известное из первой половины стиха) давала человечеству свет истинного боговедения и направляла людей на путь богоугодной жизни: жизнь была светом для людей. Как без материального света в Мире была бы невозможно никакая жизнь, так и без просвещающего действия Логоса не было бы возможно людям сделать хотя несколько шагов вперед по пути к нравственному самоусовершенствованию. Логос просвещал как избранный народ Божий прямыми откровениями и богоявлениями, — так и лучших людей из мира языческого, свидетельствуя об истине в их разуме и совести.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Так как последнее предыдущего стиха положение могло показаться читателям не согласным с действительностью, им представлялось положение мира языческого да и иудейского состоянием крайнего падения нравственного и ожесточения во грехе, то евангелист считает нужным заверить их в том, что свет — Логос, действительно, всегдасветил и продолжает светить (φαίνει наст. время для обозначения постоянства деятельности) даже во мраке человеческого неведения и всякого развращения (тьма σκοτία и означает состояние падения и противления воле Божией ср. 12:35; Еф. 5:8).
Тьма не объяла его. Смысл русского перевода такой: тьме не удалось заглушить, потушить действие в людях Логоса. В таком смысле толковали это выражение многие древние Отцы и Учители Церкви, а равно и многие из новейших экзегетов. И такое толкование представляется совершенно правильным, если мы обратим внимание на параллельное место в Евангелии Иоанна: "ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма" (12:35). Здесь поставлен тот же глагол (καταλαμβάνειν) для обозначения понятия "объять", и нет решительно никакого основания толковать этот глагол иначе, чем как толкует наш русский перевод[44]. Некоторые (напр., г.Знаменский с. 46, 47) опасаются, что при таком переводе придется признать, что Иоанн допускал мысль "о какой-нибудь борьбе между самыми началами света и тьмы и, следовательно, мыслил их реально сущностями. Между тем реальностью в метафизическом смысле могут обладать только личные носители известного принципа, а не самый принцип".
Но такие рассуждения не отличаются основательностью. Идея борьбы между светом и тьмою, можно сказать, основная идея миросозерцания Иоанна и проходит решительно во всех его писаниях. Притом Иоанн, конечно, говоря о старании тьмы потушить свет, мыслил о личностях, в которых свет или тьма находили себе наиболее сильное выражение. Таким образом, принимая старый перевод, мы рисуем себе величественную и ужасную картину борьбы всех темных сил против божественного просвещающего действия Логоса, борьбы, которая велась в течение нескольких тысячелетий и которая окончилась для тьмы крайне неудачно: божественный маяк по-прежнему светит всем плывущим по опасному морю жизни и удерживает их корабль от опасных скал.
До сих пор Иоанн говорил о Логосе в Его состоянии до воплощения. Теперь ему нужно приступить к изображению Его деятельности во плоти человеческой или, что тоже, приступить к своему евангельскому повествованию. Он и делает это, начиная с того же, с чего начал свое евангелист Марк, именно со свидетельства о Христе пророка и предтечи Иоанна.
Был — точнее: выступил или появился (έγένετο — ср. Мк. 1:4[45]) человек посланный от Бога. Евангелист имеет здесь, конечно, в виду, что о пришествии Иоанна предтечи решение Божие было высказано еще в книге пророка Малахии (Мал. 3:1[46] по библии). Евангелист называет и имя этого посланника Божия, как бы желая показать, что и в имени Иоанна (с евр. – "благодать Божия") предуказанна его великая миссия.
Цель выступления Иоанна состояла в том, чтобы быть свидетелем и именно свидетельствовать о свете, т.е. о Логосе или Христе (ср. ст. 5), убеждать всех пойти к этому свету, как к действительному свету жизни. Через его свидетельство все — и иудеи, и язычники — должны были уверовать во Христа как в Спасителя мира (ср. 20:31[47]).
Так как многие смотрели на Иоанна как на Христа (ср. 1:20), то евангелист с особенным ударением говорит еще раз, что Иоанн не был светом, т.е. Христом или Мессией, а пришел только свидетельствовать о свете или Мессии.
Был Свет истинный. Большинство древних толкователей видели указание на состояние Логоса до воплощения и переводят это выражение так: "существовал от века (ην) Свет истинный". Таким образом, здесь находят противоположение вечного бытия Логоса временному и преходящему существованию Предтечи. Многие новые толкователи, наоборот, видят в рассматриваемом выражении указание на то, что Логос истинный свет уже пришел на землю, когда о Нем начал свидетельствовать Предтеча. Перевод нашему месту они дают такой: "свет истинный уже пришел или, по другому переводу, уже выступал из состояния сокрытости" (в котором прошла. Его жизнь до 30-тилетнего возраста). При таком переводе греческому глаголу ην придается не значение самостоятельного сказуемого, а простой связки, относящейся к последнему выражению стиха έρχόμενον είς τον κόσμον.
Наши толкователи (в том числе и г. Знаменский) держатся первого мнения, находя второе сочетание выражений "слишком искусственным". Но нам кажется, что при втором толковании мы избегаем перерыва в течении мыслей, какой необходимо получается при допущении первого перевода. В самом деле, если здесь находить указание на существование Света До воплощения, то это будет значить, что евангелист, без нужды, снова возвратился к своему рассуждению о Логосе, которое он уже покончил, когда начал говорить о выступлении Предтечи (ст. 6). Между тем, при втором переводе вполне сохраняется последовательность мыслей: пришел Иоанн; он был послан для того, чтобы свидетельствовать о свете истинном; этот свет истинный уже появился в то время в мире и потому-то Иоанн и восхотел о нем свидетельствовать.
В каком смысле евангелист назвал Христа истинным светом? Слово άληθινός — истинный может означать: действительный, достоверный, искренний, верный себе, справедливый, но здесь наиболее подходящим является особое значение этого прилагательного: вполне осуществляющий идею, лежащую в основе бытия того или другого предмета, вполне отвечающий своему наименованию. Так и мы употребляем это выражение, когда говорим: истинная свобода, истинный герой. Если о Боге Иоанн говорит, что Он ecть Θεός αληθινός, то этим он хочет указать на то, что Он есть единый, Кому приличествует это наименование "Бог". (ср. 17:3; 1 Ин. 5:20). Когда же он употребляет о Боге прилагательное αληθής, то указывает этим на истинность обетований Божиих, на верность Бога Своим словам (3:33[48]). Таким образом, называя здесь Христа истинным светом (άληθινόν), Иоанн хочет сказать этим, что всякий другой свет — будет ли то свет чувственный, свет для глаз наших, или же свет духовный, который старались распространять в мире некоторые лучшие представители человечества, даже посланные от Бога как Иоанн Предтеча — не мог сколько-нибудь приблизиться по достоинству ко Христу, единственно отвечавшему тому понятию, какое мы имеем о свете.
Отождествляя в своем представлении Логоса, Который тут назван также Светом и жизнью, и Человека — Иисуса, Иоанн говорит здесь и далее о свете как о человеке (Его — αυτόν не познал: αυτόν — муж. род). Мессия был уже в мире, когда Иоанн Креститель, начал свидетельствовать о Нем, был и после, когда этот богопосланный свидетель уже замолк навсегда, и естественно было думать, что созданный некогда Им мир признает в Нем своего Творца. Но этого, к удивлению, не случилось: мир Его не узнал и не принял. О причине такого странного явления евангелист не говорит.
Еще более загадочным явилось отношение к Мессии — воплотившемуся Логосу — того народа, о котором Мессия бы мог сказать: "это народ Мой" (ср. Ис. 51:4[49]). Иудеи, эти самые ближайшие к Мессии люди, не приняли его (παρέλαβον — указывает на то, что они должны бы принять Христа на постоянное пребывание к себе ср. Ин. 14:3[50]).
Однако нашлись люди как из иудеев, так и из язычников (выражение όσοι — по-русски — "тем, которые" — обозначает верующих без различия происхождения), которые приняли Его за того, кем Он Себя объявлял. Этих принявших Христа евангелист называет верующими в Его имя, т.е. в Его силу как Сына Божия (ср. 20:31[51]). Принявшим Его Христос дал власть (έξουσίαν), т.е. не только право, но и способность, силу становиться чадами Божиими (русский перевод здесь неправильно употребляет глагол "быть". Стоящий здесь глагол γενέσθαι значит именно: делаться, становиться). Таким образом, действительными чадами Божьими христиане становятся постепенно, путем усиленной борьбы с остатками греховных наклонностей. Называться же чадами Божиими они могут всегда (1 Ин. 3:1[52]).
Здесь евангелист точнее определяет, что значит быть чадом Божиим. Быть чадом Божиим значит быть в несравненно более близком общении с Богом, чем в каком пребывают дети со своими родителями. Духовное рождение от Бога дает человеку, конечно, и несравненно большие силы для жизни, чем обыкновенные родители передают своим детям, сами будучи слабыми (на это указывают выражения "плоть" и "муж" ср. Иc. 40:6[53] и Иов. 4:17[54]).
Здесь нельзя не отметить попытки установить новое чтение этого стиха, сделанной Цаном. Находя непонятным то обстоятельство, что евангелист здесь так подробно объясняет, что значит родиться от Бога, Цан предполагает, что в первоначальном виде этот стих читался так: Который (ός вместо οί) не от крови, ни от хотения мужа, но от Бога родился (έγεννήθη вместо έγεννήθησαν). Таким образом, по Цану, здесь речь идет о бессеменном рождении Христа — мысль, так ясно выраженная у святых Матвея и Луки. Цаннаходит и подтверждение своему чтению в некоторых сочинениях святых Отцов. Он утверждает даже, что предполагаемое им чтение было господствующим на Западе со второго до четвертого века. Но как ни удачным кажется такое исправление текста, тем не менее согласное свидетельство всех древних кодексов Нового Завета лишает нас возможности принять чтение Цана. (В силу того, что автор толкования не приводит в качестве аргумента названий кодексов-первоисточников, очень привлекательным кажется именно толкование Цана. Прим. Ред.)
Здесь начинается третья часть пролога, в которой евангелист пришествие Логоса определяет точнее как воплощение и изображает полноту спасения, какое принес с Собою воплотившийся Логос.
И слово стало плотью. Продолжая речь о Логосе и Его появлении в мире, евангелист говорит, что Логос стал плотью, т.е. человеком (выражение "плоть" обычно в Священном Писании обозначает человека в полном смысле этого слова — с телом и душою (Ср. Быт. 6:13[55]; Ис. 40:5[56] и др.). При этом однако евангелист не дает ни малейшего намека на то, чтобы с воплощением Своим Слово потерпело какое-нибудь умаление в Своей божеской природе. Умаление касалось только формы существования, а не сущности.Логос как был, так и остался Богом со всеми божескими свойствами, и божеская и человеческая природы в Нем пребывали неслиянно и нераздельно.
И обитало с нами. Принявший плоть человеческую Логос обитал, т.е. жил и обращался среди апостолов, к которым причисляет себя и евангелист. Говоря, что Логос обитал (έσκήνωσε) с апостолами, евангелист этим хочет сказать, что таким образом исполнилось обещание Бога пребывать с людьми (Иез. 37:27[57]; 43:9[58] и др.).
Полное благодати и истины. Эти слова должны стоять в самом конце стиха, как в греч. и слав. тексте.
И мы видели славу Его. Точнее: мы созерцали, смотрели с удивлением, благоговением (έθεασάμεθα) на славу Его, т.е. воплотившегося Логоса. Слава Его открывалась, главным образом, в Его чудесах, напр., в преображении, которое видеть удостоились только три апостола и в числе их Иоанн, а также в учении и даже в самом уничижении Его.
Славу, как Единородного от Отца, т.е. такую славу, какую Он должен был иметь как Единственный Сын Божий, имеющий несравненно большую часть, чем другие чада Божии, ставшие такими по благодати. Выражение "от Отца" (παρά πατρός) не может относиться к слову "единородный" (тогда бы поставлен был вместо предлога παρά предлог εκ). Это выражение определяет собою "славу", какую имел Логос: слава эта получена Им от Отца.
Полное благодати и истины. В греч. тексте выражение "полное" (πλήρης) не согласовано с ближайшим существительным: славу, а также не согласовано и с местоимением: Его. Тем не менее, естественнее всего относить это выражение к местоимению: Его, да и с грамматической стороны такое согласование не представится удивительным, так как у греков (около времени Р. X.) слово πλήρης часто употреблялось как несклоняемое (Гольцман с. 45). Таким образом Логос здесь назван полным благодати, т.е. божественной любви и милосердия к людям, и истины, которая проявилась и в Его учении и жизни, в которой не было ничего только кажущегося, а все действительное, так что слово было всегда согласно с делом.
Иоанн свидетельствует о Нем... Свои воспоминания о проявлениях славы воплотившегося Логоса евангелист прерывает приведением свидетельства о Христе, какое дано было Предтечей. Очень вероятно, что среди тех, для кого он предназначал свое Евангелие, было немало людей, которые весьма чтили Крестителя и для которых его свидетельство о Христе имело большое значение. Евангелист как бы и теперь слышит громкий голос Крестителя (гл. κέκραγεν имеет здесь значение наст. времени), потому что он — хочет сказать евангелист — был вполне убежден в божественном величии Христа.
Сей был Тот... Выражением "сей" Креститель указывал ученикам своим на подошедшего к ним Иисуса Христа (ср. ст. 29) и отождествлял Его с тем лицом, о котором он раньше еще говорил им те слова, которые теперь здесь повторяет: идущий за мною и т.д.
Идущий за мною стал впереди меня. Этими словами Креститель хочет сказать, что Христос сначала шествовал позади его, а потом, и именно теперь, идет уже впереди его, — так сказать, перегнал Крестителя. На чем в настоящей раз основал свое представление об Иисусе Креститель — этого не видно: о каких-либо успехах Иисуса тогда еще не могло быть речи (ср. Ин. 3:26-36). Но Креститель такое упреждение его Иисусом признает вполне естественным ввиду того, что Тот был прежде его. Последние слова явно имеют значение определения вечности Христа. Креститель, несомненно в состоянии пророческого восхищения, объявляет ученикам своим великую тайну предсуществования Христа. Христос был, т.е. существовал ранее, чем Креститель, хотя родился позже его. Он существовал, следовательно, в ином мире (ср. 8:58). Эта мысль о вечном бытии Христа выражается в греческом тексте и употреблением положительной степени πρώτος μου вместо сравнительной πρότερος μου, которой здесь было бы естественно ожидать.
И от полноты Его мы все приняли. Здесь опять продолжает свою речь о Христе евангелист. Теперь уже, однако, он ссылается не только на то, что созерцали одни апостолы (ср. ст. 14), а говорит о том, что все верующие во Христа приняли от полноты, т.е. от чрезвычайного изобилия духовных благ, какие мог даровать Христос, как полный благодати и истины. Что, собственно, приняли апостолы и другие верующие — евангелист не говорит, спеша скорее указать на самый высший из даров — благодать (χάριν αντί χάριτος). Некоторые (напр., проф. Муретов) выражение "благодать на благодать" заменяют выражением "благодать за благодать", полагая, что евангелист здесь имеет в виду, что Христос за нашу благодать, т.е. любовь к людям, отвечает с Своей стороны благодатью или любовью, (с. 670 Душ. Чт. 1903 г.). Но с таким переводом мы не можем согласиться потому, что любовь верующих ко Христу едва ли можно ставить на один уровень с любовью Христа к верующим (ср. Рим. 4:4[59]; 11:6[60]). Кроме того, для обозначения отношения верующего ко Христу слово "благодать" не употребляется в Новом Завете. Правильнее будет видеть здесь указание на замену одних даров благодати другими, все высшими и высшими (αντί здесь значит: "вместо"). Христос при самом призвании учеников обещал им, что они удостоятся видеть от него большее, чем то, что только что увидели (1:50). Вслед за этим скоро начало исполняться это обещание (2:11) и, наконец, верующие получили от Христа высший дар благодати — Духа Святого.
Мысль о получении верующими благодати от Христа евангелист подтверждает здесь указанием на то, что от Христа действительно произошли, явились благодать и истина. А насколько эти дары важны, это видно из того, что самый выдающийся человек Ветхого Завета — Моисей дал людям от Бога только закон. Этот закон предъявлял человеку только требования, но не давал сил для исполнения этих требований, так как не мог уничтожить в них наследственную склонность ко греху. Поэтому закон был только слугою, пассивным орудием в руках Всевышнего, тогда как о Новом Завете сказано, что он произошел (έγένετο) через Христа как от своего владыки (Феофил.).
Против такого превозношения Христа перед Моисеем иудеи могли сказать: "а ведь Моисей был удостоен видеть Бога!" (ср. Чис. 12:8[61]). На это предполагаемое возражение евангелист замечает, что Бога на самом деле никто из людей, даже и Моисей, не видал: люди иногда удостаивались видеть славу Божию под какими-либо покровами, но никто не созерцал этой славы в неприкосновенном виде (ср. Исх. 33:20[62]), и евангелист признает это возможным для верующих только в будущей жизни (1 Ин. 3:2[63]; ср. 1 Кор. 13:12[64]). Только Единородный Сын, вечно — и до воплощения и по воплощении — пребывающий в недре Отчем, — Он видел и видит Бога в Его величии и потому в известное определенное время явил Его миру, т.е. с одной стороны явил людям Бога как любящего их Отца и раскрыл Свое отношение к Богу, — с другой же стороны Он осуществлял в Своей деятельности намерения Бога относительно спасения людей, и через это, конечно, еще больше разъяснял их.
Заметить нужно, что во многих древнейших кодексах Нового Завета вместо выражения "Единородный Сын" стоит выражение "Единородный Бог". Но разница чтений не изменяет существа дела: как из того, так и из другого чтения ясно видно, что евангелист хотел выразить мысль о Божестве Христа. Что же касается нашего чтения, которое взято из александрийского кодекса, то оно более отвечает контексту речи и слово "Сын" всего лучше согласуется с выражением "Единородный".
Откуда Иоанн Богослов заимствовал свое учение о Логосе? Наиболее принято на западе приписывать происхождение учения Иоанна о Логосе влиянию иудео-александрийской философии, в которой также существовало представление о Логосе как посреднике между миром и Богом. Главным выразителем такого представления новейшие ученые считают александрийского иудея Филона (умер в 41-м г. по Р. X.). Но с таким предположением мы согласиться не можем, потому что Логос Филона совсем не то, что Логос Иоанна. По Филону, Логос есть не иное что, как мировая душа, действующий в материи мировой разум, а у Иоанна Логос есть личность, живое историческое лицо Христа. Филон называет Логоса вторым Богом, совокупностью божественных сил и разумом Божиим. Можно даже сказать, что у Филона Сам Бог в идеальном отношении Его к миру есть Логос, тогда как у Иоанна Логос нигде не отожествляется с Богом Отцом и стоит в вечно личном отношении к Богу Отцу. Затем, по Филону, Логос не есть творец мира из ничего, а только мирообразователь, слуга Божий, а по Иоанну — это творец мира, истинный Бог. По Филону, Логос не вечен — он существо сотворенное, а по Иоанну — вечен. Цель, какую имеет, по Филону, Логос — примирение мира с Богом — не может быть достигнута, так как мир, в силу своей неизбежной связи с материей, которая есть зло, не может приблизиться к Богу. Поэтому-то Филон даже и помыслить не мог о том, чтобы Логос принял плоть человека, тогда как идея Боговоплощения составляет самую сущность учения Иоанна о Логосе. Таким образом, можно говорить разве только о внешнем сходстве между учением о Логосе Иоанна и Филона — внутренний же смысл по-видимому общих Иоанну и Филону тезисов совершенно различен у того и другого. Даже и форма учения у того и другого различны: у Филона она научно-диалектическая, а у Иоанна наглядная и простая.
Другие экзегеты полагают, что Иоанн в своем учении о Логосе опирается на древнеиудейское учение о Мемра — высшем существе, в котором открывается Бог и через которое Он входит в общение с народом Иудейским и с другими людьми. Это существо — личное, почти то же, что Ангел Всевышнего, но во всяком случае не Бог и даже не Мессия... Ясно из этого, что между Логосом Иоанна иМемра нет даже и внешнего сходства, почему некоторые экзегеты прямо обратились к Ветхому Завету для того, чтобы отыскать источник учения Иоаннова о Логосе. Здесь они находят уже прямой, по их мнению, прецедент учению Иоанна в тех местах, где изображается личность и деятельность Ангела Господнего. Этот Ангел действительно поступает и говорит как Сам Бог (Быт. 16:7,13; 22:11-15) и называется даже Господом (Мал. 3:1[65]). Но тем не менее Ангел Господень нигде не назван творцом мира и Он все-таки — только посредник между Богом и избранным народом.
Наконец, некоторые из экзегетов усматривают зависимость Иоаннова учения о Логосе от учения некоторых ветхозаветных книг о творческом слове Господнем (Пс. 36:6[66]) и о Премудрости Божией (Притч. 3:19[67]), но против такого предположения говорит то обстоятельство, что в указываемых защитниками такого мнения местах черта ипостасной особенности Божественного слова слишком мало выступает на вид. Это приходится сказать даже и о главной опоре такого мнения — о месте из кн. Прем. Сол. (18:15-16[68]).
Ввиду неудовлетворительности всяких предположений о заимствовании Иоанном его учения о Логосе из какого-либо иудейского или тем более из языческого источника[69] вполне справедливо заключить, что он усвоил это учение из непосредственного откровения, какого удостоился в своих частых беседах со Христом. Он и сам свидетельствует, что получил истину из полноты воплотившегося Логоса. "Только сам воплотившийся Логос Своею жизнью, делами и учением мог сообщить апостолам ключ к уразумению тайн ветхозаветной логологии. Только Христом открытая идея Логоса дала им возможность правильного пониманья ветхозаветных следов идеи Логоса" (проф. М. Муретов в Прав. Обозр. 1882 г. т. 2-й, с. 721). Самое же наименование "Логос" также могло быть получено Иоанном в непосредственном откровении, бывшем ему на о. Патмосе (Откр. 19:11-13[70]).
И вот свидетельство Иоанна. В 6-8 и 15-м стихах евангелист уже сказал о том, что Иоанн свидетельствовал о Христе. Теперь он говорит о том, как он свидетельствовал о Христе перед иудеями (19-28), народом и учениками (29-34) и, наконец, только перед двумя учениками своими (35-36).
Иудеи. Это выражение здесь обозначает иудейский народ или собственно представительство всего иудейского народа — великий иудейский Синедрион в Иерусалиме. В самом деле, только председатель Синедриона — первосвященник мог послать к Иоанну священников и левитов, как официальную депутацию, которая должна была сделать допрос Иоанну. Левиты присоединены были к священникам, как сопровождающая их стража: они исполняли при Синедрионе полицейские обязанности (ср. 7:32,45[71] и сл.; 18:3,12 и др. места). Так как путь из Иерусалима в Иерихон и сл. к Иордану, где крестил Иоанн, был небезопасен (Лк. 10:30[72]), то священникам было не лишним захватить с собою стражу. Но кроме этого, стража была взята с целью придать посольству строго официальный характер.
Кто ты? Вопрос этот предполагает собою, что об Иоанне в то время ходили слухи, в которых слишком преувеличивалось его значение. Как видно из Евангелия Луки, на Иоанна в народе стал устанавливаться взгляд как на Мессию (Лк. 3:15[73]).
Иоанн понял предложенный ему вопрос именно в том смысле, что вопрошавшие ничего бы не имели против того, если бы он признал себя Мессией.
Поэтому-то он с особенною силою отрицается от достоинства Мессии: "он объявил и не отрекся" — сообщает евангелист. Но едва ли можно думать, что священники признали бы в Иоанне действительного Мессию. Им, конечно, было известно, что Мессия должен родиться в потомстве Давида, а не Аарона, от которого происходил Креститель. Более вероятным является предположение Златоуста и др. древних толкователей, что священники, выпытавши у Иоанна признание в том, что он — Мессия, арестовали бы его за присвоение не принадлежащего ему достоинства.
Второй вопрос иудеев задан был Иоанну ввиду того, что иудеи ожидали перед пришествием Мессии Илию пророка (Мал. 4:5[74]). Так как Иоанн по своей пламенной ревности о Боге напоминал собою Илию (ср. Мф. 11:14[75]), то иудеи и спрашивают его, не есть ли он пришедший с неба Илия? Иоанн таким Илиею не был, хотя и был послан в духе и силе Илии (Лк. 1:17[76]), почему и дал отрицательный ответ на вопрос священников и левитов. Точно так же ответил Иоанн и на третий вопрос иудейской депутации, не пророк ли он. Иудеи предложили ему этот вопрос потому, что ожидали, что перед пришествием Мессии явится пророк Иеремия или какой-либо другой из великих ветхозаветных пророков (ср. Мф. 16:14[77]). Понятно, что Иоанн мог ответить только отрицательно на такой вопрос.
Когда депутация потребовала от Крестителя окончательного ответа о его личности, Иоанн ответил им, что он тот голос пустынный, который, согласно пророчеству Исаии, должен призывать людей приготовить путь идущему Господу. Объяснения к этим словам см. в толковании на Евангелие от Матфея 3:3[78].
По обычному толкованию, здесь продолжается беседа посланных от Синедриона с Крестителем. Но с таким толкованием нельзя согласиться по следующим основаниям:
1. странно было бы, если бы евангелист, давши уже описание депутации, теперь только указал на то, что она вся состояла из фарисеев;
2. невероятно, чтобы Синедрион, в котором принадлежавшие к саддукейской партии (о партиях иудейских см. объясн. 3:7 и сл. Ев. от Матфея) архиереи занимали главенствующее положение (Деян. 5:17[79]), доверили бы расследование по делу Иоанна фарисеям, которые расходились с саддукеями во взглядах на Мессию;
3. маловероятно, чтобы между священниками и левитами было много фарисеев, которые группировались почти всегда только около раввинов;
4. тогда как последний вопрос депутации от Синедриона свидетельствует о полном равнодушии ее к делу Иоанна (см. ст. 22), эти фарисеи весьма заинтересованы крещением, которое совершал Иоанн;
5. по лучшим кодексам слово απεσταλμένοι стоит без члена οί, в силу чего нельзя это место переводить как в русском: "а посланные были из фарисеев", но следует перевести так: "и были посланы фарисеи" или же: "и были (еще) посланы некоторые из фарисеев".
Таким образом, здесь евангелист передает о частном запросе, сделанном Крестителю фарисеями, также явившимися по поручению своей партии из Иерусалима. Запрос этот воспоследовал тогда, когда официальная депутация только что удалилась, о чем, однако, евангелист не счел нужным упомянуть, как не упоминает он, напр., об уходе от Христа Никодима (Ин. 3:21).
Фарисеи желают знать о значении крещения Иоаннова. Он, очевидно, приглашает этим крещением всех к чему-то новому — в чем же состоит это новое? Находится ли деятельность Крестителя в каком-нибудь отношение к Царству Мессии, которого тогда все ожидали?
Такой смысл вопроса фарисеев.
Иоанн отвечает фарисеям, что его крещение не имеет того значения, какое должно иметь бы крещение, которое, по представлению фарисеев, будет совершать Мессия или кто-либо из пророков. Он, Иоанн, крестит только в воде — очевидно противополагая в мысли своему крещению то крещение Духом святым, которое будет совершать Мессия (Мф. 3:11[80]). Нет, как бы говорит Иоанн, не на меня вы должны устремить все свое внимание, а на Того, Кто уже находится среди вас неведомо для вас, т.е. конечно, на Мессию, которого вы ждете.
См. ст. 15-й. — Развязать ремень — см. Мф. 3:11.
Вместо имени "Вифавара" (место переправы) в большинстве древних кодексов стоит название "Вифания". Под этой Вифанией следует разуметь местечко по ту, т.е. по восточную сторону Иордана (в русск. тексте неточно: при Иордане). Цан отождествляет его сВетоним, упоминаемым в кн. И. Навина (13:6). Это место находится в 10 километрах от Иордана. Здесь, вероятно, имел свое пребывание Креститель, когда около него собралось немало учеников, которые не могли же все время в зной и холод находиться в пустыне, без приюта. Отсюда Креститель мог ходить ежедневно к Иордану и там проповедовать. (Согласно нынешним исследованиям, Вифавар — место крещения Иоанном Предтечей Иисуса Христа (Бейт Араба (Betha’Arava), на юго-восток от Иерихона) — место где по преданию израильтяне перешли Иордан, когда шли в Ханаан, совершенно реальный географический объект. К тому же там проходит древняя дорога из Переи на Иерусалим, и название — "переправа" — совершенно правдоподобно.Прим. ред.)
На другое утро после беседы с депутацией от Синедриона и с фарисея и Иоанн, вероятно, на том же самом месте у реки Иордан, увидев подходившего к нему Иисуса, засвидетельствовал о Нем в слух всех его окружавших как об Агнце, вземлющем грех мира. Зачем в это время Иисус шел к Иоанну — неизвестно. Креститель назвал Христа Агнцем (ό αμνός) Божиим в том смысле, что Его Сам Бог избрал и приготовил для заклания в жертву за грехи людей, подобно тому как евреи при выходе из Египта готовили агнцев, кровь которых должна была спасти их дома от грозного суда Божия (Исх. 12:7[81]). Бог давно уже избрал Этого Агнца (Откр. 13:8; 1 Пет. 1:20) и теперь давал Его людям — всем людям без изъятия. Едва ли можно видеть в словах Крестителя отношение к изображенному пророку Исаией Страдальцу (53 гл.), как полагают некоторые древние и новые экзегеты. В этой же гл. кн. Исаии Мессия назван не прямо агнцем, а только сравнивается с ним, и является несущим не грехи наши, а болезни и скорби[82].
Который берет на Себя грехи мира — точнее: уносит грех мира с собою (ср. 1:29; Рим. 5:12[83])[84]. Креститель не указывает времени, когда Этот Агнец унесет на себе грехи мира. Настоящее время глагола αίρω означает, так сказать, не ограниченное известным временем действие: Христос "каждый день берет на Себя грехи наши одни чрез крещение, другие чрез покаяние" (Феофил.).
Повторяя свое свидетельство о превосходстве Христа перед ним, Крестителем, Иоанн называет Христа мужем, вероятно, имея в виду, что Он есть истинный муж или жених Церкви, тогда как сам Иоанн только друг жениха (ср. 3:29).
Окружавшие Крестителя слушатели могли спросить себя: почему он с такой уверенностью говорит о явившемся Христе? Откуда ему известна та задача, какая лежит на Христе? Иоанн, понимая естественность такого недоумения, говорит, что и он также раньше не знал Христа, т.е. не был осведомлен относительно Его высокого предназначения, но Бог и послал его совершать крещение для того, чтобы он явил, указал народу Мессию, предварительно сам узнавши Его. А узнал Креститель Мессию по особому признаку, указанному ему в откровении Богом. Этот признак — нисшествие и пребывание над головою Мессии Духа, Который должен был в виде голубя сойти с неба. Иоанн увидел такое знамение над главой Христа и понял, что Он именно и есть Мессия.
Таким образом, из этих слов Крестителя с ясностью видно, что Иоанн сначала не знал, что Христос есть тот Мессия, которого тогда все ожидали. Очень вероятно, что он и вообще не знал Христа, так как всю жизнь провел в отдаленной от Назарета, где доселе пребывал Христос, иудейской пустыне. Только после давшего ему откровения и особенно после крещения Христова Иоанн стал свидетельствовать о Христе как о Сыне Божием (по некоторым кодексам как об "избранном Бога;" но последнее чтение Тишендорф и др. критики отвергают). Что Креститель, говоря о Христе как о Сыне Божием, разумел здесь единство Христа как Сына с Богом Отцом по существу, а не только по благодати, на Нем почившей, это с ясностью видно из того, что Креститель неоднократно признавал вечное бытие Христа (см. ст. 15:27[85]).
Объяснение выражений "Духа как голубя:" и "крестящий Духом Святым" см. в Ев. Мф. гл. 3 ст. 16 и 11.
Здесь содержится третье свидетельство Крестителя о Христе, которое произнесено было на другой день после того, как Креститель свидетельствовал о Христе перед народом и учениками своими. Перед двумя своими учениками, которые на этот раз были с Иоанном, Креститель кратко повторяет сказанное им накануне о Христе, когда Христос проходил мимо того места, где стоял Иоанн. Иоанн вперил свой взор в Иисуса (έμβλεψας по-русски неточно: увидев), Который в это время в некотором отдалении ходил, как бы осматривая местность (περίπατουντι по-русски неточно: идущего). Двое учеников, слышавших в этот раз свидетельство Иоанна были: Андрей (см. ст. 40) и, конечно, Иоанн Богослов, который обычно не называет себя по имени из чувства смирения (ср. 13:23[86]; 18:15 и др.). Повторение свидетельства о Христе произвело на них такое впечатление, что они пошли за Христом.
Оба ученика молча шли за Иисусом, не смея сами начать с Ним беседу. Тогда Он, обернувшись к ним, начинает с ними разговор вопросом: что вам надобно? Ученики, желая поговорить со Христом обо всем, что их особенно интересовало, спрашивают у Него, где Он имеет пребывание (μένειν значит не: жить в своем доме, а: пребывать как гость в чужом доме, особенно же: останавливаться на ночлег ср. Суд. 19:9[87]; Мф. 10:11[88]). Можно полагать, что таким местопребыванием для Христа в то время служило какое-либо селение на западной стороне Иордана, где вообще было больше поселений, чем на восточном берегу.
Было около 10-го часа, когда двое учеников пришли в дом, где пребывал Иисус. Так как Иоанн, несомненно, считает по еврейскому счислению, которое в его время было общим для всего востока (ср. 19:14[89]), то десятый час, очевидно, равнялся нашему четвертому часу пополудни. Ученики, следовательно, пробыли у Христа и весь остаток того дня и всю ночь. По крайней мере, евангелист ничего не сообщает о том, чтобы они к ночи удалились (Иоанн Златоуст, Феодорит и Кирилл, а также и Августин). Так как первым учеником Христа назван точно по имени Андрей, то Церковь издревле усвоила ему наименование "Первозванного".
Удалившись из дома, где пребывал Иисус, Андрей первый случайно встретил своего брата, Симона, который, по-видимому, шел к Иордану, чтобы послушать Крестителя. Андрей с радостью сообщает брату, это явился тот Мессия, Которого иудеи так долго ожидали. Прибавка, что Андрей нашел своего брата первый, заставляет предположить, что и другой ученик несколько позже нашел и своего брата, Иакова. Когда Андрей привел своего брата к Иисусу, то Христос устремил на Петра пристальный взор (опять здесь стоит тот же глагол, что и в 36 ст.) И сказал ему, что знает кто он (вместо "Ионин" почти все западные индексы читают "Иоаннов". См., напр., у Тишендорфа). При этом Христос предвозвещает Петру, что он будет со временем — время в точности не обозначено —называться, т.е., согласно употреблению глагола "называться" в еврейском языке, станет человеком в высшей степени твердым и энергичным (ср. Быт. 32:28[90]). Таково, действительно, значение греческого слова πέτρος, каким передано данное Христом Петру арамейское имя Кифа (точнее: Кейфа, соответствующее древнееврейскому слову кеф — скала, камень), и таковым со временем стал Петр среди верующих. Христос, значит, в настоящем случае не менял Симону имени и не повелевал переменить его со временем: Он этим предсказывал только Симону великое будущее. Поэтому-то Симон, из благоговения к Господу принявши новое имя Петр, не оставил и прежнего, называясь до конца жизни своей Симоном Петром (2 Пет. 1:1[91]).
Отсюда и до конца главы идет речь о призвании Филиппа и Нафанаила. Филиппа Христос призывает следовать за Собою только двумя словами άκολούθει (следуй за Мною, т.е. будь Моим учеником — ср. Мф. 9:9[92]; Мк. 2:14[93]). Нужно однако помнить, что призвание Филиппа, как и других учеников, в этот раз не было еще призванием их к постоянному следованию за Христом или тем более призванием к апостольскому служению. Ученики после того первого призвания еще уходили домой и занимались по временам своими делами (ср. Мф. 4:18[94]). Нужно было пройти некоторому времени, для того чтобы ученики Христа оказались способными стать Его постоянными спутниками и взять на себя тяжелое бремя апостольского служения.
Упоминая, что Филипп происходил родом из того же города, Вифсаиды, откуда происходили Андрей и Петр, евангелист этим, конечно, хочет сказать, что Андрей с братом рассказали своему земляку, Филиппу, о Христе, почему тот и не обнаружил никакого недоумения, когда Христос призвал его следовать за Собою. Вифсаида, место рождения Андрея и Петра (жили они не в Вифсаиде, а в Капернауме см. Мк. 1:29 и сл.), был город на северо-восточном берегу Генисаретского моря, обстроенный тетрархом Филиппом и названный им в честь дочери Августа Юлией. При городе этом, ближе к морю, находилось селение, также называвшееся Вифсаидой (дом рыбы), и Филипп происходил собственно из селения, которое евангелист отожествляет с городом, как его пригород.
(Пресноводное Генисаретское озеро (Кинерет) на границе Галилеи и Десятиградия; на северо-восток от Назарета; в окрестностях этого озера происходили основные евангельские события; прим. ред.)
Нафанаил (богодарованный) имел другое имя — Варфоломей — см. Мф. 10:3[95].
Моисей в законе и пророки — см. Лк. 24:27[96].
Сына Иосифова. Так называет Филипп Христа, потому что ему еще не была известна тайна происхождения Христа.
Назарет (см. Мф. 2:23[97]) пользовался, очевидно, у галилеян недоброю славой, если Нафанаил так нехорошо отзывается о нем. Поэтому-то Нафанаилу и представляется невероятным, чтобы из такого города, пользующегося незавидной репутацией, пришел Мессия.
Когда, по приглашению Филиппа, Нафанаил пошел ко Христу, Христос сказал о нем ученикам Своим, что Нафанаил — настоящий израильтянин, без всякой фальши. Есть израильтяне, которые не по заслугам носят на себе священное имя Израиля, которые в душе полны всякими пороками (ср. Мф. 23:25[98]), но Нафанаил не таков.
Нафанаил, услышав добрый отзыв, сделанный о нем Христом, удивленно спрашивает Христа, почему Он знает его, знает его характер? В ответ на это Христос указывает на Свое сверхъестественное ведение, напоминая Нафанаилу о каком-то случае из его жизни, о котором знал только один Нафанаил. Но случай этот по-видимому, был такого рода, что в нем высказалось истинно-израильское достоинство Нафанаила.
Все сомнения Нафанаила после этого исчезли, и он выразил свою твердую веру во Христа как в Сына Божия и Царя Израилева.Впрочем, некоторые экзегеты толкуют название "Сын Божий", употребленное Нафанаилом, в смысле обозначения Мессианскогодостоинства Христа — не более, считая его синонимом следующего названия "Царь Израилев". В пользу такого толкования возможно говорит то обстоятельство, что Нафанаил еще не знал о происхождении Христа от Бога и впоследствии (см., напр., прощальную беседу Христа с учениками) не обнаруживал достаточной уверенности в Божестве Христа. Но не может быть никакого сомнения, что здесь Нафанаил употребил название "Сын Божий" в собственном смысле этого слова. Если бы он под Сыном Божиим разумел Мессию, то должен бы наперед поставить более обычное имя Мессии — Царь Израилев. Притом он называет Христа Сыном Божиим в особом, исключительном смысле, как свидетельствует об этом поставленный перед словом υίός член ό для него теперь стало вполне понятно, что раньше говорил о Христе Иоанн Креститель (ст. 34). Наконец, в том, что Христос есть Существо высшей, божественной природы, Нафанаил мог убедиться, припомнив слова 2-го псалма, где Бог изображается днесь, т.е. вечно рождающим Сына, чем Сын отличается от всех людей (ст. 7-й).
За такую готовность веровать Христос обещает Нафанаилу и, конечно, вместе с ним другим ученикам явить еще большие чудеса. С этим вместе Христос принимает, очевидно, Нафанаила в число своих последователей.
Картина будущего, какую рисует здесь Христос, несомненно имеет отношение к картине сновидения Иакова (Быт. 28:12). Как там, так и здесь Ангелы являются сначала восходящими, а потом уже нисходящими. Нет никакого сомнения в том, что Христос и сам евангелист, приводящий эти слова Христа об Ангелах, признавали, что Ангелы действительно являются исполнителями повелений Божиих, относящихся к людям (ср. Пс. 102:20[99] и сл.; Евр. 1:7;14[100]). Но какое же время имел в виду Христос, когда предсказывал о том, что ученики Его увидят отверстое небо и сходящих и восходящих Ангелов? Мы не видим из дальнейшего повествования Иоанна, чтобы ученики Христовы когда-нибудь видели Ангелов. А Христос говорит, что они "отныне" (απ' άρτι — нужно, по контексту речи, признать подлинным выражением, хотя его во многих кодексах и не имеется) будут видеть этих Ангелов. Очевидно, это восхождение и нисхождение Ангелов нужно понимать в переносном смысле и самое видение Ангелов учениками должно было совершаться в духе. Господь благоволил этими чудными словами выразить, что отныне впредь Он будет средоточием свободного общения и непрерывного единения между Богом и человеком, что в Нем будет место сретения и примирения между небом и землею... Между небом и землею установятся отныне непрерывные сношения через этих блаженных духов, называемых Ангелами(Тренч)
Сыном человеческим здесь называет Себя Христос, по мнению Цана, в том же смысле, в каком это название употребляется Им в речах, содержащихся в синоптических Евангелиях, а оно там, по мнению того же ученого, обозначает истинное человечество Христа, показывает в Нем идеальнейшего человека (см. Мф. 8:20[101]; 13:32 и особенно 16:13[102]). Но с таким толкованием нельзя согласиться. Господь здесь, в 51-м ст., очевидно, отождествляет Себя (Сына человеческого) с Господом, Который явился во сне Иакову, восседая на верху лестницы, по коей к Нему восходили Ангелы. Что Он имел основание для этого, это видно из 31-й гл. книги Бытия, где сказано, что Иакову в Вефиле явился не Бог, а Ангел Бога (ст. 11-13). Ангела же Бога и Иеговы следует понимать как Единородного Сына Божия, Который являлся патриархам Ветхого Завета. Итак, Христос предсказывает здесь, что Ангелы как в Ветхом Завете служили Ему (видение Иакова), так и теперь в Новом Завете будут служить Ему, как Мессии или, что то же, Сыну Человеческому (ср. Дан. 7:13-14), конечно, в деле устроения Им среди людей Своего мессианского Царства.
"Видишь ли — говорит святой Иоанн Златоуст, — как Христос мало-помалу возводит Нафанаила от земли и внушает не представлять Его себе простым человеком?... Такими словами Господь внушал признать Его Владыкою и Ангелов. Как к истинному Сыну Царя, ко Христу восходили и нисходили эти царские служители, как то: во время страданий, во время воскресения и вознесения, и еще прежде того они приходили и служили Ему — когда благовествовали о Его рождении, когда восклицали: "слава в вышних Богу и на земли мир", когда приходили к Марии, к Иосифу".
Таким образом, не простого человека означает здесь у Иоанна термин "Сын человеческий", а Мессию, воплотившегося Единородного Сына Божия, примиряющего небо с землею. (О значении этого термина у Иоанна будет сказано еще в объяснении следующих глав: 3:13; 5:27 и др.).
Шел третий день после того дня, в который Христос призвал Филиппа (1:43). Этот день Христос уже проводил в Кане Галилейской, куда Он пришел, вероятно, потому, что Его пречистая Матерь отправилась туда ранее Его — на брак в знакомое семейство. Сначала Он, можно думать, пришел в Назарет, где жил с Своей Матерью, а потом, не найдя Ее, отправился с учениками в Кану. Здесь и Он и ученики Его, – вероятно, все пятеро — были также приглашены на брак. Но где находилась Кана? В Галилее известна была только одна Кана — небольшой город, находившийся на полутора часах пути к северо-востоку от Назарета. Предположение Робинзона, что существовала еще Кана, в четырех часах от Назарета к северу, не имеет для себя сколько-нибудь достаточных оснований.
Брачные торжества продолжались у евреев до семи дней (Быт. 29:27[103]; Суд. 14:12-15[104]). Поэтому к приходу Христа с учениками, когда уже прошло несколько дней в пиршествах, оказался недостаток в вине — хозяева, по-видимому, не были богаты. Пресвятая Дева, вероятно, уже услышавшая от учеников Христа о тех речах, какие о Ее Сыне держал Иоанн Креститель, и о том обещании чудес, какое Он два дня тому назад дал Своим ученикам, сочла возможным обратиться ко Христу с указанием на затруднительное положение хозяев. (Видимо, следует иметь ввиду и то, Она изначально знала о Божественном происхождении Своего Сына. Прим. ред). Она могла иметь в виду и то обстоятельство, что ученики Христа своим присутствием на пиршестве нарушили расчеты хозяев. Как бы то ни было, однако несомненно, что Она ожидала от Христа чуда (Иоанн Златоуст., Феофил.).
Христос на эту просьбу Матери отвечает такими словами. "Что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой". По-видимому, в первой половине ответа заключается некоторый упрек Пресвятой Деве за то, что она хочет побудить Его начать совершение чудес. Некоторые видят тон упрека даже в том, что Пресвятую Деву Христос называет здесь просто "женою" или женщиною, а не "матерью". И на самом деле, из того, что Христос говорит далее о Своем "часе", с несомненностью можно заключить, что Христос своим вопросом хотел сказать, что отныне Она должна оставить на Него прежний земной материнский взгляд, в силу какого Она прежде считала Себя в полном праве предъявлять Христу требования как мать сыну.
Земное родство, какою бы ни отличилось близостью, не имело решающего значения в Его Божественной деятельности. Все-таки,упрека в нашем смысле этого слова вопрос Христа не заключает. Здесь Христос только дает разъяснение Своей Матери относительно того, каковы должны быть впредь их взаимные отношения. И слово "жена" (γύναι) не заключает в себе чего-либо обидного в приложении к матери, т.е. в обращении сына к матери. Мы видим, что так назвал Свою Мать Христос в то время, когда с любовью смотря на нее перед смертью указывал на Иоанна как на Ее защитника в будущем (19:26[105]). Наконец, во второй половине ответа: "еще не пришел час Мой" никак нельзя видеть отказа на просьбу Матери. Христос говорит только, что еще не пришел час совершить чудо. Отсюда видно, что Он хотел исполнить просьбу Матери, но только в тот момент, какой указан Ему Его Отцом небесным. И сама Пресвятая Дева в таком именно смысле поняла слова Христа, как это видно из того, что Она сказала слугам, чтобы те исполнили все, что Он им прикажет.
По иудейскому обычаю, при трапезе полагалось мыть руки и посуду (ср. Мф. 15:2[106]; 23:25[107]). Поэтому для свадебной трапезы вода была заготовлена в большом количестве. Этой водой Христос повелел слугам наполнить шесть каменных сосудов, вместимостью в две или три меры (под мерою здесь, вероятно, разумеется обычная мера жидкостей — бат, равнявшийся приблизительно четырем ведрам). Такие сосуды, вмещавшие в себе до десяти ведер воды, стояли, конечно, на дворе, а не в доме. Таким образом, в шести сосудах находилось до 60-ти ведер воды, которую Христос и превратил в вино.
Вино отведал распорядитель пира и нашел его очень хорошим, о чем и заявил жениху. Такое свидетельство подтверждает, что вода в сосудах действительно обратилась в вино. В самом деле, со стороны распорядителя здесь не могло быть никакого самовнушения, потому что он, очевидно, не знал о том, что сделали слуги по приказанию Христа. Притом, распорядитель, конечно, не дозволял себе неумеренности в употреблении вина и, следовательно, был вполне способен определить действительное качество поданного ему слугами вина. Таким образом Христос, повелевая нести вино распорядителю, этим самым хотел устранить всякий повод к тому, чтобы кто-либо усомнился, действительно ли в сосудах было вино. Впрочем, и гости были в достаточной степени способны оценить поданное им вино. Думать так заставляет, во-первых, то соображение, что Христос и Пресвятая Дева не остались бы в доме, где были нетрезвые люди, и, во-вторых, то, что хозяева были люди небогатые и не имели слишком много вина, так что "упиться" было нечем... Выражение распорядителя: "когда напьются" имеет смысл тот, что иногда не совсем гостеприимные хозяева подают дурное вино: это бывает тогда, когда гости уже не способны достаточно оценить вкус вина. Но распорядитель не говорит, чтобы в настоящем случае было у хозяина подобное соображение и чтобы гости были нетрезвы. — Евангелист обрывает речь о беседе распорядителя с женихом и ни слова не говорит о впечатлении, какое произведено было чудом на всех гостей. Ему важно было это чудо постольку, поскольку оно служило к укреплению веры учеников Христа.
Так положил Иисус начало чудесам... По наиболее авторитетным кодексам, этому месту надо дать такой перевод: "это (ταύτην) сделал Иисус как начало (αρχήν) знамений (τ. σημείων)". Евангелист рассматривает чудеса Христа как знамения, удостоверяющие божественное Его достоинство и Его Мессианское призвание. В таком смысле и Апостол Павел писал о себе Коринфянам: "признаки(точнее — знамения) апостола (во мне) оказались перед вами всяким терпением, знамениями, чудесами и силами" (2 Кор. 12:12). Хотя Христос три дня тому назад дал ученикам Своим доказательства Своего чудесного ведения (1:42-48), но в том случае Он показал Себя только провидцем, а такие бывали и прежде Него. Чудо же в Кане было первым из Его дел, о которых Он Сам говорил, что таких дел не совершал никто до Него (15:24[108]).
Смысл этого знамения и его важность указана в словах: "и явил славу Свою". О какой славе здесь речь? Никакой иной славы здесь нельзя разуметь, кроме божественной славы воплотившегося Логоса, которую созерцали апостолы (1:14). И в дальнейших словах евангелиста: "и уверовали в Него ученики Его" прямо указано действие этого проявления славы воплотившегося Логоса. Ученики Христа постепенно приходили к вере в Него. Сначала их вера находилась в зачаточном состоянии — это было в то время, пока они пребывали с Иоанном Крестителем. Затем эта вера стала уже больше, когда они приблизились ко Христу (1:50), а после проявления Его славы на браке в Кане они достигли такой степени веры, что евангелист нашел возможным сказать о них, что они уверовали во Христа, т.е. убедились, что Он — Мессия и притом Мессия не только в том ограниченном смысле, какого ожидали иудеи, но и существо, стоящее выше обыкновенных посланников Божиих.
Может быть замечание о том, что ученики "уверовали", евангелист сделал ввиду того впечатления, какое, конечно, оказало на учеников пребывание Христа на веселом брачном пиршестве. Будучи воспитаны в строгой школе Иоанна Крестителя, который приучил их поститься (Мф. 9:14[109]), они могли прийти в некоторое недоумение по поводу того отношения к радостям человеческой жизни, которое проявил их новый Учитель, и Сам принявший участие в пиршестве и их приведший сюда. Но теперь, когда Христос Свое право поступать иначе, чем Иоанн, подтвердил чудом, всякие сомнения учеников должны были исчезнуть, и их вера окрепла. И впечатление от чуда в Кане, произведенное на учеников, должно было быть особенно сильно потому, что их прежний учитель не сотворил ни одного чуда (10:41[110]).
После чуда в Кане Христос отправился в Капернаум с Матерью, братьями Своими (о братьях Христа — см. толкование на Мф. 1:25) и учениками. Почему Христос пошел в Капернаум, объяснением к этому служит то обстоятельство, что трое из пяти учеников Христа жили в этом городе — именно Петр, Андрей и Иоанн (Мк. 1:19,21,29[111]). Они могли продолжать здесь занятия рыбачеством, не переставая пребывать в общении со Христом. Может быть, и два другие ученика, Филипп и Нафанаил, нашли здесь для себя работу. Но что означало пришествие в Капернаум Матери и братьев Христа? Всего вероятнее то предположение, что вся семья Иисуса Христа решила покинуть Назарет. И действительно, из синоптических Евангелий видно, что скоро Капернаум стал постоянным местопребыванием Христа и Его семьи (Мф. 9:1[112]; Мк. 2:1[113]; Мф. 12:46[114]). В Назарете же остались только сестры Христа, очевидно, уже выданные замуж (Мф. 13:56[115]).
О Капернауме — см. Мф. 4:13[116].
Пришел — точнее: сошел. Дорога из Каны в Капернаум шла под гору.
В Капернауме Христос ничем, очевидно, не заявлял о Себе: Свою общественную деятельность Он должен был начать в столице иудейства и именно во храме, согласно пророчеству Малахии: "Вот Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, которого вы ищете, и Ангел завета, которого вы желаете" (Мал. 3:1).
По случаю приближения праздника Пасхи Христос отправился или, точнее, поднялся (άνέβη) к Иерусалиму, который всякому израильтянину представлялся стоящим на самом высшем пункте Палестины (ср. Мф. 20:17[117]). С Ним были в этот раз и ученики Его (ст. 17), а может быть, Мать и братья.
По обычаю богомольцев, Христос тотчас же по прибытии в Иерусалим посетил храм. Здесь, конечно, главным образом, во внешнем дворе, служившем местом, где позволено было молиться язычникам, а отчасти и в храмовых галереях, Он нашел людей, которые продавали богомольцам жертвенных животных или заняты были разменом денег, так как к Пасхе каждый еврей обязан был внести подать на храм (дидрахму см. Мф. 17:24[118]) и непременно древнееврейской монетой, которая и предлагалась богомольцам менялами. Монета, которую требовалось вносить в храмовую сокровищницу, была полусикль (на наши деньги сорок коп.).
Эта торговля и обмен денег нарушали всякое молитвенное настроение пришедших помолиться. В особенности было это тяжело для тех благочестивых язычников, которые не имели права входить во внутренний двор, где молились израильтяне, и которые, таким образом, должны были слышать блеяние и мычание животных и крики торговцев и покупателей (торговцы, нужно заметить, запрашивали за животных часто втридорога, и покупатели, естественно, поднимали с ними спор). Христос не мог потерпеть такого оскорбления храму. Он сделал из валявшихся около животных обрывков веревок бич и выгнал с храмового двора торговцев вместе с их скотом. Еще строже поступил Он с менялами, рассыпавши их деньги и опрокинув их столы.
Более мягко Христос отнесся к продавцам голубей, повелев им убрать клетки с птицами (ταύτα = сие, а не ταύτας = сих или голубей). Этих продавцов в Он удостоил и разъяснения, почему Он выступил на защиту храма. Он сказал им: "дома Отца Моего не делайте домом торговли". Христос считает Себя обязанным вступиться за честь дома Своего Отца, очевидно, потому, что считает только Себя истинным Сыном Божиим... Сыном единственным, Который и может распоряжаться в доме Отца.
Никто из торговцев и менял не выявил протеста против действий Христа. Одни из них могли увидеть в Нем зилота — из тех зилотов, которые по смерти своего вождя, Иуды Галилеянина, оставались верными его девизу: мечом восстанавливать Царство Божие (И. Флавий. Иудейская война. 2:8,1). (Видимо, имеются в виду зелоты, соратники Иоанна из Гисхалы, наиболее радикальное крыло иудейских повстанцев — по Иосифу Флавию, "Иудейская Война". Прим. ред.). Другие же, вероятно, осознали, что до сих пор поступали неправильно, вторгаясь в храм с своими товарами и устраивая здесь нечто вроде базара. Что же касается до учеников Христовых, то они усмотрели в поступке Христа, в Его ревности по доме Божием исполнение пророческих слов псалмопевца, который, говоря, что его снедает ревность о доме Божием, этим самым предуказал на то, с какою ревностью о славе Божией будет проходить свое служение Мессия. Но так как в цитируемом у евангелиста 68-м псалме речь идет о тех страданиях, какие терпит псалмопевец за свою преданность Господу (см. 2-ю половину 10-го ст.), то ученики Христовы, вспоминая приводимое место из Псалма, конечно, должны были вместе с тем подумать и о той опасности, на какую шел их Учитель, выступая так смело против тех злоупотреблений, которым, очевидно покровительствовали священники. Эти священники — замечает Эдершейм, конечно, не простые священники, приходившие в известное время для служения в храм, но постоянные должностные лица из священников, жившие в Иерусалиме вожди священства и особенно первосвященническая фамилия, должны были постоянно пользоваться выгодами: от этой торговли торговцы должны были платить известный процент с своей прибыли должностным лицам в храме, и из талмуда видно, что рынок при храме принадлежал сыновьям первосвященника Анны.
Иудеи, т.е. начальствующие лица в иудейском народе (ср. 1:19), священники высшего ранга (так называемые саганы) тотчас же стали требовать от Христа, Который, вероятно, показался им зелотом (ср. Мф. 12:4[119]), чтобы Он в доказательство своего права выступать в качестве обличителя непорядков, царивших в храме, дал какое-нибудь знамение. Они, конечно, не могли отрицать того, что их начальственное положение только временное, что должен появиться "верный пророк", до пришествия которого правление в народе иудейском взял на себя Симон Маккавей и его потомки (1 Мак. 14:41[120]; 4:46[121]; 9:27[122]). Но, конечно, этот "верный пророк" должен был чем-нибудь доказать свое божественное посланничество. В таком именно смысле они и предлагают вопрос Христу. Пусть Христос совершит чудо! Схватить же Его они не смели, потому что народ также возмущался тою профанацией храма, какую из корысти допустили священники.
Иудеи требовали от Христа чуда в доказательство того, что Он имеет право выступать как уполномоченный посланник Всевышнего, и Христос выражает готовность дать им такое чудо или знамение. Но ответу Своему Христос дает несколько загадочную форму, так что речи Христа не уразумели не только иудеи, но даже и ученики (ср. ст. 22). Говоря: "разрушьте храм сей", Христос, как будто бы, имел в виду именно иудейский храм, на что указывает и прибавление "сей" (του τον). Если бы, говоря эти слова, Христос указал на Свое тело, то в таком случае не возникло бы никакого недоразумения: все поняли бы, что Христос предсказывает о Своей насильственной смерти. Таким образом, под "храмом" (ό ναός в противоположность слову то το ίερόν, которое означает все помещения храма, и самый двор. (Ср. ст. 14:15[123]) можно было разуметь прежде всего храм, который ясно был виден всем. Но с другой стороны, иудеи не могли не видеть, что таким пониманием изречения Христа ограничиться нельзя. Ведь Христос говорил, что они разрушат храм, а между тем они, конечно, и представить себе не могли, чтобы их руки поднялись на разорение их национальной святыни. И потом, Христос тут же изображает Себя восстановителем этого, разрушаемого Иудеями, храма и, очевидно, идущим против воли самих разрушителей иудеев. Опять тут получалось какое-то недоразумение!
Но все-таки, если бы иудеи и ученики Христовы внимательнее отнеслись к словам Христа, то они могли бы понять их, несмотря на всю кажущуюся их загадочность. По крайней мере, они должны бы спросить, что хотел сказать им Христос этим, очевидно, образным изречением; но они намеренно останавливаются только на простом буквальном смысле Его слов, стараясь показать всю их неосновательность. А между тем, как объяснилось после воскресения Христова для учеников Христа, Христос действительно говорил о храме в двояком смысле: и об этом каменном храме Ирода, и о Своем теле, которое представляло собою также храм Божий. "Вы — как бы говорил Христос иудеям — разрушите храм свой чрез то, что разрушите храм Моего тела. Умертвив Меня как своего противника, вы этим самым навлечете на себя суд Божий и Бог предаст на разрушение врагам ваш храм. Вместе же с разрушением храма должно прекратиться и богослужение и кончить свое существование ваша Церковь. Но Я воздвигну Свое тело чрез три дня, а вместе с тем устрою и новый храм, равно как и новое богослужение, не стесненное теми границами, в каких оно существовало раньше".
Иудеи признают слова Христа о том чуде, какое Он мог бы совершить в три дня, прямо нелепыми. С насмешкой они замечают Ему, что Иродов храм строился сорок шесть лет — как его может Христос восстановить в случае разрушения в три дня, т.е., как, вероятно, они понимали выражение "в три дня", в самое короткое время? (ср. 1 Пар. 21:12[124]; Лк. 13:32[125]).
Под "построением храма" иудеи, очевидно, понимают продолжавшиеся в храме работы по возведению разных храмовых построек, работы, закончившиеся только в 63-м году по Р. X., следовательно, только за семь лет до разрушения его.
Христос не стал ничего отвечать на замечание иудеев: ясно было, что они не хотели Его понять, а тем более — принять. Ученики Христа также не обратились к Нему с расспросами по поводу сказанных Им слов, а Сам Христос в настоящем случае не имел нужды давать им объяснения. Цель, с какою Он явился во храме, была достигнута: Он заявил о Своем намерении начать великую Свою Мессианскую деятельность и начал ее символическим действием очищения храма. Тут же сейчас обнаружилось и то, в каких отношениях станут к Нему представители иудейского народа. Таким образом Он открыл Свое общественное служение.
Здесь евангелист говорит о том впечатлении, какое произвел Иисус Христос Своим первым выступлением в Иерусалиме на народные массы. Так как Господь в этот раз совершил много знамений или чудес (см. ст. 11) в течение восьми дней праздника Пасхи, и так как при этом Он выступал неоднократно в качестве учителя, как это видно, напр., из слов Никодима (3:2[126]), а частью из слов Самого Христа (3:11,19[127]), то многие в Него уверовали. Если здесь Иоанн упоминает только о "знамениях", которые привели ко Христу многих иудеев, то этим он свидетельствует, что для большинства знамения, действительно, были решающим моментом в их обращении ко Христу. Поэтому-то и Апостол Павел говорил: "иудеи требуют чудес" (1 Кор. 1:22). Они веровали во имя Его, т.е. видели в Нем Мессию, и хотели образовать общину с Его именем. Но Господь хорошо знал всех этих верующих и не доверял твердости их веры. Он знал и вообще всякого встречавшегося Ему человека в силу Своего чудесного прозрения, опыты которого Он уже явил ученикам Своим недавно (1:42-50). Поэтому число учеников Христа за эти восемь дней праздника не прибавилось.
Новейшая критика (напр., Цан, Гольцман) полагает, что Иоанн повествует во второй половине рассматриваемой главы о том же событии, какое, по синоптикам, случилось в последнюю Пасху — Пасху страданий. При этом одни критики считают более правильным хронологическое показание синоптиков, сомневаясь в возможности такого события на первом же году общественного служения Христа, другие отдают предпочтение Иоанну, полагая, что синоптики поставили рассматриваемое событие не на том месте, где бы ему следовало находиться (ср. Мф. 21, и сл. и парал.). Но все сомнения критики не имеют в себе основательности. Прежде всего, нет ничего невероятного в том, что Господь выступил как обличитель беспорядков, царивших в храме, в этом центре иудейства и еще в самом начале Своего общественного служения. Он и должен был смело выступить в самом центральном месте иудейства в храме иерусалимском, если хотел заявить о Себе как о посланнике Бога. И еще пророк Малахия, предвозвещавший пришествие Мессии, говорил, что Он явится именно в храме (Мал. 3:1) и, как можно заключать из контекста речи (см. след. стихи в той же главе кн. Малахии), здесь же, в храме, будет чинить суд Свой над гордыми своею праведностью иудеями. Затем, если бы уже тогда Господь не выступил так открыто в качестве Мессии, в Нем могли бы усомниться даже и ученики Его, которым, без сомнения, должно было представляться странным то, что их Учитель, совершивший уже великое чудо в Кане на браке, вдруг снова удалился от внимания народа, пребывая в тишине Галилеи.
Говорят: "но Христос не мог сразу же заявить о том, что Он Мессия — это сделал Он много позже". К этому прибавляют, что таким выступлением как обличитель священников Христос сразу же ставил Себя в неприязненные отношения к священству, которое и могло тотчас захватить Его, положив этим конец Его деятельности. Но и это возражение не имеет силы. Почему бы захватили Христа священники, если, как они не могли не сознавать, Он требовал от торговцев только законного? Притом, прямо на священников Христос не обрушил Своих обличений, Он изгнал только торговцев, и священники — конечно, лицемерно могли бы еще поблагодарить Его за то, что Он заботится о чести храма[128]...
Кроме того, замысел у священников против Христа составлялся постепенно, и они, конечно, не осмелились бы, без обстоятельного обсуждения дела в Синедрионе, предпринять какие-либо решительные шаги против Христа... Вообще, критика не могла привести сколько-нибудь убедительных оснований для того, чтобы заставить верить в невозможность повторения события изгнания из храма торгующих. Напротив, есть некоторые важные различия между повествованиями синоптиков и Иоанна об этом событии. Так, по Иоанну, иудеи спрашивали у Христа, по какому праву Он совершает очищение храма, а по синоптикам, первосвященники и книжники такого вопроса не предлагали, а только укоряли Его за то, что Он принимает хвалу от детей. Затем, по синоптикам, речь Господа к осквернителям храма звучит гораздо суровее, чем речь Его у Иоанна: там Господь говорит как Судия, пришедший карать людей, сделавших из храма вертеп разбойников, а здесь Он обличает иудеев только в том, что они храм обратили в место торговли.
Беседа Христа с Никодимом разделяется естественно на две части: в первой части (3-12 ст.) идет речь о духовном возрождении человека, которое необходимо для того, чтобы человек мог стать членом Царства Мессии, а во второй (13-21 ст.) Христос предлагает учение о Самом Себе и о Своей искупительной жертве за грехи мира и указывает на необходимость веры в Него как в Единородного Сына Божия.
Господь, по всей вероятности, еще не оставил Иерусалима, когда к Нему явился фарисей Никодим. Это был один из начальников иудейских, т.е. член Синедриона (ср. 7:26,50[129]). В Синедрион же фарисей мог попасть только в том случае, когда он принадлежал к числу раввинов или книжников (οί γραμματείς), потому что главный контингент Синедриона состоял из представителей священства, которое, будучи проникнуто духом саддукейства, не допустило бы в число членов Синедриона простого представителя враждебной ему фарисейской партии. Таким образом, можно утверждать, что Никодим прошел в члены Синедриона как раввин. Сам Христос называет Никодима "учителем" (ст. 10). Как фарисей и притом раввин, Никодим не мог остаться равнодушным свидетелем того, что происходило на его глазах в Иерусалиме: он наблюдал за знамениями, какие совершал Христос, слушал Его проповедь и пришел со многими другими к убеждению, что Христос есть истинный посланник Божий.
Никодим пришел ко Христу ночью потому, что ему, вероятно, казалось неудобным идти ко Христу открыто: он был связан в этом случае своим положением фарисея и члена Синедриона. Кроме того, ночная пора давала большую возможность обстоятельно побеседовать со Христом, Который днем, конечно, постоянно был окружен слушателями. Как и ученики Христа (1:38-49), Никодим называет Христа учителем и притом говорит, что признает Его вместе с некоторыми другими (мы знаем) именно только как учителя,хотя и посланного Богом. Точнее его обращение ко Христу можно передать так: "мы знаем, что ты пришел от Бога как учитель". Что Христос пришел не по собственному произволению, а послан Богом — в этом Никодима убедили те знамения, которые совершал Христос в Иерусалиме. О каких-либо особых откровениях Христа относительно Своего Божественного достоинства Никодиму, очевидно, еще ничего неизвестно, и отсюда можно заключать, что в то время Христос не сообщал еще народу такого учения и вообще не хотел увеличивать число Своих ближайших учеников.
Никодим еще ничего не спросил у Христа, но Христос, Который Сам знал, что в человеке (2:25), прямо отвечает ему на тот вопрос, какой ему хотел предложить Никодим. Да и для чего иного мог придти ко Христу Никодим, как не для того чтобы узнать от Него, если возможно, о пути, ведущем в Царство Мессии? (Конечно, именно Царство Мессии разумел Христос под Царством Божиим, потому что основать Царство Божие на земле, по верованию иудеев, должен был Мессия). И Христос с особой торжественностью(истинно, истинно, т.е. сущую правду) говорит Никодиму, что в Царство Мессии или Божие может войти только тот, кто родится снова (άνωθεν — сначала. Ср. Деян. 26:5; Клим Педаг. 56:5. 7:4 и большинство древних переводов — латин., копт., сир., а также Иустин, Тертуллиан).
Увидеть — значит: "войти, принять участие, воспользоваться благами нового Царства" (ср. 3:36[130]).
Из слов Христа Никодим должен был заключить, что Он признает необходимыми для вступления в новое Царство не научение, аобновление всей жизни, такое внутреннее изменение в человеке, которое может сравниться только с естественным рождением. И Никодим действительно понял, что Христос здесь требует совсем другого, чем Иоанн Креститель, призывавший к покаянию (μετανοεισθаι). В покаянии человек сам, хотя и не без помощи Божией, старался изменить свою жизнь, а в том новом рождении, о котором говорил Никодиму Христос, человек являлся существом страдательным, вполне подчиненным силе Божией, подобно тому как без всякого собственного соизволения дитя рождается на свет (об условиях, к самому, ищущему возрождения, человеку Христос пока не говорит: о них будет речь особо в 12-21 ст.). Никодиму хотелось бы снова пережить свою жизнь, так неудачно уже почти прожитую. Но разве можно надеяться на то, что в этой новой второй жизни — если бы она была возможна — он был бы свободен от своих природных слабостей и греховных привычек, которые делали для него невозможным достижение идеала? Где гарантия того, что такая новая жизнь, жизнь "сначала", действительно могла бы пойти по-новому? Такой смысл имеет первый вопрос Никодима. Вторым же вопросом он хочет сказать, что ему вполне ясна невозможность повторения рождения и что он, следовательно, не может удовлетворить требованию Христа (см. ст. 3).
Никодим не понял, каким образом человек может родиться для новой жизни, и Христос указывает ему два фактора, под действием которых это новое рождение возможно. Это, во-первых, вода, т.е. всего ближе, вода, которая в крещении Иоанновом служила символом очищения от грехов. Нужно Никодиму креститься сначала крещением Иоанновым и исповедать со всею искренностью грехи свои. Это и будет для него первым шагом к возрождению. Затем он должен получить Духа Святого — это уже со временем даровано будет ему от Бога. То и другое прямо необходимо для каждого, кто хочет войти в Царство Божие.
И Никодиму еще не поздно было исполнить первое условие, потому что Иоанн еще продолжал крестить, а кроме того и Сам Христос через учеников Своих также совершал крещение покаяния (Ин. 3:22-4:2). Духа же Святого он должен был получить после. Итак, следовательно, первая половина вопроса Никодима нашла себе разрешение. Хотя он, Никодим, и стар и в силу того сжился с своими предрассудками и склонностями, тем не менее он должен сознать и исповедать свою греховность, а затем уже Дух Святой даст ему силы для новой жизни[131].
В ответ на вторую половину вопроса Никодима: можно ли снова родиться по плоти? Христос говорит, что в таком вторичном рождении по плоти — которое конечно и невозможно — нет никакой пользы. Все, что родится от плоти — это общее правило, приложимое и к тому второму рождению, о котором думает Никодим — есть плоть, т.е. подчинено греховным наклонностям (Быт. 6:3[132] и др. места). Новая духовная, святая жизнь может возникнуть только под действием Духа Божия. Это будет уже действительно возрождение.
Христос видит, что Никодим удивляется такому решительному Его заявлению необходимости возрождения, и приглашает поэтому Никодима перейти от удивления к скорейшему осуществлению предъявленного ему Христом требования[133].
Никодим, однако, по-видимому, не переставал в себе удивляться, как возможно ему, человеку старому, отрешиться от всяких греховных наклонностей и привычек. Он хотел понять, как совершается этот процесс духовного возрождения человека. Но Христос притчей разъясняет ему, что он всего понять своим разумом — не может. Вот, например, ветер (по-русски неточно: дух. Стоящее здесь греческое слово πνεύμα может означать и дух и ветер, хотя собственно, для обозначения ветра у греков было особое слово — άνεμος. По крайней мере, еще 70 толковников употребляли слово πνεύμα в том и другом значении (ср., напр., Ис. 61:1 и Иов. 1:19). Здесь слово πνεύμα, несомненно, значит: ветер. Это видно, во-первых, из того, что еще о не уверовавшем Никодиме нельзя было сказать, что он слышит голос Духа (Иоанн Златоуст). Во-вторых, о Духе нельзя сказать, что он дышит (точнее: веет), что можно слышать Его голос. В-третьих, о Духе известно, что Он приходит от Бога и к Богу уходит (Пс. 103:29. Еккл. 12:7). Наречие "так" (ούτως), которым начинается вторая половина стиха, показывает, что в этой половине речь идет не о том духе (ветре), о котором сказано в первой половине, а о Духе Божием.
Разве Никодим в состоянии объяснить себе, откуда ветер приходит и куда уходит? Точно так же нет ничего удивительного в том, что Никодим не понимает, как действует на человека Дух Божий.
Рассмотрим, однако, в подробностях сравнение, употребленное Христом.
Во-первых, Он говорит о ветре, что он имеет полную свободу движения: человек не может заставить ветер переменить свое направление или успокоить его. Во-вторых, действие ветра чувствуется даже и тогда, когда от него всячески ограждают себя: его слышно и при запертых дверях. В-третьих, не знают пункта, с какого начинается движение ветра в каждом данном случае, и того конечного пункта, до какого доходит это движение.
Действию ветра подобно и действие Духа Божия в человеке.
Во-первых, Дух действует там, где хочет (ср. 1 Кор. 12:11), и Его нельзя присвоить себе силою, а можно получить только как дар (Ин. 7:39).
Во-вторых, присутствие Духа нельзя не приметить тому, кто возрожден Духом: даже и другие, не совсем глухие и слепые, чувствуют, что в возрожденном присутствует и действует этот Дух (Ин. 7:38).
В-третьих, ни сам возрожденный, ни кто-либо другой не может определить, где, когда и как Дух начал оказывать на него действие. Так же мало знают возрожденные и о своем последнем состоянии, к какому их ведет Дух (1 Ин. 3:2). Возникновение и завершение жизни человека возрожденного — его тайна, и тем не менее это не мешает или, точнее, не должно побуждать человека сомневаться в истинности возрождения.
Никодим теперь уже спрашивает о том, как сказанное Христом (ταύτα = сие — множ. число) может прийти в осуществление. Здесь слышится не сомнение в возможности самого факта возрождения, а желание узнать путь, каким можно прийти к возрождению. При этом Никодим не спрашивает: "что я должен делать?" Он хочет знать, чего ему нужно ожидать от Бога, так как он понял, что возрождение должно быть делом Божиим, а не человеческим.
В тоне легкого упрека Христос говорит Никодиму, что ему-то, как профессиональному учителю народа Израильского, раввину (ср. ст. 1-й) следовало бы знать, что в Ветхом Завете сказано было о самом процессе возрождения. Пророки немало говорили, в самом деле, об излиянии нового духа, о даровании людям новых сердец, о полноте Богопознания и о пробуждении в человеке склонности к исполнению воли Божией. Они же часто говорили, что обращение человека к Богу, призывание Бога есть необходимое условие для получения мессианского спасения.
Христос начинает теперь учить Никодима тому, чему он не научился из Писания, хотя и мог научиться. Прежде всего Он жалуется на недостаток веры у Никодима и всего ученого сословия раввинов.
Мы. Христос в Евангелиях нигде не говорит о Себе во множественном числе, следовательно, здесь Он, кроме Себя, имеет в виду кого-либо другого. Кого же? Учеников Своих? Нет, ученики Его еще не выступали с Ним в качестве проповедников. Естественнее всего здесь видеть указание на Иоанна Крестителя, который в то время с успехом продолжал свою деятельность (3:23 и сл.). Деятельность Иоанна и деятельность Христа — это две ступени единого откровения Божия. Оба они являются вполне достойными доверия свидетелями, потому что говорят о том, что видели (Иоанн, конечно, в состоянии пророческого вдохновения — ср. 1:34: и я видел и засвидетельствовал, — а Христос в силу Своего непрерывного общения с Отцом 1:18). Тем не менее Никодим и другие ему подобные не принимают свидетельства Иоанна и Христа. Таким образом, веру из-за знамений, которую обнаружили в то время многие бывшие на празднике Пасхи в Иерусалиме, Христос не признает настоящей верой: это скорее может быть названо неверием!
Но деятельность Иоанна уже идет к концу, тогда как Христос только еще начинает Свою. Поэтому, бросая взгляд на ближайшее будущее, Он говорит уже только о том, как иудейские раввины отнесутся к Нему. Это отношение едва ли будет доброжелательным. Они не верят Христу даже теперь, когда Он говорит им о земном (Τα επίγεια), т.е. о Царстве Божием, как оно проявляется в земных отношениях. Христос под "земным" мог разуметь здесь все то, что доселе (гл. 2 и 3) сказано Им о храме и богослужении, о покаянии и вере, о водном крещении и возрождении. Могут ли раввины с верой принять Его учение о "небесном" (Τα επουράνια)? Здесь Христос, конечно, имел в виду высшую, небесную сторону Царства Божия, о которой Он не мог не сказать со временем Своим слушателям: иначе Его учение осталось бы не полным, и потому истинным только наполовину. Но люди, подобные Никодиму, едва ли отнесутся с доверием к свидетельству Христа о таких предметах, которые стоят выше их разумения и вообще не подлежат проверке путем опыта.
Имеет ли однако Христос право сказать, что Он знает и то, что выше мира, что составляет тайну неба? Да, Он такое право имеет. В самом деле говорить о небесном вполне может тот, кто был на небе, а Христос, и только Он один, действительно был и постоянно продолжает пребывать на небесах. Он и сошел с неба. Некоторые толкователи (напр., проф. Богословский) понимают употребленное здесь Христом выражение: "взойти на небо" в переносном смысле, как обозначающее "полное и совершенное знание тайн Божьих". Но с таким толкованием нельзя согласиться, потому что в таком случае мы должны будем глагол "восходить" (άναβαίνειν) лишить связи с глаголом "сходить" (Сшедший с небес — καταβαίνειν), а между этими обоими глаголами здесь, несомненно, существует тесное взаимоотношение. Если мы поймем глагол "восходить" в переносном смысле, то в таком же смысле должны будем понять и глагол "сходить". Но что же в таком случае будет означать выражение: "Сшедший с небес?" Не разрушится ли этим представление о бытии Логоса и до Его воплощения? Поэтому, не представляя себе вхождение и схождение Христа с неба в грубо-пространственном смысле, необходимо все-таки видеть в рассматриваемом месте учение о том, что Христос, как личность, существовал уже в Боге доСвоего воплощения. И смысл стиха 13-го можно передать так: "никакой человек (Ангелы здесь в виду не имеются, так как они "всегда видят лице Отца небесного" Мф. 18:10) не взошел на небо — и значит, не был на небе прежде чем жить на земле — кроме Того Сына человеческого (см. 1:51), Который сошел с неба и даже теперь, божественною стороною Своего существа, пребывает на небе" (выражение "Сущий на небесах" имеется далеко не во всех кодексах, но новейшие критики скорее склоняются к признанию его подлинным, чем вставленным после. См., напр., Цана с. 197)[134].
Христос только что сказал Никодиму о Своем вечном существовании по Божеству Своему и о Своем воплощении. Теперь Он сообщает ему другую великую тайну — тайну спасения всех людей Своею крестною смертью и последующим затем прославлением Своим. Раскрывает Христос это учение посредством сравнения вознесенного Моисеем на древко медного змия с Самим Собою. Там, в пустыне, Моисей выставил на вид всего израильского лагеря медное изображение змия для того, чтобы каждый ужаленный змеей еврей мог обратить свой взор к этому изображению и с верой во Всевышнего ожидать исцеления. Христос также будет вознесен сначала на крест, а потом на небо (выражение ύψωθηναι = вознестись — имеет здесь двойственный смысл[135], чтобы каждый, кто верует, имел в Нем жизнь вечную Но, при сходстве, между медным змием и Христом существует важное различие. Во-первых, спасительное действие первого простиралось только на один народ, а спасительное действие Второго будет простираться на человечество вообще: всякий может спастись благодаря Христу. Во-вторых, змий давал спасение только от временной смерти и то только в одном случае, а Христос дарует вечную жизнь, т.е. верующий во Христа войдет в Царство Божие. Заметить нужно, что все Отцы и Учители Церкви на основании этих слов Христа рассматривают медного змия как прообраз Мессии, и такое воззрение имеет за себя вполне достаточные основания (Цан слишком суживает значение указания Христа на медного змия, находя здесь "только сравнение" с. 200).
Причина, по которой Единородный Сын Божий (см. 1:14,18), должен быть вознесен — сначала на позорное орудие казни, а потом на славный престол небесный — заключается в том, что Бог до чрезвычайности любит людей.
Возлюбил. Евангелист говорит о любви Божией как факте, известном уже из истории (в греч. тексте поэтому здесь глагол поставлен в форме аориста), потому что пришествие Сына Божия на землю для спасения людей было в то время фактом уже совершившимся.
Мир. Под "миром" здесь Христос разумеет не природу вообще, а сознательных и ответственных за свои поступки существ, населяющих землю, т.е. все человечество в состоянии падения (ср. ст. 17).
Отдал. Как можно заключать на основании сказанного в 14-15 ст., здесь Христос имел в виду предание Богом Сына на страдания и смерть (ср. Рим. 8:32)[136].
Христос дважды упомянул, что Он пришел даровать людям жизнь вечную или, что то же, спасение. Такое заявление могло показаться Никодиму несколько несогласным с недавним выступлением Христа во храме, где Он явился обличителем и судьей над осквернителями храма. Притом тогдашнее иудейство вообще ожидало увидеть в Мессии Судью и притом Судью, главным образом, над миром языческим, который доселе угнетал избранную иудейскую нацию. Поэтому Христос и говорит, что самое существенное в Его призвании как Мессии есть именно спасение мира, а не производство суда над миром (этим, конечно, не исключается тот будущий суд, который Христос со временем будет совершать над всею вселенною. См. Ин. 5:27-29[137]).
Впрочем, суд над миром и ближе всего над евреями уже идет. Этот суд, можно сказать, совершается сам собою: одни принимают Мессию и не подвергаются, не могут подвергнуться суду в смысле осуждения. Другие ясно обнаружили уже свое неверие во Христа, и потому их участь уже решена: они осуждены теперь за то, что не поверили в Сына Божия, т.е. не признали в Нем Того, Кто получил столь ясное и определенное о Себе свидетельство со стороны Божия посланника Иоанна как Единородный Сын Божий, вечно сущий в недре Отца (1:15-18). Последний же, страшный суд, собственно, не привнесет чего-либо нового в определении участи таких людей: он только засвидетельствует перед всеми их виновность.
Христос разъясняет здесь, какой суд Он имел в виду в предшествующем стихе. Сущность этого суда заключается в том, что свет, т.е. свет Христовой истины, заблистал в мире, находящемся во тьме грехов и всяких предрассудков.
Люди же, т.е. те неверующие, о которых шла речь в предыдущем стихе (кроме таких, были и веровавшие во Христа люди) отстранились от этого света: им приятно было оставаться в прежней тьме. Почему? Потому, что дела их, т.е. все их поведение, нравственный их характер, не дозволяли им пойти навстречу света (πονηρά τα έργα = дела нравственно злые, коварные).
Христос сказал сейчас об определенном круге лиц из иудейского народа, которые не захотели пойти к свету Христовой истины. Теперь Он — сначала по отношению к злым, а потом по отношению к добрым людям — выясняет причину различного отношения всяких людей к свету истины. Злому человеку не хочется, чтобы свет осветил его дела, которые не заслуживают по своей бесполезности того уважения, какое доселе им воздавалось (такой смысл имеет употребленное в 2-м ст. выражение φαύλα = дела незначительные, плохие, хотя, может быть, и не всегда вредные или коварные).
Так, и у Апостола Павла сказано: "все же обнаруживаемое делается явным от света" (Еф. 5:13). С другой стороны, есть люди,поступающие по правде или, точнее, делающие истину (ό ποιών την. άλήθειαν), т.е. люди честные, искренние, чуждые всякого лицемерия (ср. 1:47). Такие люди охотно идут навстречу свету, стремятся к приобретению истины, явившейся во Христе — не для того, конечно, чтобы прославиться перед другими людьми, но для того, чтобы познать самих себя и оценить как следует свое поведение: тогда такие люди "воодушевляются еще большей ревностью для достижения высшего нравственного идеала" (проф.Богословский). И они не боятся обнаружения их дел, потому что знают, что делали их в Боге, т.е. для Бога и с Его помощью.
Заметить нужно, что говоря о том, что искренно любящий истину человек не боится, чтобы "дела его явны были", Христос этим самым делает некоторый упрек Никодиму, который считал себя человеком, дорожащим истиною (ср. ст. 2) и в то же время опасался, что его дело — посещение Христа — будет обнаружено, почему и пришел ко Христу только ночью. Этот упрек, очевидно, подействовал на Никодима, потому что он после стал даже защищать Христа в Синедрионе (7:50) и принял участие в погребении Христа (19:38-40). Предание сообщает, что, по воскресении Христа, он был крещен Апостолом Петром и Иоанном и скончался мученическою смертью (память его празднуется 2-го авг.).
Во второй половине главы идет речь о деятельности Христа в Иудее. Эта деятельность была необыкновенно успешна, и ученики Крестителя даже почувствовали зависть ко Христу (22-26). Затем приводится последнее свидетельство Крестителя о Христе. Сначала Креститель говорит о себе и своем отношении ко Христу (27-30), а потом о божественном достоинстве лица Господа Иисуса Христа (31 -36).
По окончании праздника (после Сего μετά ταύτα, т.е. после всех описанных с 13-го стиха 2-й главы происшествий) Христос отправился из Иерусалима в землю иудейскую. Под землей иудейской в то время разумелась область, ограниченная — с севера крайними пределами Самарии, к югу — краем пустыни у Вирсавии, к западу — низинами Филистимской равнины и к востоку — линией Иордана и Мертвого моря (проф. Богословский с. 248). Иерусалим же, как главный город земли обетованной, выделялся из этой области. Очень вероятно, что такое пребывание Христа в земле иудейской было довольно продолжительно, так что Он успел проповедать весть о приближении Царства Небесного по всем пределам Иудеи. Он также совершал при проповеди и обряд крещения, как Иоанн, но между крещением Иоанна и крещением Христовым существовало довольно большое различие. Во-первых, Христос совершал крещение не Сам, а через учеников Своих (4:2), и во-вторых, Его крещение было не только внешним знаком покаяния для крестившихся, а особым обрядом, через который люди вступали в число последователей Христа (ср. 4:1). Затем, Иоанн крестил, проповедуя о приближении Мессии, а Христос, проповедуя о Царстве Небесном, конечно, указывал на Самого Себя как на Основателя этого Царства и начал образовывать вокруг Себя многочисленное общество верующих (ср. 7:3). Этого Он не делал в бытность Свою в Иерусалиме.
В это время продолжал свою деятельность и Иоанн Креститель, так как он, выступивши на служение по повелению Божию (Лк. 3:2), не мог самовольно, без нового повеления Божия, прекратить свою деятельность. Но где находился Енон, в водах которого крестил тогда Иоанн? Близ Салима — замечает евангелист. Между тем, нам неизвестно и то, где находился Салим. Несомненно только, что это место находилось к западу от Иордана, так как ученики Крестителя в своем обращении к Иоанну дают понять, что они находятся с своим учителем на западной стороне Иордана (ст. 26-й, где правильнее нужно читать так: "равви, тот, который был с тобою по ту сторону Иордана" — в рус. тексте: "при Иордане"). И самый спор учеников Иоанна о сравнительном достоинстве крещения Христа и Иоанна становится только понятным при том предположении, что Христос и Иоанн пребывали оба в то время в одной области, т.е. в Иудее (см. ст. 25). В точности нельзя указать местонахождение Енона. Но вероятно, что он находился при одном из потоков, впадавших в Мертвое море с запада. В потоке этом было много воды, что и привлекло сюда Крестителя.
Замечание о том, что Иоанн тогда еще не был заключен в темницу, евангелист делает ввиду того, что по синоптикам, напр., по Евангелию Матфея, Иоанн был заключен в темницу почти тотчас за крещением Христа (Мф. 4:12), и, следовательно, не остается времени для его деятельности, о которой говорит евангелист Иоанн в рассматриваемом отделе. Чтобы читатели не соблазнились представляющимся здесь противоречием, евангелист и спешит поправить показание синоптиков о времени заключения Крестителя в темницу.
Некоторые иудеи (или, по другому чтению, один иудей) вступили в состязание с учениками Иоанна об очищении (περί καθαρισμόύ),т.е. об обычаях иудеев обмывать посуду и самим омываться (ср. 2:6), а отсюда, вероятно, перешли и к спору о сравнительном достоинстве крещения, совершавшегося Иоанном, и крещения, совершавшегося Христом. Очень может быть, что иудеи указывали ученикам Крестителя на бесполезность его деятельности, когда появился уже тот, к кому обращал взоры своих учеников сам Иоанн. Говорили они, конечно, и о том необычайном успехе, какой имел новый проповедник.
Деятельность Христа возбудила зависть в учениках Крестителя и вместе ревность о славе своего учителя, которая теперь, видимо, шла на убыль. Они высказывают свое раздражение Иоанну, надеясь, что он предпримет какие-либо меры к тому, чтобы побудить Христа удалиться из той области, какую избрал местом своей деятельности Иоанн. Ведь Креститель так много сделал для Христа своим свидетельством о Нем как о Мессии!
В ответ ученикам своим Креститель прежде всего говорит, что всякий успех, какой кто-либо имеет в своем деле, зависит всецело от воли Божией. Это — дар Божий.
Далее Иоанн припоминает ученикам своим в точности свои слова, какие он сказал о Христе и какие, конечно, не были неизвестны и ученикам его. А он говорил (ср. 1:15, 20. 27, 30), что не он, Иоанн, — Христос, а только послан перед ним, т.е. перед Иисусом как Христом.
Разъясняя свое отношение к Христу, Креститель сравнивает себя с другом жениха, игравшим у евреев главную роль во всем процессе заключения брака. Конечно, этому другу было весьма приятно, когда он видел, что его дело сватовства пришло к желанному концу и когда он слышал разговор новобрачной четы. Креститель также приготовил людей к принятию Христа, Который теперь собирал вокруг Себя общину верующих или Церковь, ибо Церковь была невестой Этого Небесного Жениха (2 Кор. 11:2[138]). Из этих слов Крестителя мы в праве заключить, что ему было уже известно и ранее, чем донесли ему его ученики, об успехе, какой имел Христос в Иудее, и это давало ему радостную уверенность в том, что дело Христа придет к желанной цели.
Если деятельность Иоанна идет теперь к окончанию, а деятельность Христа все возрастает, то этому так и подобало быть. Разъяснение такого заявления дается ниже, в речи о достоинстве Христа.
Первое преимущество Лица Господа Иисуса Христа состоит в Его небесном (свыше) происхождении. Выражение "приходящий свыше" обозначает именно неизреченное рождение Слова от Бога Отца, а не посланничество Христа на служение (Кирилл Александрийский), потому что и сам Креститель был также послан свыше (ср. 1:6). Такое преимущество Христа устраняет всякую мысль о том, чтобы с Ним возможно было какое-либо соревнование: Он — выше всех. Но кого разумеет далее Креститель подземным и говорящим от земли? Многие толкователи полагают, что он говорит здесь о себе самом, но с таким мнением нельзя согласиться. Иоанн все-таки был пророк, удостоенный божественных откровений и говоривший народу как посланник Неба (Ин. 1:29-34). Он свидетельствовал перед учениками своими и народом о том, что слышал и видел (1:34; 3: 11). Лучше видеть здесь указание на других, обыкновенных учителей иудейских, с которыми, конечно, тогда сравнивали Христа как нового раввина.
Второе преимущество Христа — это несравненное превосходство Его учения. Господь говорил только то, что знал непосредственно, что слышал и видел на небе (ср. 3: 11). Поэтому-то количество последователей Христа, какое ученикам Крестителя казалось слишком большим, ему самому представляется очень незначительным, ввиду высокого достоинства учения Христова.
Иоанн спешит, однако, отвлечь взор учеников своих от печальной картины, какую представляли собою не веровавшие проповеди Христа, и обращает их внимание на те результаты, какие переживаются верующими Его слову. Жизнь этих верующих совершенно изменилась, и они, получая во Христе благодать Божию (1:16), этим самым свидетельствуют со всею твердостью (прилагают печать свою), что обещания, какие дал Бог им через Иоанна Крестителя (1:29), действительно приходят на них в исполнение: они стали много лучше, чем были прежде, и сами являются печатью, удостоверяющею истинность Божиих обетовании.
Эти обещания, впрочем, и не могли остаться неисполненными: ведь их изрекли посланники Божии — пророки и, в частности, сам Иоанн Креститель. Им было дано откровение от Духа Божия и притом не скупо (не мерой — ου εκ μέτρου).
Весь стих по лучшим кодексам должен иметь такой вид: "посланный от Бога" (или посланники Божий) говорит слова Божии, ибо Дух дает — конечно, свои дары — не мерою (т.е. не скупо, а щедро). По принятому у нас тексту в этом стихе вставить нужно еще выражение "Бог", которое и является подлежащим, причем выражение "Дух" становится дополнением.
Третье и последнее преимущество Христа состоит в том, что Бог по особой Любви Своей к Сыну все отдал Ему во власть. Иоанн называет здесь Христа Сыном Божиим потому, что это имя было открыто ему во время крещения Христа в Иордане (Мф. 3:17).
Здесь Иоанн указывает высокую цель, какую имел Бог, отдавая такую власть Сыну (ср. 3:15,16) и этим дает понять своим ученикам, как много они теряют, не вступая в число последователей Христовых.
До фарисеев дошло известие о том выдающемся успехе, какой имела в Иудее деятельность нового Крестителя. Эти фарисеи могли обратить внимание начальников иудейских на Христа, и потому Христос, зная, что час Его страданий еще не пришел, не нашел нужным преждевременно вступать в споры с фарисеями и прекратил Свою деятельность в Иудее. Это Он мог сделать без ущерба для приготовления людей к принятию Царства Небесного, так как Иоанн Креститель продолжал свою проповедь о приближении этого Царства и по-прежнему совершал крещение покаяния. Евангелист при этом замечает, что Христос Сам лично не крестил, предоставляя это дело Своим ученикам. Это объясняется тем, что "приготовительное крещение к Царству не могло совершаться Лицом, положившим начало этому Царству" (Эдершеймс. 492). Затем тут же замечается, что удаление Христа в Галилею, о котором начинает говорить евангелист, было вторичное: первое удаление или возвращение имело место после принятия Христом крещения от Иоанна в Иордане (Ин. 1:43).
Для своих читателей, которые не имели достаточно ясного представления о географии Палестины, евангелист замечает, что Христу при Его путешествии в Галилею нужно было пройти через Самарию. Таким путем скорее всего можно было достигнуть Галилеи (когда отношения между иудеями и самарянами обострялись, то иудеи ходили в Галилею окольными путями — или по западному берегу Иордана или даже восточным берегом этой реки).
О Самарии, самарянах и об отношении иудеев к самарянам — (см. толк. на Ев. Мф. 10:5[139]; Лк. 9:52 и еще: 4 Цар. 17:29[140]).
Город Сихарь не был, очевидно, сколько-нибудь значительным городом — иначе евангелист не стал бы давать ему ближайшее определение. Вероятнее всего, что здесь имеется в виду небольшое местечко Аскар, еще и доселе существующее на юго-восточном склоне горы Гевал. Оно действительно находится не в дальнем расстоянии от того участка земли, какой Иаков купил у сынов Эммора (Быт. 33:19[141]) и который он, по иудейскому преданию, прибавил к наследственному участку Иосифа (ср. Быт. 48:22[142]).
(Между горами Эйвал (Гевал) и Гризим (Гаризим) лежит город Шхем (Наблус, Сихем) с населением несколько десятков тысяч жителей. Он выстроен на горном перевале, который связывал прибрежные районы Средиземноморья с долиной Иордана. Узкие кривые улочки, мечети, церкви длинные торговые ряды, мыловаренные заводы, а на восточной окраине — Тель-Балата (холм щебня), где в древности находился город Шхем (Сихем), имевший большое значение. Гору Гризим, (Гаризим) самую священную для самаритян, арабы называют Джабал ат-Тур (гора вершины): так они называют особо святые горы. Гора Гризим веками была священным местом для представителей всех религий. На горе Гризим стояла башня, где язычники поклонялись Ваалу; рос священный для евреев дуб; стоял жертвенник Авраама и Иакова и лежал священный камень Иисуса Навина, на ней находились и эллинистические, и христианские, и, наконец, мусульманские святыни. Но для самаритян она остается самым святым местом и по сей день. Они называют ее Тур ха-Бриха (в переводе с арамейского — гора Благославения) и во время молитв обращаются к ней лицом.
Евреи назвали эту гору горой Благославений, ибо еще Моисей повелел своему народу: "Когда введет тебя Господь, Бог твой, в ту землю, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею, тогда произнеси благославение на горе Гаризим..." (Втор., 11:29). Прим. ред.)
Не дойдя до самого города, Христос, утомившийся от путешествия по сильной жаре — время было уже полуденное, жаркое, когда на востоке люди обыкновенно сидят дома — остановился отдохнуть у колодца. Этот колодец евангелист называет колодцем Иакова,согласно с преданием самарян (ср. ст. 12), в Ветхом же Завете о таком колодце упоминаний нет. Из слов самарянки видно, что этот колодец питался источниками, бившими из-под земли. Вода, впрочем, стояла в колодце очень низко, так что без особого почерпала из него нельзя было напиться. Иисус, очевидно, утомился от путешествия больше, чем его ученики, которые пошли в Сихарь купить пищи. Время было около шестого часа, т.е. по еврейскому счету около двенадцати часов дня — самая жаркая пора дня. Утомленный Христос сел у колодца — "так" (οότως. Это слово в русском Евангелии осталось без перевода, т.е. просто, вероятно, прямо на земле). Около него мог быть невдалеке любимый Его ученик — Иоанн.
В это время пришла к колодцу одна самарянская женщина, быть может, из близ лежавшего города Сихаря. Христос обращается к ней с просьбой дать Ему воды, чтобы утолить жажду.
Самарянка, вероятно, узнала в Христе иудея и по чертам лица, и по одежде, и, наконец, по произношению. Путешественники говорят, что самаряне имеют тип, не похожий на тип иудейский. Одежда самарян имела на себе кисти голубого цвета, а у иудеев — белого. Наконец, и в произношении некоторых гласных и согласных звуков самаряне отличались от иудеев. Так, напр., они не могли произнести буквы "с" (Эдершейм с. 516).
Ибо иудеи... Это, конечно, замечание самого евангелиста.
Христос отвечает самарянке, что Его просьба, обращенная к самарянке, действительно, не соответствует Его положению. Но это говорит Он не в том смысле, что Он — иудей, а в том, что Он по отношению к всем людям — Дающий, а не принимающий от них. Он раздает несравненно высший дар, чем какой ему могли бы дать люди, — именно настоящий дар Божий. Этот дар Божий, который может людям, по их просьбе, давать Христос, Он образно обозначает как живую воду, — очевидно для того, чтобы сравнить его с тем даром (водой), какого Он просил у самарянки. Под этим даром Христос понимал, без сомнения, благодать Святого Духа, которую Он должен был преподать верующим в Него (ср. 7:37-39) и которую верующие отчасти должны были рассчитывать получить еще до смерти и воскресения Христа (Лк. 11:13[143]).
Так как и колодец Иакова у самарян считался даром Божиим, данным патриарху и так как в нем тоже вода живая (ср. ст. 6), то самарянка полагает, что Христос хочет освободить ее от труда самой доставать воду из глубокого колодца. Но сейчас же она сама себе возражает, что этого страннику-иудею нельзя сделать, так как у него для этого нет необходимого приспособления.
Самарянка недоумевает, откуда может этот иудей достать здесь живую воду. Патриарх Иаков, которого самаряне считали своим праотцом, был велик в очах Божиих, и тем не менее он собственными усилиями выкопал этот глубокий колодец, — колодец настолько богатый водой, что ее хватало на всю семью патриарха, очень многочисленную, и на весь его скот. У этого же иудея — думала про себя самарянка — нет и никаких помощников и орудий для копания какого-либо нового колодца. Может быть, он жезлом своим, подобно Моисею, источит воду из камня? Но тогда кто же он?
Такие мысли питала в себе самарянка.
Христос отвлекает мысль самарянки от простой воды к воде духовной. Что говорить долго об этой простой воде, которая не может навсегда насытить человека? Пусть это будет вода источника, бьющего из-под земли, — все-таки, выпив и такой воды, захочешь пить снова. Нет, есть вода иного рода, которая навеки утолит жажду человека. Эта вода может быть дана только Христом и притом не сейчас (дам — буд. время). Но мало того, что эта новая вода навсегда утолит жажду в человеке: она сама явится в человеке источником, вода которого потечет в жизнь вечную.
Христос, очевидно, говорит, здесь о благодати Духа Святого, которая будет подаваться верующим во Христа, благодаря Его спасительным заслугам. Эта благодать не останется в сердце верующего мертвым капиталом, а станет увеличиваться все более и более и, наконец, потечет, как обильная водой река в широкое море, в вечную жизнь. Здесь, на земле, этому потоку благодати приходится течь недолго — он, так сказать, сам стремится на более обширные пространства Небесного Царства.
Самарянка поражена словами Христа. С почтением она называет Его господином. Тем не менее, она никак не может понять, что Христос говорит ей о благодати Божьей. Извинением для нее в этом непонимании могло, впрочем, служить то обстоятельство, что самаряне не принимали, кроме книг Моисея, никаких других, а между тем, только у пророков благодать Духа Божия изображена была под образом воды. (Ис. 44:3[144]).
Так как самарянка оказывается неспособной понять речей Христа, то Он повелевает ей призвать сюда для беседы с Ним ее мужа, который — предполагается — и объяснит ей после, чего она сама понять не в состоянии.
На ответ самарянки, что у нее мужа нет, Христос говорит, что она сказала истину. В самом деле, она теперь живет не в законном браке с одним человеком. При этом Христос прибавляет, что и вообще она женщина в нравственном отношении не высокая: у нее было уже пятеро мужей. Лишилась ли этих мужей самарянка естественным образом, т.е. были они один за другим отняты у нее смертью, или же тут имел место развод — Христос об этом не говорит ничего.
Самарянка поразилась тем, что неизвестный прохожий знает все обстоятельства ее жизни. Вместе с тем, ей, по-видимому, стало стыдно перед таким мужем, которого она называет даже пророком, как бы припоминая о том пророке, пришествие которого было предвозвещено Моисеем (Втор. 18:18[145]). Поэтому она хочет поскорее отвлечь разговор от своей личности, от ее неодобрительного поведения, и обращается ко Христу с вопросом общерелигиозного значения. Может быть, ей и на самом деле не были чужды патриотические чувства. Как бы то ни было, она желает знать от пророка, который, конечно, думает она, скажет ей всю правду, — где находится угодное Богу место поклонения или богослужения. Отцы самарян, т.е., так думает самарянка — патриархи: Ной, ковчег которого остановился, по верованиям самарян, на горе Гаризине, Авраам, Исаак и Иаков, которые также на этой горе приносили жертвы, — все кланялись именно на этой горе. Здесь сравнительно недавно стоял еще и храм самарянский, разрушенный незадолго до Р. X. иудейским вождем Иоанном Гирканом. Между тем, иудеи утверждали, что поклонение Богу возможно только в Иерусалиме.
В ответ самарянке Христос говорит, что скоро уже самаряне будут поклоняться Отцу (так Христос называет здесь Бога для того, чтобы внушить самарянке мысль о той близости, какая бы должна существовать между людьми и Богом) не на своем Гаризине и не в иудейском Иерусалиме. Здесь, несомненно, заключается пророчество об обращении самарян, по крайней мере, значительной их части, к вере во Христа. Это пророчество исполнилось вскоре по вознесении Христа (Деян. 8:14[146]).
Но пока Христос признает за иудеями право считаться истинными почителями Бога. Впрочем, Он не говорит, что самаряне не знают истинного Бога: они не понимают только как должно истинного существа религии, и потому их поклонение Богу не может вполне сравниться с культом иудейским. Разъясняет Христос преимущество богопочтения иудейского указанием на то, что спасение от Иудеев, т.е. спасение чрез Мессию, должно быть уделом всех народов земли, но, как говорили пророки, оно предварительно появится в народе израильском (Ис. 2:1-5[147]; Лк. 29:30-32). Туда, к Сиону, должны пока обращать свои взоры народы земли: народ израильский продолжает еще оставаться единственным носителем обетований Божиих, и богослужение, совершаемое в Иерусалиме, своими обрядами предуказывает на великую жертву, которую скоро для спасения всех людей принесет Мессия (ср. Рим. 9:4,5[148]).
Однако скоро наступит время, когда и иудейство потеряет свое право считаться единой истинной религией, к которой должны обращаться взоры всего человечества. Это время, можно сказать, уже наступило, по крайней мере, замечается поворот к нему. Христос характеризует эту наступающую эру как время, когда истинные, т.е. вполне достойные этого имени поклонники или почители Бога будут кланяться Отцу (ср. 21 ст.) в духе и истине. Выражение "дух" обозначает здесь противоположность плоти и всему, что имеет плотской, ограничивающий свободу духа, характер. У иудеев и у самарян было представление, что успешность молитвы зависит от внешних условий, главным же образом, от места, где совершается богослужение. Скоро этой связанности человека известным местом уже не будет: люди везде во всех местах земного шара будут приносить поклонение Богу. Но кроме этого, скоро будет иметь место и другая перемена: служение Богу будет совершаться "в истине", т.е. кончится всякая фальшь, какая существовала в иудейском и во всяком другом богослужении, когда и лицемеры участвовали в богослужении и считались за истинных почитателей Бога (Мф. 15:7[149] и сл). Богослужение будет совершаться только от искреннего сердца, в чистом расположении духа.
Здесь, таким образом, Христос не говорит ни слова против богослужения вообще, не отрицает необходимости для человека, как существа живущего во плоти, известными внешними способами выражать свои чувства перед Богом (ср. Мф. 6:6[150]). Он говорит только против тех узких взглядов на богослужение, какие существовали тогда у всех народов, не исключая и иудеев. Что он признает необходимость внешнего богослужения, это видно не только из Его собственного примера (Он, напр., перед обращением к Отцу "возвел очи Свои на небо" — Ин. 11:41[151], преклонил колени во время молитвы в Гефсимании — Лк. 22:41[152]), но и из того, что Он, говоря здесь о будущем поклонении Отцу, употребляет такой глагол, который обозначает именно склонение человека на землю, т.е. внешнее выражений молитвенного чувства (προσκυνειν...)
Богу угодны именно те, кто кланяется Ему в духе, кто стоит выше привязанности к одному определенному месту, — угодны потому, что Сам Он есть Дух, Существо, стоящее вне всяких границ времени и потому близкое всякой ищущей Его душе (Деян. 17:24-29).
Самарянка не осмеливается делать Христу каких-либо возражений по поводу Его учения о преимуществах народа иудейского и о новом поклонении Богу: она видит в Нем пророка. Но в то же время она боится и признать то, что говорит ей неизвестный пророк. Она сама не в состоянии понять этих труднейших вопросов религии, хотя и обращалась ранее за решением одного из них ко Христу. Только Мессия, говорит она, разъяснит нам все (выражение: то есть Христос принадлежит, без сомнения, не самарянке, а евангелисту, который прибавил его для своих читателей греков). Как самаряне тогда представляли себе Мессию — на этот вопрос нельзя сказать что-либо достоверное. Можно, впрочем, с вероятностью предполагать, что самаряне не могли не усвоить себе некоторой части иудейских представлений о Мессии. Они называли Его Тагеб, т.е. восстановитель, и говорили, что он восстановит скинию свидения со всеми ее сосудами и разъяснит сокровенное значение закона Моисеева. Тагеб выступит, однако, не только как учитель, но и как царь, которому подчинится Израиль и все народы земли.
Так как самарянка, очевидно, принадлежала к людям, ожидавшим всею душою Мессии и Его спасения, то Христос прямо открывает ей, что Он-то и есть ожидаемый ею Мессия. Точно так же открыл Он Себя и ученикам Иоанна при первой же беседе с ними, так как они были подготовлены к вере в Него (Ин. 1:41[153]). Готовность же свою уверовать во Христа как в Мессию самарянка выразила уже тем, что признала Его пророком (ст. 21).
Разговаривать мужчине, и особенно раввину, с женщиной на дороге считалось у иудеев делом не совсем уместным. Но ученики не осмелились выразить свое недоумение вслух своему Учителю.
Самарянка, между тем, смущенная, вероятно, прибытием учеников пророка, которые могли спросить у своего Учителя, что это за женщина беседует с Ним, поспешила удалиться и известить поскорее своих сограждан о появлении удивительного пророка, чтобы сограждане ее успели поговорить с Ним до Его ухода в путь. Сама она не смеет прямо заявить в городе, что с нею говорил Мессия: она предоставляет решение вопроса о пророке более, чем она, знающим людям. При этом, однако, она не стесняется и напомнить своим согражданам о своей недобропорядочной жизни и говорит, словом, так убедительно, что за ней идет толпа народа.
(Водонос — сосуд для переноски воды, который могла нести женщина. Прим. ред.)
На предложение учеников подкрепиться принесенною ими из города пищей Христос говорит, что у Него есть другая пища и эта пища состоит в том, что Он может творить волю Отца Своего и совершать или точнее — приводить к окончанию дело Отца (τελειοΰν). Христос не хочет сказать этим, что Он не нуждается в обыкновенной пище: Он дает только понять, что, при известных обстоятельствах, совершение божественной воли есть для Него также средство, укрепляющее Его телесные силы и иногда заменяет для Него обыкновенную пищу.
Заметить нужно, что Христос рассматривает здесь Свою миссию как довершение того великого дела (έργον), которое давно уже начал Совершать в человечестве Отец небесный. Это Сам Отец подготовил самарянку и ее соплеменников к вере во Христа, это Он пробудил в душах этих полуязычников стремление узнать истину, и задачей Христа было только развить те зародыши, которые были вложены в сердца людей Богом.
Христос хочет внушить и ученикам Своим большую скромность в понимании своего назначения. Он и делает это в образной форме. Так как разговор шел о пище и, в частности, о хлебе, который, конечно, принесли с собою из города ученики, то Христос естественно обращается мыслью к полям, на которых вырос хлеб. Колодец, около которого сидел Христос, находился на некоторой возвышенности, откуда были видны поля, принадлежавшие жителям Сихаря. "Вы говорите — так можно передать образное изречение Христа — что до жатвы остается еще целых четыре месяца, и это совершенно правильно. Но есть другая жатва, для нас более важная — это обращение душ, и вот эта жатва здесь, в Самарии, должна начаться сейчас, потому что нивы уже побелели — хлеб духовный уже поспел". От видимого Христос обращает взоры учеников Своих к невидимому. Впрочем, можно предполагать, что уже тогда из города стали направляться к колодцу, руководимые самарянкой, ее сограждане (ср. ст. 30) и на них-то Христос мог показывать ученикам Своим, говоря: "возведите очи ваши".
Заметить нужно, что на основании этого стиха можно приблизительно определить время общественной деятельности Христа в границах Иудеи. Христос говорит, что до жатвы остается еще четыре месяца, а жатва в Палестине начиналась обыкновенно с 16-го Нисана и продолжалась до праздника 50-цы, т.е. до месяца Сивана (по нашему с 1-го апреля до 20-го мая). Жатва пшеницы, в частности, начиналась двумя неделями позже, т.е. 15-го апреля. Если поля самарян были засеяны пшеницей, что очень вероятно, то ясно, что Христос был в Самарии в начале января или даже в конце декабря, до этого же с Пасхи прошло восемь месяцев слишком. Весь этот период времени в восемь с лишком месяцев Христос и провел в Иудее.
Между тем как ученики Христа в лучшем случае могли сравнить религиозное состояние самарян только с зелеными еще нивами, которым еще долго оставалось до жатвы, Христос говорит им, что уже теперь (частица ήδη, оставшаяся без перевода в русском тексте и неправильно отнесенная в славянском переводе к концу 35-го стиха, должна стоять в начале стиха 36-го см. Тишендорфа 8-е изд.), — а не через четыре месяца или спустя столетия — жнущий получает награду и собирает плод в вечную жизнь, а это ведет к тому, что сеющий и жнущий радуются вместе. "Жизнь вечная" здесь представляется областью, куда поступает духовная жатва — все эти спасаемые Христом души. Так сжинаемый хлеб поступает в житницу (ср. Мф. 3:12[154]). Ученики Христа должны понять, что жители Сихаря являются уже вполне поспевшею пшеницею, которую теперь надо жать. Самая эта жатва есть нагрда тому, кто жил, потому что он получает ее не только по мере своих собственных трудов, но и как результат трудов того, кто сеял эту пшеницу. В этой духовной жатве, однако, есть нечто непохожее на то, что бывает при жатве обыкновенной. Радуется не только духовный жнец, но и духовный сеятель.
В отношении к духовной жатве находит свое совершенное исполнение поговорка: "один сеет, другой жнет". Если при обыкновенной жатве собирателем хлеба обыкновенно является тот, кто сеял этот хлеб, то при жатве духовной всегда бывает иное. Бог сеет (ср. ст. 34), а Христос и после Него апостолы будут собирать этот божественный духовный посев, когда он вырастет и созреет. В самом деле, ни Христос, ни апостолы не занимались доселе обращением жителей Сихаря, а сихаряне уже готовы принять евангельское учение. Сам Бог приготовил их к этому обращению, может быть, посредством книг Моисеевых, какие приняли самаряне от иудеев, может быть, и некоторыми иными способами. Поэтому апостолы не должны гордиться своими успехами, как бы результатом только их собственных трудов: эти успехи прежде всего есть результат деятельности Бога в мире, а их работа, главным образом, есть работа жнецов. С другой стороны Христос этим и успокаивает апостолов относительно результатов их деятельности: пусть они смело идут в мир — там для них уже приготовлена жатва Самим Богом.
Я послал... Христос, несомненно, уже ранее говорил ученикам Своим о том, для чего Он их призывает, и они могли совершать крещение, только как посланные для этого Христом (4:2).
Другие трудились... Здесь Христос мог иметь в виду иудейских священников, учивших самарян закону Моисееву (4 Цар. 17:28[155] и сл.), а также и Иоанна Крестителя, деятельность которого едва ли могла пройти бесследно для самарян.
Кроме тех самарян, которые пришли ко Христу и уверовали в Него по слову женщины, многие уверовали в Него в течение тех двух дней, какие Христос провел в Сихаре по просьбе жителей этого города. Замечательно, что самаряне верили только одному учению Христа, не прося у Него чудесных удостоверений в истинности Его божественного посланничества, и этим показали себя лучшими иудеев, которые, если и веровали Христу, то только потому, что видели совершавшиеся Христом чудесные знамения (2:23). И первые, обратившиеся ко Христу на основании показаний женщины, сами из беседы со Христом вынесли твердую уверенность в том, что Он есть действительно Спаситель мира. К этому, конечно, приведены были они тем, что учение Христа о Своем Царстве вполне совпало с теми ожиданиями, какие возлагали самаряне на своего Тагеба или Искупителя иудеев и язычников (см. ст. 25 и 26). На вопрос: почему Христос остался в Самарии только два дня, Луязи отвечает: "Иисус не остается на том месте, где Его признали Спасителем мира, потому что не было в рамках Промышления, чтобы слава воплотившегося Слова была признаваема всеми прежде Его смерти" (с. 368).
Причину того, почему Христос на сей раз удаляется в Галилею, евангелист видит в том, что пророк не имеет чести в Своем отечестве, о чем, по замечанию евангелиста, свидетельствовал когда-то и Сам Христос. Что же понимает евангелист здесь подотечеством Христа? Галилею не мог он иметь в виду потому, что Христос в настоящий раз идет именно в Галилею. Не мог он понимать здесь и действительно оказавшийся негостеприимным по отношению ко Христу город Назарет (Лк. 4:22,24[156]), потому что в Евангелии везде Назарет входит в состав Галилеи, и, значит, евангелист не мог противопоставить Назарет, в который Христос не пошел, Галилее, в которую Он пошел. Это было бы так же нельзя сказать, как нельзя сказать, напр., о себе русскому человеку: "я поехал в Россию, потому что не хочу ехать в Москву". Единственно правильным толкованием поэтому следует признать то, по которому под отечеством Христа понимал действительное отечество Христа, как потомка Давидова по плоти, Иудею, в противоположность Самарии и Галилее. Здесь, в Иудее, Христос, действительно, не встретил Себе почета, как это видно было из отношения к Нему фарисеев (4:1-3). Этому не противоречит и то, что, по синоптикам, Его отечеством является Назарет (Лк. 4:23) и вообще Галилея (Мф. 26:69). Синоптики говорят только о народном представлении, какое сложилось о происхождении Христа, Иоанн же — о действительном.
Галилеяне приняли Христа гораздо лучше, чем жители Иудеи. Евангелист объясняет это влиянием на них всего, что Христос совершил в Иерусалиме. Они, следовательно, поняли смысл выступления Христа в храме Иерусалимском и, видя чудеса Его, совершенные на Пасхе, стали уже склоняться к признанию Его Мессианского достоинства.
Не заходя в Назарет, Христос идет в Кану Галилейскую, — вероятно потому, что население этого города, где Христос совершил свое первое знамение, было более склонно принять Христа с подобающею Ему честью. Через некоторое время в Кану явился из Капернаума царедворец Ирода Антипы, т.е., вероятно, какой-нибудь светский человек, служивший при дворе. У этого человека был болен сын, и поэтому он пришел просить Христа, чтобы Тот пришел к нему в Капернаум и вылечил больного. Не видно, чтобы царедворец имел веру в Христа как в Мессию: дальнейший упрек, какой обращает к нему Христос (ст. 48), показывает, что такой веры в нем еще не было. Но во всяком случае он видел во Христе чудотворца, который от Бога послан, великого раввина, каким Христа представлял, себе, напр., Никодим (3:2).
Христос причисляет царедворца к тем людям, которые, для своего уверенья в истинности божественного посланничества Христа, нуждаются в знамениях и чудесах. Но этим упреком Он не отнимает у царедворца надежды на то, что его просьба будет удовлетворена (ср. 2:4).
Царедворец не противоречит Христу, но вместе с тем и не оставляет начатого им дела. Он просит Христа пойти в Капернаум поскорее, чтобы застать в живых его сына Не надеясь на то, что Христос может воротить жизнь уже умершему, он уверен однако в том, что молитва Христа, как человека Божия, может исцелить больного. Последними своими словами царедворец выражает ту мысль, что Христос все равно пойдет в Капернаум, который был с некоторого времени местом постоянного пребывания Его и Его семейства (2:12). Пусть же Он поспешит.
У царедворца вера во Христа, хотя и несовершенная, несомненно была, и Христос, чтобы эту веру возвысить, говорит ему, чтобы он спокойно шел домой, так как сын его уже благополучно пережил кризис и в настоящий момент находится уже на пути к выздоровлению[157]. Замечательно, что царедворец поверил этому слову Христа, еще не видя его исполнения: ясно, что вера его стала вдруг сильною уверенностью в невидимом как бы в видимом, в желаемом и ожидаемом как бы настоящем (Евр. 11:1[158]). Сына Христос, таким образом, исцелил от телесной болезни, а отца от духовной — от слабости веры.
Царедворец, по-видимому, отправился в путь только к вечеру и затем всю ночь провел в путешествии (между Каной и Капернаумом считалось около 25-ти миль). Утром его встретили на дороге его слуги, поспешившие доложить своему господину о том, что его сын благополучно перенес кризис болезни. Оказалось, что этот кризис совершился именно в 7-м часу или в первом часу пополудни, когда и Христос сказал царедворцу, что его сын выздоровел.
И уверовал сам... Хотя царедворец и ранее уже с верою принял слово Христа (ст. 50), но теперь он уверовал во Христа как в истинного Мессию, вступил в число Его последователей вместе со всем своим домом.
Это чудо было вторым знамением после чуда претворения воды в вино, совершенного месяцев девять назад. И после этого чуда Иоанн не сообщает ни о каком другом, которое бы совершил Христос в это время в Галилее. Очевидно, что Христос еще не хотел выступать в Галилее как учитель и проповедник, — Он до сих пор еще не призвал и учеников Своих к постоянному следованию за собою. Только с 6 гл. 2-го ст. Иоанн начинает изображение последовательной деятельности Христа в Галилее. Можно полагать, что Христос первоначально хотел еще раз пройти по Своему "отечеству" — Иудее, чтобы ему первому возвестить слово спасения.
Чудотворение, описываемое здесь Иоанном, не одно и то же с чудотворением, о котором сообщают Матфей (8:5-13) и Лука (7:1-10). Прежде всего, не одинаково время того и другого события. У синоптиков речь идет о событии, которое падает на время великой галилейской деятельности Христа, которая началась по взятии под стражу Иоанна Крестителя (Мф. 4:12), а здесь — о событии, случившемся тогда, когда Креститель был еще на свободе (3:24). Затем, то чудо совершено было в Капернауме, а это — в Кане. Там выступает сотник — язычник, а здесь чиновник — еврей: последнего Христос прямо причисляет к тем галилеянам, которые ждали от Него чудес (ст. 48). Больной у синоптиков — слуга, а здесь — сын, который притом был болен горячкой, тогда как слуга лежал в расслаблении. Наконец, там сотник является образцом усердной веры: по его убеждению, Христос и одним словом Своим может исцелить больного, а царедворца Христос обличает в слабости веры: по представлению царедворца, в самом деле, Христу нужно для совершения исцеления пойти и навестить больного.
После сего — т.е. после событий (μετά ταύτα множ. число. Ср. μετά τούτο — един. число в 12-м ст. 2-й главы), описанных Иоанном в 4-й гл.
Был праздник иудейский. Что это за праздник? Вероятнее всего предположить, что таким выражением Иоанн хотел обозначить праздник Кущей, как наиболее веселый и любимый в народе. Просто праздником (ή εορτή) называется иногда праздник Кущей и в книгах Ветхого Завета (3 Цар. 8:2[159]; Иез. 45:25; Неем. 8:14; 3 Цар. 12:32) и у Иосифа Флавия (Древн. 20:9, 3; 13:13, 5). Ни о Пасхе, ни о Пятидесятнице нельзя сказать ничего подобного, — тем менее о празднике Пурим. Напр., в Ветхом Завете у 70-ти праздник 50-цы (по-арамейски — Асарта, по-еврейски — Ацерет) нигде не обозначен просто выражением праздник (ή εορτή). Но если Иоанн здесь имеет в виду праздник Кущей, то значит, что между прохождением Христа по Самарии в январе (4:35) и настоящим событием, случившемся в Иерусалиме в начале октября (от 15 до 22 месяца Тисри), прошло около девяти месяцев, в течение которых Господь прожил в уединении в Галилее, не посетив в предшествующую Пасху (2-ю Пасху) Иерусалим.
Пришел Иисус в Иерусалим. Господь приходит в Иерусалим один, без учеников, которые в это время, по-видимому, вернулись к своим прежним занятиям. Можно предполагать, впрочем, что Апостол Иоанн, у которого была возможность прибыть с Господом в Иерусалим, не оставлял своего Учителя и в это пребывание Христа в Иерусалим. Иначе откуда он мог бы заимствовать речь Христа, сказанную по поводу исцеления расслабленного? (Предположение Эдершейма, что Христос Сам впоследствии передал ее содержание Иоанну, неправдоподобно: в Евангелиях нет нигде ни малейшего указания на такой способ ознакомления Матфея и Иоанна с речами Христа).
Около Овечьих ворот[161] (Неем. 3:32[162]; 12:39[163]), которые находились в северной части стены, (о расположении ворот см.прим. ред. ниже) существовала купальня или пруд с пятью крытыми ходами, в которых лежали больные. Эта купальня называлась по-еврейски (правильнее: по-арамейски) Вифезда (Beth-Chesdah), т.е. "дом милости", "милосердой любви". Когда Иоанн писал свое Евангелие, купальня эта еще существовала (он говорит: есть). Опустошение, произведенное в Иерусалиме Титом в 70-м году, очевидно, было вовсе не так ужасно, как изображает его Иосиф Флавий (Иудейская война 7:1,1) и известные раньше места и остатки зданий еще можно было найти в городе. Евсевий Кесарийский говорит, что в 70-м году погибла только половина Иерусалима (Demonstr. 6:18, 10; ср. Церк. Ист. 4: 23, 18). В беседе, приписываемой святому Афанасию, говорится, что означенная купальня существовала и тогда, в 4-м веке (ed. Montfauc. 2:70; Ср. статью Полянского "о Вифезде" в сообщениях Палестинского Общества за 1910 г.).
Здесь описывается чудо, совершавшееся в купальне над теми больными, которые успевали окунуться в воду тотчас после того, когда ее возмущал сходивший по временам Ангел. Новейшие издатели евангельского текста, однако, из обоих этих стихов делают только один, оставляя слова: "в них (т.е. в крытых ходах или галереях) лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших".
Кодекс александрийский, Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, и почти все латинские церковные писатели, Вульгата, Коптский перевод, имеют у себя слова 4-го стиха[164]. Что же касается того, как сам евангелист относился к народному верованию в чудодейственную силу воды этой купальни, об этом нельзя сказать ничего определенного. По-видимому, он просто сообщает здесь воззрение, которое существовало в его время у иудеев, которые обычно видели в необыкновенных и непонятных им явлениях природы действия небесных духов, имевших в своем ведении ту или другую область или стихию природы. В Апокалипсисе также упоминается об Ангеле вод (16:5[165]), и это обстоятельство подает повод предположить, что и сам Иоанн не был чужд общеиудейскому представлению о существовании особых Ангелов, действующих на людей посредством разных стихий природы. И мысль эта в общем согласна с верой в бытие божественного промысла, тем более, что евангелист говорит, что это действие Ангела на воду совершалось не регулярно в известные сроки, а через довольно неопределенные промежутки времени (по временам —выражение неопределенное, которое именно обозначает неодинаковые промежутки между схождениями Ангела, что и обозначено словом (κατά καιρόν).
В купальне находился страдалец, который лежал в парализованном состоянии целых 38 лет. Его, вероятно, приносили сюда или принесли откуда-нибудь издалека, и около него не было постоянного сидельца, который бы окунул его в воду тотчас по возмущении ее. Или от самого больного или от кого-либо из его соседей Христос узнал о его несчастной судьбе. Иногда Иоанн изображает случаинепосредственного уразумения чего-либо Христом, он выражается иначе, чем здесь (ср. 1:48,50[166]; 2:24 и сл.; 4:17-19).
Хочешь ли быть здоров? Больной, очевидно, уже утратил способность сознавать всю силу своего несчастия, и Христос Своим вопросом возбуждает в нем упавшую надежду на возможность исцеления, возбуждает желание выздороветь. Вместе с этим Христос направлял на Себя внимание больного, хотел дать ему уразуметь, что исцеление больному может подать Он. Больной, однако, не видит иного способа избавления, как погружение в чудодейственную воду купальни, а этот способ для него оказывается недоступными.
Хотя Господь имел в настоящее время основания опасаться проявлений вражды к Себе со стороны иудеев, тем не менее Он совершает исцеление больного. Несмотря на то, что это приходилось на субботу, когда было запрещено носить всякие тяжести, Он повелевает исцеленному взять свою постель и ходить. Необычайная энергия, какая без сомнения обнаружена была Христом в этом повелении, произвело сильный подъем духа и в больном, и он, мгновенно исцелившись, быстро собрал свою постель и пошел вон из купальни. Впрочем, по лучшим кодексам в 9-м стихе не читается слово "тотчас", и это, кажется, более правильное чтение. Христос не хотел обращаться к народу с учением по поводу совершенного Им чуда. Это чудо Он совершил не в качестве знамения для привлечения людей к вере в Него (ср. 2:18,23), а как дело милосердия.
Исцеление было совершено Христом в субботу, и это подало Иудеям повод обличить исцеленного больного в нарушении субботнего покоя, так как этот человек, исполняя повеление Христа, понес домой свою постель, что запрещено было делать в субботу (ср. Мф. 12:1-8). Под иудеями здесь Иоанн разумеет, очевидно, как и в 18-м стихе 11-й главы, официальных представителей иудейства, быть может, даже членов Синедриона (ср. ст. 33) из числа фарисеев (ср. ст. 39).
Иудеи не обращают никакого внимания на самое чудо исцеления — им важно только знать имя того, кто повелел исцеленному нарушить закон о соблюдении субботнего покоя.
Христос не довольствуется тем, что исцелил тело больного, Он хочет излечить и душу его, угрожая ему большими страданиями в случае, если больной снова начнет греховную жизнь, какою и вызвана была его болезнь. Глаза исцеленного таким образом открываются, и он призывается к перемене жизни, к покаянию, которое приведет ко спасению.
Исцеленный после встречи со Христом спешит объявить иудеям о Христе как о своем исцелителе. Гейки полагает, что здесь сказалась его низкая натура (Ч. 3-я с. 114). Но вероятнее всего предполагать, что тот объявил о Христе в радости и простоте сердца, думая, что иудеи поспешат признать во Христе истинного пророка. Ему, конечно, не могли быть известны враждебные отношения, в каких иудеи стояли ко Христу.
Результатом этого открытия имени Целителя было усиление вражды иудеев к Господу. Как осквернителя субботы, они старались умертвить Его. Но, очевидно, не находилось случая к этому, а, может быть, и достаточного основания.
По-видимому, иудеи приступили в храм с своими обвинениями к Самому Христу, указывая Ему на слова Моисея о почитании субботы (Быт. 2:2[167]; Исх. 20:10). Против таких доказательств Господь говорит иудеям, что они неправильно представляют себе покой, какой наступил для Бога с окончанием дела творения Мира, покой, о котором сообщил Моисей (Быт. 2:2).
Суббота Божия стала для Бога успокоением только от дел творения, а заниматься делом промышления о сотворенном мире Бог не переставал никогда. А отсюда следовало, что и тот покой, который, по требованию закона Моисеева, евреи должны были сохранять в субботу, состоял вовсе не в полном прекращении всякой деятельности, а только в некоторой перемене обычных занятий человека на другие, которые вовсе не представляют для человека чего-нибудь трудного, а скорее содействуют обновлению его сил. К таким делам, не входящим в круг обычных дел, относит Христос и совершенное Им в субботу исцеление. Значит, Его несправедливо обвиняют в нарушении заповеди Божией. Но при этом Христос Свое право делать дела в субботу основывает еще на особом отношении, в каком Он стоит к Богу. Он называет Бога Своим Отцом — в прямом смысле этого слова (Он говорит: "Отец Мой", а не: "Отец наш"). Как имеющий одну природу с Богом, Христос и поступает так же свободно, как Бог.
Иудеи хорошо поняли слова Христа и обвиняли Его не только в нарушении субботы, но и в богохульстве, и Господь не сказал, что они неправильно понимают Его слова о Его божеском достоинстве. Напротив, далее Он подтверждает правильность их понимания (Иоанн Златоуст).
С 19-го по 47-й стих идет речь Господа, в которой Он говорит о Своем отношении к Отцу. Прежде всего, Господь устанавливает тот факт, что Сын творит только то, что открывает Ему любящий Его Отец, и даже, как и Отец, воскрешает и оживляет мертвых и совершает суд над миром (ст. 19-30). Затем, так как иудеи могли обвинить тут Христа в самопревозношении, то Христос указывает на свидетельство о Нем со стороны Его Отца, — свидетельство, состоящее в делах, какие совершил Христос в силу данной Ему Отцом власти, — а также на предуказания, какие даны о Христе в священном Писании (ст. 31-47).
Защищая Себя от обвинения иудеев, Христос с особой силой (для этого Он дважды повторяет слово: истинно) подтверждает ту мысль, что Он, как Сын Божий, может поступать только так, как поступает Его Отец. Подобно тому, как сын простого человека видит все, что делает его отец и присматривается к деятельности отца, так и Христос проникает во все тайны Божественного делания и, как Сын, "не может Делать ничего противного Отцу, ничего чуждого Ему, ничего несообразного, а это еще более показывает между ними равенство и совершенное согласие" (Иоанн Златоуст). Вместе с этим Господь указывает и на зависимость Свою, как Мессии, от Отца (Он не может творить Сам от Себя) во все дни пребывания Своего на земле (ср. 3:13). Эта же мысль выражена и в последних словах стиха: "Сын творит также".
То обстоятельство, что инициатива во всех делах Сына принадлежит Отцу, нисколько не унижает Сына. Напротив, в этом сказывается величайшая любовь Отца к Сыну. Отец настолько любит Своего Сына, что показывает Ему все, что Сам делает. Христос таким образом постоянно, а не только временно (как бывало с пророками) пребывает в теснейшем общении с Богом. Перед взором Христа постоянно раскрыта книга судеб Божиих. И полномочия Христа, как Мессии, еще увеличатся с течением времени: Отецпокажет, т.е. даст власть Христу совершать такие дела, которые приведут иудеев в чрезвычайное удивление (Так что... точнее: чтобы... (ϊνα) вы удивились. Этим указано на цель, какую имеет Бог, давая Христу власть совершать новые, высшие дела).
Дела, которые должны привести в чрезвычайное удивление иудеев, — это воскрешение и оживление мертвых, какое будет совершаться Сыном так, как совершает оное Отец. Отец воскрешает — безотносительно ко времени: Он воскрешал и прежде, воскрешает и теперь и будет воскрешать потом (ср. Втор. 32:39[168]; 1 Цар. 2:6; Ос. 6:2; Иез. 37:1-10; Дан. 12:2). Так же и Сын оживляет кого хочет, — опять, как и в первом предложении, безотносительно ко времени, — оживляет и будет оживлять[169].
Кого хочет. Это выражение прибавлено ввиду того, что здесь говорится о воскрешении мертвых, которые своей воли не имеют, а подчиняются воле Сына. Некоторые толкователи (напр., еп. Михаил) видят в этом прибавлении указание на то, что Господь пока говорит о воскрешении не в собственном смысле, а о воскрешении духовно-нравственном живых людей через возрождение Христовой благодатью. Но с таким толкованием едва ли можно согласиться. Нужно не упускать из виду того обстоятельства, что воскрешение здесь ставится в зависимости только от воли Христа, а между тем, духовное возрождение не может состояться без согласия самого возрождаемого или без веры. Христос, конечно, всех хотел воскресить в духовном смысле, но сами люди часто сопротивлялись этому желанию Христа (5:40; Мф. 23:37). Притом Христос говорит, что оживление мертвых относится к числу таких дел, какие Отец еще не показал Ему, а покажет со временем (ст. 20). Между тем, дела духовного оживления Христос совершал и прежде (1:37-51; 2:23-24; 4:10-42). Наконец, противники Христа не только не дивились таким делам Его, а, напротив, видели в них дела обманщика или человека, стоящего в зависимости сил, враждебных Богу (9:16)[170].
Ввиду всего этого под воскрешением и оживлением здесь следует разуметь только воскрешение телесно-мертвых, которое, как необыкновенное чудо, и должно было привести в чрезвычайное изумление врагов Христа.
Так как воскресение из мертвых и суд над человечеством были, по понятиям иудеев, тесно связаны между собою, то власть Сына воскрешать мертвых подтверждается здесь ссылкой на то, что Сыну принадлежит всякий суд как единому Судье мира. Этим, однако, не отрицается, что Бог есть Судья мира: соответствующая выражению "всякий суд" греческая фраза (τ. κρίσιν πασαν) означает не вообще судящую деятельность, какая принадлежит Богу (Быт. 18:25), а суд в особенном смысле слова, именно последний всеобщий суд и притом весь, во всем объеме, в каком предназначено совершить его Мессии (ср. Евр. 9:27[171]; 10:27[172]; Мф. 7:22[173] и сл.; 24:37 и сл.; 25:31 и сл.; Лк. 19:12-27). Таким образом, Спаситель, воскреситель мертвых, явится и их Судьей.
Но суд для Христа не был главным Его делом (ср. 3:17), а только сопровождающим Его спасительную деятельность. Поэтому, если здесь речь идет о почтении, какое люди должны иметь к Сыну, то это почтение должно основываться, конечно, прежде всего, на признании значения Сына как Спасителя всех людей. Сына люди должны чтить так, как они чтут Отца. Не только благочестивые люди, не знавшие, однако, доселе Сына, должны, узнав Его, перенести на Него то почитание, какое они доселе оказывали только Богу, но и неверующие во Христа иудеи, которые полагали, что, отрицая Сына, они воздают этим честь Богу (8:49[174]), могут, под влиянием чудес, совершаемых Христом, уверовать в Него, особенно когда увидят, как Сын воскрешает мертвых (ср. 12:42[175]). Кто же будет упорно отказывать Сыну в подобающем Ему почтении, тот должен знать, что этим он будет оскорблять и Отца, Который послал Сына: нельзя в одно и то же время быть и чтителем Бога, и врагом Христа.
Воскрешение мертвых Христос отчасти совершает уже и теперь. Есть немало людей мертвых духовно (Мф. 8:22; Откр. 3:1[176]). О них Христос и ранее говорил, что Он послан оживлять их (3:14-18; 4:10-14. 42). Теперь же Христос говорит, что они не в переносном только смысле мертвы, а на самом деле пребывают в состоянии смерти и только тогда могут восстать от этого смертного сна, когда уверуют во Христа, пойдут за Ним.
Очевидно, что Христос не полагает различия между телесной и духовной смертью: ненормальное душевное и физическое состояние — такое же, в какое повергает человека и телесная смерть. С другой стороны, и вечной жизнью уже здесь, на земле, обладает тот, кто принял с верой учение Христа, и такую жизнь этот человек сохраняет уже навсегда (ср. 4:14,36). Из области смерти человек таким образом переходит в область жизни, а в силу этого освобождается и от всякого суда (на суде — είς κρίσιν — без артикля) — и от того суда, какой навлекает на себя сам неверующий своим неверием (3:18), и от суда последнего, какому подвергнется все человечество по воскресении мертвых (ст. 29).
Впрочем, освобождение от последнего суда нельзя понимать как совершенное освобождение от обязанности являться на последний страшный суд. Нет, все люди, и верующие в том числе, будут судимы (Мф. 25:33,34[177]), но для праведников, верующих во Христа, этот суд не будет иметь такого ужасающего значения, какое он будет иметь для неверующих (2 Тим. 4:8[178]).
О каких мертвых говорит здесь Христос? Нельзя иметь ввиду здесь мертвых духовно: уже особо торжественный тон, какой слышится здесь (Христос дважды повторяет выражение: истинно) заставляет нас ожидать здесь указания на что-то новое, необыкновенное, а не повторение мысли о духовном воскресении. Затем, то воскрешение мертвых по зову Христа, которое изображается здесь, имеет в контексте речи значение доказательства чрезвычайной власти, данной Христу Отцом. Но разве духовное воскресение, как событиевнутренней жизни человека, может иметь значение такого доказательства? Таким образом, вероятнее всего предположить, что Христос, говоря, что оживление мертвых наступает и даже уже наступило, имел в виду те чудесные воскрешения мертвых, какие Он вскоре хотел совершить. Таково было воскрешение Лазаря (гл. 11) и другие подобные чудеса (Мф. 9:18-26, 11:5; Лк. 7:11-17). Что касается выражения: "услышав" (οί άκούσαντες), на которое ссылаются некоторые толкователи в доказательство своей мысли, будто Христос имел здесь в виду мертвых духовно, которые могут "слышать", то это выражение показывает только, что те мертвые, которых захочет призвать к жизни Христос, покорно последуют Его зову. И святой Иоанн Златоуст усматривает в упоминаемом здесь воскрешении мертвых предначинание того воскресения, которое будет иметь место перед страшным судом.
Чтобы показать, что в этом обещании — воскрешать мертвых в собственном смысле этого слова, нет и следа какого-либо самопревозношения и ошибочного расчета, Христос говорит, что Отец дал Ему иметь в Себе жизнь и производить суд. Что значитиметь жизнь в Самом Себе? Твари не могут существовать без помощи Бога. Без Его дыхания, их оживляющего и поддерживающего, они гибнут. Без пищи, какую им посылает Бог, они жить не могут (Пс. 103:27-30[179]; Деян. 17:25-28[180]). Только Бог в Своем бытии ничем не ограничен, ни от чего не зависит и, напротив, Сам, из безграничной полноты Своей жизни, может сообщать жизнь в безграничных размерах. Вот что значит "иметь жизнь в Самом Себе". Что касается Сына, то Он может делать по отношению к тварям то же самое, что и Отец, не причиняя этим никакого ущерба Себе (ср. 1:16), но Сын обладает такою полнотою жизни как даром, полученным от Отца (ср. ст. 19,30). То же нужно сказать и о Его деятельности как Судии человечества: и она есть следствие полученной от Отца власти.
Потому что Он есть Сын Человеческий. Так как здесь (26-27 ст.) речь идет не только о суде, но и об оживлении, которое дано совершать Сыну, то рассматриваемые слова должны содержать в себе обоснование как судящей деятельности Христа, так и Его права воскрешать и оживлять. Таким обоснованием является указание на то, что Христос есть Сын Человеческий. Это выражение уже неоднократно встречалось в синоптических Евангелиях, встречалось оно и у Иоанна (1:51 и 3:14). Ясно из контекста речи, что в настоящем случае евангелист этим выражением хочет обозначить особое право, особое основание, в силу какого Сын явится Судьею людей. Странно было бы предположить, что Христос такое право Свое основывал только на том, что Он истинный человек и что поэтому Ему легко будет разбирать дела человеческие. С таким же правом могли выступить в качестве судей над человечеством и многие другие! Притом Новому Завету вообще чуждо употребление термина "сын человеческий" в смысле "человека". Если где и встречается замена понятия "человек" означенным термином, то только в местах, заимствованных из Ветхого Завета (Евр. 2:6[181]; Откр. 1:13[182]; 14:14). Поэтому правильнее полагать, что Христос употребил здесь термин "Сын человеческий", как обозначение Мессии, Царя устроенного Им Самим Царства Божия. Только в таком смысле и иудеи, слушатели Христа, могли понять это выражение.
Не дивитесь сему, т.е. тому, что сказано выше (ст. 19-27). Очевидно, что слушатели Христа не доверяли Его словам о Его Мессианском достоинстве.
Все, находящиеся во гробах... По сравнению с тем, что выше сказано о власти, какую имеет Христос над умершими, здесь есть нечто новое. Именно Христос говорит, что по Его зову или велению воскреснут все мертвые, в том числе и те иудеи, которые теперь слушают речь Христа и со временем умрут. Затем Христос указывает на то, что участь воскресших будет не одинакова: только те, которые при жизни делали добро, получат по воскресении действительную, вечную жизнь, злые же люди подвергнутся осуждению, которое представляет собою противоположность жизни (ср. ст. 24).
Кто, однако, здесь разумеется под "творившими добро" или под добродетельными людьми? Некоторые (напр., еп. Михаил) видят здесь обозначение совокупности людей, уверовавших во Христа. Но раз Господь является здесь Судьей всех людей, живших во все времена, то приговор относительно них не может быть основан на том, имели ли они веру во Христа: большинство из них, конечно, и не слыхало о Христе. Правильнее предположить, что они будут судимы на основании прирожденного всякому человеку нравственного закона, который, впрочем, по существу своему совпадает с тем, чему учил закон Богооткровенный (ср. Рим. 2:12-16[183]).
Слушатели Христа из Его слов должны были заключить, что от того или другого их отношения ко Христу — Судии всех людей — зависит и их собственное спасение.
Так как Христос признает Себя зависимым в Своей земной деятельности от Отца, то, значит, суд, какой Он будет производить, явится вполне правильным. Он судит согласно тому, что слышит от Отца, с Которым пребывает в постоянном теснейшем общении. В этом суде Он только исполняет волю Отца.
Сужу. Хотя Христос выступит как Судья мира только в конце времен (ст. 22,27,29), однако Он говорит о суде Своем, как о событии настоящего времени, так как в известном отношении (ср. ст. 25) Его судящая деятельность проявляется уже и теперь, в Его отношении к иудеям (ср. 3:19; 7:18,26).
Слушатели Христа могли опять усомниться в основательности Его угроз, с какими Он косвенно к ним обращался — угроз Его праведным судом. Поэтому Господь убеждает их вспомнить, что не Он один свидетельствует о Себе. Если бы только Он Сам говорил о Себе, как о Жизнодавце и Судье мира, то Его слушатели, конечно, с своей точки зрения, вправе бы были усомниться в Его словах. Но есть другой свидетель, в истинности которого не могут усомниться и слушатели Христа — иудеи. Этот свидетель, в истинности которого не может усомниться никто, конечно, сам Бог, как это видно из ст. 36 и след.
Хотя Христос мог бы сослаться и на свидетельство, какое о Нем высказался Иоанн Креститель, как об истине (т.е. сказал, что Христос есть истинный Мессия) перед посланными от Синедриона (1:19-23), тем не менее, Он этого не делает, потому что Иоанн,как человек, не мог, дать решающего свидетельства о Христе. Если Христос и упоминает о свидетельстве Крестителя, то только в интересах Своих слушателей, чтобы дать им возможность воспользоваться всякими средствами к достижению спасения, которое Христос, очевидно, не считает для них невозможным.
Он был светильник... Это образное описание лица и деятельности Иоанна Крестителя напоминает собою то, что сказано в книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова об Илии пророке (Сир. 48:1[184]). Может быть, также Христос этим напоминал слушателям и пророчество Малахии о том, что перед пришествием Мессии должен выступить, как Его предтеча, пророк Илия (Мал. 4:5-6[185]). Христос хочет сказать, что Иоанн Креститель имел такую же ревность о славе Божией, как и Илия. Выражение "был" (ην) указывает на то, что общественная деятельность Крестителя уже окончилась в то время, как Христос говорил эту речь.
Вы хотели малое время порадоваться... Вместо того, чтобы воспользоваться проповедью Иоанна для собственного обращения на истинный путь, иудеи только услаждались сознанием того, что среди них, после долгого промежутка времени, снова появился великий пророк, перед которым трепетали и цари. Да, для иудеев этот светильник, теперь уже потухший, светил напрасно!
Иудеи не только не дали веры свидетельству о Христе Иоанна, этого пророка Божия — они не верят теперь и Самому Христу, Который имеет за Себя свидетельство несравненно более сильное, чем Иоанн. Последний, как известно, не совершил ни одного чуда (10:41[186]), а Христос, силой Отца Своего, творит различные чудеса (дела) и этим свидетельствует о том, что Он действительно послан Отцом.
И поставит Меня... Но эти чудеса или дела составляют только непрямое свидетельство Бога о Христе. Есть и другое, прямое,свидетельство Божие о Христе. Бог Сам — конечно, в Ветхозаветном писании — свидетельствует о Христе: Христос является всегда главным предметом пророчеств Ветхого Завета. Но иудеи как будто и голоса Божия не слыхали, и вида Божия не видали, и слова Божия не восприняли в себя: это ясно видно из того, что они не веруют Тому, Кого послал к ним Сам Бог. Христос, впрочем, упрекает иудеев не за то, что они не видели и не слышали Бога, как, напр., пророки или Иоанн: в этом они не виноваты. Упрек заключается в первой половине стиха 38-го: и не имеете слова Его, пребывающего в вас. Христос хочет сказать этим: "положим, вы лично не удостоены прямого откровения от Бога, однако у вас есть Писание, в котором содержится такое же откровение. Вина ваша состоит в том, что вы не цените этого Писания, как должно, и скоро забываете то, что в нем прочли". Если было бы иное с их стороны отношение к слову Божию, содержащемуся в Писании, если бы это слово стало определяющей всю их деятельность силой (ср. Мф. 22:29[187]), то они приняли бы с верою Христа, на Которого Писание указывало. Теперь же этой веры в них нет.
Иудеи читают Писание, и очень внимательно (видеть в выражении ερευνάτε изъявительное наклонение, а не повелительное, как в русском тексте, побуждает контекст речи, которая вообще имеет характер обличительный). Они полагают найти в нем, в букве его, все спасение. "Писания же — мимоходом замечает Христос — именно ведут ко Христу".
Да, иудеи Писание читают, и очень внимательно, хотят исполнить их до последней буквы, чтобы найти себе жизнь или оправдание перед Богом точным исполнением всех частностей закона, но не хотят за буквою Писания увидеть истинного Жизнодавца — Христа (ср. 2 Кор. 3:14-16[188]).
Господь говорит о Себе, как о едином источнике жизни, вовсе не из узкого честолюбия: для Него не имеет привлекательности тот почет, каким люди обыкновенно окружают своих избранников. Он не потому так строго отзывался об иудеях, что недоволен был их непочтительным отношением к Нему, как к учителю. Его резкие отзывы об иудеях объясняются тем, что Он хорошо знает их, как людей, которые не имеют любви к Богу или, правильнее, любви Божией, какая свойственна Богу (ср. 17:26[189] и Рим. 5:5[190]). В самом деле, если бы они имели такую любовь, которая обнаруживается в сострадании и милосердии к несчастным, то они не восстали бы против Христа за то, что Он совершил исцеление расслабленного в субботу.
Отвержение Христа представителями иудейства тем страннее, что со временем, как предрекает Христос, они примут другого, который выступит с тем же заявлением о себе, с каким является теперь Христос. Предсказание это исполнилось впервые тогда, когда Симон Варкохва, один из иудейских патриотов, поднявший знамя бунта против римского владычества, был признан "звездой от Иакова" (ср. Чис. 24:17[191]), т.е. истинным Мессией, и когда тысячи иудеев пошли за этого человека на смерть (132-135 г. г. по Р. X.). По толкованию Иоанна Златоуста, здесь Христос намекает на антихриста.
Во имя свое. Этот другой не будет в действительности уполномочен Богом на принятие звания Мессии, как был уполномочен на это Христос Отцом Своим. По толкованию Иоанна Златоуста, который видит здесь только антихриста, этот последний сам будет называть себя богом, будет во всем поступать совершенно противно воле истинного Бога.
Разъясняя дальнейшие причины неверия иудеев, Христос указывает на то, что они вовсе не заботятся о том, чтобы удостоиться той благодати, какую людям должен принести Мессия-Искупитель. Они — узкие честолюбцы, всецело занятые тем, как бы не унизить своего достоинства в глазах людей. Они ищут только славы, почтения от людей (Мф. 23:6-8).
Славы, которая от Единою Бога, не ищете. Уверовать во Христа может только тот, кто смиренно сознает свою духовную нищету и ищет помощи благодати Божией. Такого человека и Бог прославит, признает его Своим верным слугой. Но об этой славе или чести, которую может дать один только Бог, иудеи не заботятся.
Тяжелые обвинения Господь высказал против иудеев, но Он вовсе не хочет с обвинениями выступать против иудеев перед Своим Отцом. Против них уже есть обвинитель — это Моисей, на которого они возлагают свои надежды как на своего защитника: ведь они так строго исполняли его заповеди — как же ему не вступиться за них перед Богом, думали иудеи. Нет, Моисей не станет защищать их, когда они очутятся перед судом Божиим, потому что он сам предсказывал о пришествии Христа и в пророчествах, и в преобразованиях, содержащихся в его Пятикнижии. Не веря Христу, на Которого предуказывал своему народу Моисей, иудеи через это обнаруживают недоверие и к самому Моисею. Как же они после этого могут ожидать от Моисея помощи, когда им придется предстать перед страшным судилищем Божиим?
Речь Христа должна была произвести сильное впечатление на слушателей, и этим, вероятно, объясняется то обстоятельство, что на этот раз и враги Его не решились привести в исполнение свои злодейские намерения относительно Христа (ср. ст. 16).
Но во всяком случае, с этих пор в отношении представителей иудейства ко Христу произошла резкая и решительная перемена. Ему уже небезопасно было далее оставаться в Иерусалиме, и даже в Галилее враги Его стали преследовать Его по пятам. Тень креста нависла теперь над всею Его будущей деятельностью (Гейки).
После сего. После чудесного исцеления расслабленного при Вифезде прошло уже довольно много времени. Это видно из того, что Христос находился в настоящий раз на море Галилейском, (географически это соответствует тому же Генисаретскому озеру (озеро Кинерет), нынешнее название — Lake Tiberias, Sea of Galilee; Тивериада (ныне — Teverya) находится на западном его берегу, Вифсаида — на северо-восточном; прим. ред.) а чтобы дойти до этого моря от Иерусалима, где находился Христос, когда исцелил расслабленного, требовалось немалое время. Затем, нет сомнения, что чудеса насыщения 5-ти тысяч и хождения Христа по морю, описываемые здесь евангелистом Иоанном, те же самые, которые описаны у евангелистов Матфея (14:13-34) и Марка (6:30-53). Евангелист Лука передает только о первом чуде (Лк. 9:10-27). А эти чудеса или знамения составляют собою у синоптиков высший пункт, до какого достигла мессианская деятельность Христа в Галилее. Отсюда можно заключить, что Иоанн здесь пропускает несколько месяцев, в течение которых Христос проживал в Галилее по возвращении из Иерусалима с праздника Кущей (5:1). Из Евангелий Матфея и Марка мы узнаем, что в течение этих месяцев местом Своего постоянного пребывания Христос имел Капернаум, откуда и ходил по окрестностям Галилейского моря, и что Он уже послал Своих апостолов на проповедь. Когда они вернулись из путешествия, Христос получил известие об умерщвлении Иоанна Крестителя Иродом Антипою, и так как убийца Крестителя, пребывавший в то время, вероятно, в своей столице, Тивериаде, мог прийти к мысли покончить и с Иисусом и Его учениками, которые не могли, конечно, одобрить его образ действий, то Господь в это время и признал нужным на некоторое время удалиться с учениками из сферы влияния Ирода на северо-восточную сторону Галилейского моря, где начиналась тетрархия Филиппа (Мф. 14:13; Мк. 6:31 и сл.). (Видимо он пришел в окрестности Тивериады из Вифсаиды, которая находится на другой, северо-восточной стороне Генисаретского озера, где жили многие его сподвижники. Прим. ред.)
Море Галилейское (см. прим. к Мф. 4:18; 15:29), названное у Луки (5:1) Генисаретским, здесь называется еще Тивериадским, —вероятно, с отношением к греческим христианам, читателям Евангелия, которым известно было имя Тивериады, столицы Ирода Антипы, названной так в честь императора Тиберия.
Объяснение к истории насыщения пяти тысяч — см. в толковании на Ев. Мф. гл. 14, ст. 13-21. Но у Иоанна есть некоторые частности этого события, требующие также пояснения.
Христу нужно было побеседовать с возвратившимися из путешествия апостолами (Мк. 6:30-31[192]) и потому Он удалился с ними на одну из гор.
Иоанн замечает о приближении праздника Пасхи, с одной стороны, для того, чтобы объяснить необычайное скопление народа на восточной стороне Галилейского моря, — шедшие в то время на Пасху в Иерусалим жители северной Галилеи должны были идти восточною стороною моря. С другой стороны, Иоанн намекает этим замечанием на связь чудесного насыщения народа с приближающейся Пасхою, так как агнец пасхальный преобразовал собою Христа, Который хотел предать Себя на смерть за грехи всего мира и в знак этого изобразил в следующей за насыщением народа речи Себя, как истинный хлеб жизни.
Господь обращается с вопросом к Филиппу, для того, чтобы тот убедился, что обычным образом помочь голодному народу тут нет возможности и чтобы Филипп, по совершении насыщения народа, признал в этом действие всемогущества Христова. Очевидно, что этот апостол, более чем другие, нуждался в укреплении своей веры во Христа.
Двести динариев — около сорока рублей на наши деньги. На такую сумму можно было приобрести в то время около сорока пудов хлеба, но и такого количества хлеба было мало на пять тысяч народу, который окружал Христа. Кроме того, тут были еще женщины и дети (Мф. 14:21).
Ученики, очевидно, уже сами отыскивали запасы пищи, какие могли быть у кого-либо из народа. К этому их, конечно, побудило обращение к ним Христа: "Вы дайте им есть" (Мф. 14:16).
Замечательно, что у самих апостолов не оказалось никаких съестных припасов. В самом деле, если бы таковые имелись, то Господь, без сомнения велел бы их раздать народу. Затем Иоанн упоминает о рыбе (όψάρια 9:11). Это слово обозначает рыбку, которую ели с хлебом. Рыбка эта была сушеная или соленая, вроде крупных снетков или сардинок.
Народ, видя в Иисусе Мессию, Которого он, согласно с обетованием Моисея (Втор. 18:15[193]), называет пророком, хочет поставить Его царем. Но Иисус опять удаляется в гору, узнав о намерении народа.
Здесь начинается повествование о чудесном хождении Христа по морю. Объяснение см. в толк. на Мф. 14:22-34, и Мк. 6:46-51. Ученики, оставив Христа одного на горе, сошли к морю. Море лежало ниже того места, где произошло насыщение народа, и к нему нужно было ученикам спускаться или сходить. По повелению Христа (Мф. 14: 22), они должны были направиться в Капернаум: Господь хотел отдалить их от народа, увлечение которого идеей Мессии-Царя могло передаться и им.
А Иисус не приходил к ним. Отсюда некоторые (напр., епископ Михаил) заключают, что Христос обещал апостолам сойти с горы и ехать с ними в лодке. Но стоящий здесь глагол (ούπω έλελύθει) правильнее перевести выражением: "еще не пришел" и видеть здесь указание на то пришествие Христа к апостолам, о котором говорится далее в 19-м стихе (пришествие по морю). Ученики, отправляясь одни в лодке, могли полагать, что Христос на другой день один прибудет в Капернаум. (Совершенно объяснимо использование лодки для путешествия в Капернаум "на ту сторону моря"— он находится на другой стороне залива Генисаретского озера, и это значительно сокращает путь по сравнению с сухопутной дорогой. Прим. ред.)
Евангелисты Матфей и Марк указывают время, когда подошел к апостолам по морю Иисус. Это было в четвертую ночную стражу. Вместо этого Иоанн указывает расстояние, какое проплыли ученики до встречи со Христом (стадия — см. Лк. 24:13). (Стадия — греческая мера расстояния, около 185 м. Прим. ред.) Когда ученики хотели принять Христа в лодку, она тотчас подошла к тому месту, куда они держали путь, т.е. к Капернауму. По Евангелиям Матфея и Марка, они действительно приняли Иисуса в лодку, после чего буря, начавшаяся на море, успокоилась. Чтобы примирить эти противоречивые по видимости показания евангелистов, можно допустить, что Иоанн не упомянул о самом вступлении Христа в лодку, чтобы поскорее сообщить о чуде неожиданного прибытия лодки к месту назначения. Притом слово вдруг (εύθέωζ) не всегда значит: "тотчас же" (ср. Мф. 24:29[194]), так что между прибытием лодки и явлением Христа на море могло пройти некоторое время, когда Он ехал в лодке с апостолами.
Это было второе чудо, совершенное Христом в Галилее, о котором упоминает евангелист Иоанн. За этот период времени Христос, конечно, совершил в Галилее еще много чудес, но Иоанн описывает только два из них — насыщение пяти тысяч и хождение по морю. О символическом значении первого уже сказано выше (ст. 4). С какою целью Иоанн сообщает о хождении Христа по морю? По всему вероятию, он видел в этом Его указание на то, что Христос будет помогать апостолам во всех опасностях, хотя бы апостолы считали Его далеким от них по месту пребывания. Затем Иоанн мог видеть в этом чуде доказательство того, что Христос имеет власть над силами природы и что дух вообще возвышается над телесностью и ее условиями. Как стоящий по своей божественной природе выше закона тяготения и пространственной ограниченности, Христос шествует по волнующемуся морю, и при Его приближении к кораблю прекращается буря. В другом подобном случае (Мф. 8:22 сл.) буря прекращается по слову Христа, здесь — приодном Его приближении к кораблю.
С 22-го по 70-й стих идет речь Христа, сказанная Им по возвращении в Капернаум. Эта речь разделяется на три отдела: первый заключается в ст. 25-40, второй — в ст. 41-51 и третий — в ст. 52-59. Ст. 22-24 представляют собою историческое замечание о поводе к речи.
На другой день по совершении чуда насыщения толпы народа прибыли в Капернаум в надежде здесь отыскать Чудотворца-Христа. Найдя здесь действительно Христа, народ обращается к Нему с вопросом: когда Он пришел в Капернаум? Христос на это делает им замечание: эти люди ищут Христа только потому, что получили насыщение чудесным образом, а между тем им следовало бы более заботиться о вечной жизни, которая может быть названа неистощимой пищей. При этом на требование народа совершить перед ним что-либо подобное низведению Моисеем манны, Господь отвечает заявлением, что истинный хлеб с неба сходит к народу теперь и что этот хлеб жизни есть Сам Христос. Так как народная толпа обнаруживает неверие к этим словам Господа, то Господь разъясняет, что Его слушатели, очевидно, не принадлежат к числу избранников Его Отца (25-40). На этот упрек слушатели Христа отвечают указанием на Его простое происхождение; Христос же, продолжая свою мысль, разъясняет в чем состоит "приближение" людей Отцом и указывает на необходимость веры в Него, Христа, потому что только Он один может дать людям вечную жизнь (41-51). Так как Христос сказал, что хлеб жизни, какой Он даст людям, есть Его собственная плоть, то иудеи соблазнились этим. Однако Господь снова подтвердил, что без вкушения Его плоти и крови никто не может получить вечной жизни (52-59). После этого соблазнились словами Христа и некоторые ученики Его, но Апостол Петр от лица 12-ти исповедал, что только один Христос имеет глаголы вечной жизни (60-71).
Мысль этих стихов такая: на другой день народ, стоявши по ту сторону моря, когда увидел (т.е. узнал), что там не было другой лодки, кроме одной, принадлежавшей ученикам Христа, и что Иисус не вошел в лодку к Своим ученикам, но ученики Его отправились одни (а между тем из Тивериады прибыли и новые лодки), — увидев это, народ поехал на этих лодках в Капернаум, который известен был как постоянное местопребывание Иисуса.
Иисуса народ нашел на той стороне моря, т.е. на противоположном тому берегу, на котором совершилось чудесное насыщение и именно в Капернаумской синагоге (см. ст. 59). (Несколько неточное географически утверждение — и Тивериада и Капернаум находятся на одном, западном берегу Генисаретского озера, но разделены заливом; прим. ред.) Это было, значит, в тот день, когда в синагогах совершалось богослужение, т.е. в понедельник или в четверг (Гейки). Своим вопросом, предложенным, вероятно, еще при входе Христа в синагогу: "Равви! Когда Ты сюда пришел?" народ выражает свою догадку, что прибытие Иисуса в Капернаум не могло обойтись без чуда, так как пешком обойти по северо-западному берегу моря Иисус не мог бы так скоро, а лодки, на которой бы Ему можно было приехать, не было.
"Когда" здесь равнозначаще выражению "как".
Христос не отвечает на вопрос народа, а как Сердцеведец раскрывает перед Своими слушателями состояние их собственных сердец, так как этим состоянием и объясняется предложенный народом Христу вопрос. Народ — говорит Господь — ищет Его не потому, что видел в чуде насыщения знамение, но ради самого этого чудесного насыщения. Народ не склонен видеть в чудесах Христа доказательства Его божественного происхождения и свидетельство о Его призвании стать Искупителем человечества от греха, проклятия и смерти. Народ смотрит на чудо только как на средство удовлетворения тех надежд и ожиданий, какие иудеи связывали с пришествием Мессии. "Теперь-то думал народ — настала, наконец, пора счастливого Царства Мессии! Христос объявит Себя царем земным и даст нам все, чего мы ни пожелаем". Но Христос далек от этих мечтаний. Он указывает народу на непрочность той пищи, которой тот ищет: эта пища не может продлить жизнь на веки для тех, кто ее вкушает. Есть другая пища, которая не исчезает и питательность которой простирается на всю вечность (эта пища то же, что и вода, о которой Христос говорил самарянке в 4:14). Вероятнее всего, под этой пищей Христос разумеет Себя Самого как посланного от Отца и раздаятеля небесных благ (ср. ст. 35). И пищу эту может дать только Сам же Христос, ибо Его запечатлел Отец, т.е. дал относительно Христа Свое удостоверение (3:33) как относительно раздаятеля этой вечной небесной пищи. Запечатление же совершилось посредством дел вообще, какие совершал Христос (5:36 и сл.,), и особенно через чудо насыщения пяти тысяч.
Бог. Слово это поставлено в самом конце предложения, для того чтобы оттенить особую важность Этого Свидетеля о Христе.
Слушатели Христа и сами стремятся к вечной жизни как к высшему благу, но они не знают, что им нужно сделать для того, чтобы особенно угодить Богу (дела Божии) и получить вечную жизнь. В ответ на это Христос говорит им, что для этого необходимо только одно дело — вера во Христа как посланного от Бога раздаятеля небесных благ. Они должны всецело предать сердца свои Христу, отказавшись от церковных пожеланий, от своих эгоистических стремлений и подчинившись откровенной во Христе воле Божией.
Но слушатели Христа не могут еще возвыситься до такой веры в Него. Они просят еще удостоверения вроде того, какое имели их отцы от Моисея, который низвел им манну в пустыне. Чудо насыщения казалось им недостаточным в качестве удостоверения по отношению к мессианству Христа.
Какое же Ты дашь знамение... Ударение здесь следует поставить на слове "Ты". Иудеи как бы говорят: "были и другие посланники Божии, — что Ты представишь нам особенного против их чудес, для того чтобы мы поверили именно в Тебя как Мессию?" Иудеи ожидали от Мессии полного удовлетворения своих земных желаний, основания земного царства. Иисус же прямо избегал всяких доказательств Своего мессианского достоинства; Он хотел, чтобы иудеи видели в Нем основателя духовного, Небесного Царства и раздаятеля вечной жизни. И чудеса, какие Он творил доселе для подтверждения Своего небесного посланничества, казались иудеям недостаточными, им хотелось большего... Хлеб с неба... ср. Исх. 16:15 и Пс. 77:24; 104:40.
Дал им... конечно, Бог, при посредстве Моисея.
Не Моисей... т.е. манна, которую вам дал Моисей (точнее: Бог через Моисея) не есть небесный хлеб: истинный (άληθινόν, т.е. вполне отвечающий своему назначению или своей идее) небесный хлеб дает вам Отец Мой.
Выражение "Отец Мой" вместо выражения "Бог" употреблено, очевидно, с той целью, чтобы показать, что истинный, действительно небесный хлеб подается Богом только чрез Сына Божия.
Мысль, высказанная в 32-м стихе, обосновывается здесь указанием на то, что вообще хлебом небесным (здесь общее Божиим) может быть только то, что сходит с неба и дает жизнь всему человеческому роду (миру), а не одному иудейскому народу, как было с манной. Таким образом здесь обозначены качества и действие небесного хлеба вообще, и пока еще нет речи о том, что этот хлеб есть Сам Христос. Это видно из заявления народа: "Господи (т.е. господин), подавай нам всегда такой хлеб!" (ср. просьбу самарянки в 4:15).
Тогда уже Господь прямо указывает на Себя Самого как на истинный хлеб жизни.
Приходящий ко Мне, т.е. верующий в Меня. Ко Христу можно прийти только через веру в Него.
Не будет алкать. Как хлеб жизни, Христос утоляет голод и жажду навсегда, т.е. дает полное удовлетворение духовным потребностям человека.
Но Я сказал вам... К сожалению, иудеи не верят Христу, хотя и видели Его вчера, как Он совершил чудо насыщения пяти тысяч. "Сами же вы — как бы говорит им Христос — полагаете свою веру в Меня в зависимость от того, буду ли Я совершать пред вами чудеса (см. ст. 30). Но чудо или чудесное знамение вам дано было вчера и если бы у вас были глаза, то вы могли бы увидеть то, что вам хотелось видеть, т.е. признать в совершенном Мною чуде знамение Моего Божественного посланничества. Но вы не захотели видеть" (ср. Ис. 6:9[195]).
Это неверие Иудеев свидетельствует о том, что они не принадлежат к числу тех, кого дает Христу Отец.
Все, что дает Мой Отец... Между последними словами 36-го стиха и этим заявлением нужно предполагать некоторую паузу. Слушатели молчали, молчал и Христос, видя, что они никак не могут согласиться с Ним относительно значения совершенного Им накануне чуда. Потом, через несколько минут молчания, Христос объясняет Своим слушателям, что их неверие в Него происходит от неправильного положения, какое они заняли в отношении к Богу, и что это неверие будет иметь для них самые ужасные последствия — именно лишение вечного спасения.
Господь не учит здесь о существовании абсолютного божественного предопределения, а говорит только о приуготовляющей или предваряющей благодати Божией, которая действует на сердце человека, не уничтожая его свободного произволения.
Не изгоню вон. Христос никого не хочет лишить возможности войти в Царство Божие, ибо Он пришел исполнять волю Божию, которая хочет, чтобы Христос воскресил в последний день всех данных Ему, т.е. ввел их в блаженство вечной жизни (ср. 5:29).
Чтобы всякий... Отец хочет даже спасения всех (всякий), а не только тех, кого Он дал Сыну.
Видящий Сына, — т.е. созерцающий Его своими духовными очами (θεωρειν а не просто όραν). Такое созерцание дает возможность созерцающему проникнуть в самое существо того лица, которое является предметом созерцания, и в заключение приводит созерцающего к полному преклонению перед этим лицом.
И Я воскрешу. Не другой кто-либо, а Я, именно Я, Один Я!
Слова Христа о Себе, как об истинном хлебе жизни, сшедшем с неба, произвели недовольство в иудеях, и они стали довольно громко роптать на Христа. Ведь они Его хорошо знают, — Он — сын Иосифа. Как же Он отваживается приписывать Себе какое-то небесное происхождение?
Не Иисус ли это? Точнее: "этот ούτος — выражение пренебрежения) — не Иисус ли?"
Христос не хочет вступать с иудеями в пререкания по поводу Своего таинственного происхождения: эта тайна могла быть постигаема только верующими сердцами. Вместо этого Он выясняет иудеям, откуда происходит их недовольство словами Христа, их недоумение. Причина этого в том, что они не привлечены Отцом ко Христу, а с радостной верой ко Христу может прийти только тот, кто последовал такому влечению со стороны Отца. Под привлечением здесь разумеется не действие благодати Божией вообще в совести человека, а привлечение ко Христу человека, созерцающего чудесные знамения Христа, какие свидетельствуют, что в лице Христа явился посланный Богом Спаситель мира.
Господь только что сказал, что Сам Бог привлекает людей к вере во Христа. Теперь Он подтверждает это положение ссылкою на прор. Исаию, который, изображая (54:13[196]) духовное величие будущей Церкви Божией, говорит, что в этой Церкви все будут научены Богом (в подчеркнутых словах заключается главная мысль, на которую обращает внимание Христос). А так как это научение Богом предполагает как необходимое условие то, что человек слушает Бога, учится у Него, то Христос из слов пророка и выводит, что к Нему приходит только слышавший от Отца и научившийся. Иудеи же, очевидно, не принадлежат к таким людям. Но слышать и учиться у Отца — замечает при этом Христос — возможно только через посредство Сына, Который видел Отца. Самое привлечение людей ко Христу совершается также через Христа.
Кто есть от Бога. Точнее: сущий у Бога (παρά τ. Θεού). Это выражение указывает на предшествование Христа у Бога, причем Он ивидел Отца.
Доказавши иудеям, что они не имеют никакого права роптать на то, что Христос требует от них веры в Его божественное посланничество, Христос снова (ср. ст. 35 и 40) начинает говорить о том, что только вера в Него дает вечную жизнь и спасение и что Он именно есть действительный хлеб жизни. Манна, на которую иудеи выше указывали Христу, как на небесный хлеб (ст. 35), не давала силы вечно жить: евшие ее умирали. Хлеб же небесный должен быть таким, чтобы (ϊνα) вкушающий от него не умирал (ст. 50). Но в каком смысле здесь употреблено выражение: "не умирал?" Обещает ли здесь Господь вкушающим от действительного небесного хлеба бессмертие и по телу? Нет, из стиха 40-го видно, что и верующие во Христа и, следовательно, вкушающие небесный истинный хлеб должны также умереть: Христос воскресит их в последний день. Следовательно, здесь Христос хочет сказать только, что вкушение истинного небесного хлеба дает человеку возможность после смерти воскреснуть к вечной жизни. Отсюда можно заключить, что и слово Христа о странствовавших в пустыне Синайской евреях, что они умерли, по преимуществу означает то, что они умерли духовно, что вкушение манны само по себе не дало им возможности вступить с Богом в такое тесное общение, которое бы продолжилось и после их смерти: умерши телесно, они за гробом не вошли в вечную блаженную жизнь и со временем не получат блаженства[197].
Здесь Христос высказывает новую мысль, еще более непонятную и неприемлемую для иудеев: Я Хлеб живый, т.е. имеющий в тебе жизнь и могущий сообщать жизнь верующим (ό ζων), шедший с небес, т.е. в известный момент принявший плоть человеческую. Кто будет есть этот хлеб, тот будет жить во век, т.е. такой человек и теперь живет настоящею жизнью, и будет продолжать жить, несмотря на то, что душа его в смерти разлучится с телом. И тут же Христос прямо объявляет, что хлеб, о котором Он говорит, естьплоть Его, которую Он отдает за жизнь мира.
В этих словах Христос представляет плоть Свою, человечество Свое, с одной стороны, как искупительную жертву за мир, — с другой, как пищу, дающую верующим живот вечный, подобно тому, как в скинии и храме были хлебы предложения, которые приносились как жертва Богу, и которые потом предоставлялись в пищу священникам. Здесь, таким образом, дается самое ясное обетование касательно евхаристии. В ней верующие будут вкушать самую плоть Христа или самое тело Его (Малиновский прот. Прав. догм. богословие т. 4-й с. 134).
Иудеи поняли слова Христа в том смысле, что Он обещает им отдать на снедение Свою живую плоть, Свое тело в настоящем его виде и состоянии. Одни давали один ответ на вопрос: "как то может быть?" другие — другой. Таким образом, произошел между иудеями спор. Но Господь не берет назад Своих слов и нисколько не смягчает их. Напротив, Он еще усиливает высказанную Им мысль, когда говорит, что им необходимо не только есть плоть Его, но и пить Его кровь, если только они хотят иметь в себе жизнь. Но вопрос: "как возможно будет это вкушение плоти и крови Его?" Христос пока оставляет без разрешения, потому что говорить о том, что плоть и кровь Он предложит верующим в таинстве евхаристии, было еще преждевременно.
Мысль, выраженная в предыдущем стихе, повторяется здесь в усиленной форме (понятие "есть" обозначено здесь не глаголом φαγειν, а более сильным и резким словом τρώγειν).
Истинно есть пища (άληθήζ) т.е. в противоположность земной пище, которая дает только телесную и временную жизнь, плоть и кровь Христова дает жизнь истинную — вечную и духовную, и потому может быть названа истинною пищею.
Человек, вкушающий плоть и кровь Христа, пребывает в действительном общении со Христом, так сказать, воспримет в себя Христа (ср. Гал. 2:20[198]): и верующий находится во Христе и Христос в нем. Такое тесное общение между Христом и верующим основывается на том жизненном общении, какое существует между Христом и Живым Отцом, т.е. имеющим в себе жизнь (ср. 5:26).
Живу Отцом — т.е. от Отца получил жизнь, но имею, однако, ее в полном Своем распоряжении, так что могу Сам сообщать ее и другим (ср. 5:26). Поэтому-то Сын может тем, кто принимает Его в себя как пищу жизни, сообщать жизнь.
Жить будет Мною. Человек будет жить постольку, поскольку он находит во Христе свою пищу.
Здесь подводится итог ко всему сказанному.
Сей есть. Такое качество имеет хлеб, сшедший с небес. Он дает жизнь вечную.
В синагоге (см. объясн. в толк. на Мф. 4:23). Замечание о том, что речь Христа сказана была в синагоге, евангелист делает для того, чтобы обозначить решительность Христа, не побоявшегося выступить с учением о Себе там, где враги Его чувствовали себя особенно сильными.
Раньше только иудеи (противники Христа) соблазнялись учением Христа о Себе как о хлебе, сшедшем с небес, теперь же и многие изучеников или последователей Христа пришли в недоумение, когда услыхали, что кто не будет есть плоти Его и пить крови Его, тот не получит вечной жизни.
Странные слова — точнее: "соблазнительные". Эта соблазнительность слов Христа заключалась в том, что Он ставил спасение, получение вечной жизни в зависимость от вкушенья Его плоти и крови, — т.е., как думали эти ученики, от вкушения, от употребления в пищу той плоти и крови, какие Христос имел в то время.
Никто не сообщал Христу об этом недоумении Его последователей — Он Сам узнал об этом как Сердцеведец. Чтобы показать им, как мало пока причин впадать в сомнение и недоумение, Христос говорит: "что же, если увидите..?" Это значит: "а что же вы будете говорить тогда, когда увидите чувственными очами (θεωρειν у Иоанна имеет и такое значение) вознесение Мессии туда, где Он был прежде", т.е. на небо? (ср. ст. 38 и 20:17). Христос, говоря эти слова, обращался конечно ко всем Своим последователям, окружавшим Его, но имел в виду, без сомнения, главным образом апостолов Своих, которые должны были присутствовать при Его вознесении. Ведь и среди апостолов могли быть тогда недоумевающие по поводу учения Христа о необходимости вкушения Его плоти и крови.
Но что соблазнительного могло найтись для апостолов в самом факте вознесения Христова? Не должно ли оно было, напротив, еще более убедить их в том, что Христос есть поистине Сын Божий? Соблазнить апостолов могло то, что Христос восходил на небо как человек, что он по человечеству шел воссесть на престоле Божием. Если Иудеям представлялось богохульством, что Христос только еще говорил о Своем равенстве с Богом (5:18), то апостолам, которые были также проникнуты, как иудеи, идеей о несовместимости человеческого ограниченного и немощного естества с божественным не могло не показаться странным, когда Человек — Иисус Христос (1 Тим. 2:5[199]), на их глазах поднимался в небо для того, чтобы занять место одесную Бога (Кол. 3:1).
Обычно это место понимают как увещание слушателям возноситься своим пониманием над обыкновенными иудейскими плотскими воззрениями. Но такое толкование подает повод думать, что Христос Сам не хотел, чтобы Его слова о необходимости вкушения Его плоти и крови были Его слушателями поняты буквально. Правильнее и согласнее с контекстом речи видеть здесь указание на то, что Христос предложит Свою плоть не как нечто отрешенное от Его целой живой личности, не как какое-нибудь мертвое вещество, а как нечто оживленное, в чем будет иметь свой орган действования вся Его живая личность. Одна человеческая телесность, без божественного начала, не может иметь для воспринимающих ее от Христа животворящей, спасающей силы. Когда дух Христов преобразит эту телесность Христа, тогда она и станет восприниматься и быть полезною для верующих во Христа как животное питание. Следовательно, не та плоть Христова, какую видели Его ученики в то время, человеческая телесная природа вошедшего на небеса и прославленного во всех отношениях Сына человеческого, но плоть Христа прославленная и одухотворенная — вот что должно стать со временем пищею и питием для верующих.
Находится ли в разъясненной речи Христа прямое пророчество об учреждении таинства евхаристии? Согласно с большинством древних отцов и учителей Церкви (есть из числа таковых и несогласные с общим мнением, напр., Климент Александрийский, Афанасий), мы полагаем, что такое пророчество здесь имеется. В самом деле, в чем же ином, как не в евхаристии, может совершиться усвоение верующими телесности Христовой как питающей их; главным образом, душевные силы? Но с другой стороны, было бы неправильно видеть в речи Христа учение о том, что без принятия евхаристии уже вовсе невозможно спасение для человека. Последнее выражение 63-го стиха: "слова, которые Я говорю вам, суть дух и жизнь" показывает, что Христос признавал и за словамиСвоими то одухотворяющее и оживляющее значение, какое со временем будет иметь для людей вкушение Его прославленного тела. Среди слушателей Христа в Капернауме могли найтись люди, которые вполне уверовали бы во Христа на основании Его учения. Для таких-то людей заменою вкушения прославленного тела Христова и было восприятие в себя Его духовного образа, и это, без сомнения, было для них так же спасительно, как впоследствии стало спасительно для верующих принятие Святых Христовых тайн. То обстоятельство, что первые не вкушали Святых Тайн, не могло бы, конечно, быть им поставлено в вину, если бы они скончались до установления таинства евхаристии. Таким образом, в первой половине 63-го стиха Господь предсказывает об установлении Им таинства евхаристии, в котором верующие будут вкушать Его прославленное тело и кровь, а во второй Он разъясняет, что и теперь, для настоящих Его последователей, возможно иметь дух и жизнь: для этого нужно только с полной верой воспринимать Его слово и сделать его руководящим началом своей жизни.
Здесь Христос разъясняет, почему роптали на Него ученики Его. Вера их была так слаба, что ее как бы совсем не было. И это Христос заметил уже с самого прихода к нему таких учеников. Мало того, даже среди ближайших Его учеников есть ученик, который предаст Его. Этим евангелист, хочет сказать, что обнаружившееся теперь неверие со стороны учеников Христа не было для Него чем-либо неожиданным: уже с самого начала, когда только первый раз явились эти ученики к Господу, Он знал, что они не надолго будут Его последователями. Знал также Господь, что Иуда Искариот предаст Его врагам.
Может явиться вопрос: зачем же Господь допустил следовать за Собой и тем ученикам, которые должны были со временем отпасть от Него, зачем Он в число ближайших учеников принял Иуду? Вопрос этот разрешается так. Господь ни у кого не отнимал возможности спасения, никого не лишал Своих наставлений. Так Бог "повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных" (Мф. 5:45). В частности, Иуду принял Христос к Себе, конечно, потому, что и здесь Он исполнял волю Своего Отца небесного (5:19 и сл.), в молитвенной беседе с Которым Он провел ночь перед избранием апостолов (Лк. 6:12[200]). То вина самого Иуды, что он не воспользовался своею близостью ко Христу, для того чтобы отрешиться от своих узко-материалистических ожиданий в отношении к тому Царству, которое должен был основать Мессия. Дверь же ко спасению была открыта и для Него.
Говоря о том, что Христос знал, кто Его сопровождает и окружает под видом учеников, Иоанн вероятно, хотел указать на те душевные муки, какие должен был претерпевать Христос, поддерживая с такими людьми тесное общение.
Стих этот точнее перевести нужно так: Потому-то, т.е. так как некоторые из вас не веруют, и говорил Я вам... Христос, зная, что некоторые из Его последователей не веруют в Него как должно, сказал об этом еще раньше (ст. 37:44), когда разъяснял, что вера в Него является результатом привлечения со стороны Отца.
С этого времени — правильнее: вследствие этого (εκ τούτου), именно потому, что слова Христа о Себе как о хлебе жизни показались им соблазнительными. Эти ученики, очевидно, имели в себе ложный энтузиазм по отношению ко Христу; они только искали себе первых мест в том земном царстве, которое, по их представлению, должен был основать Мессия. Между тем, Христос совсем не подавал надежд на осуществление такой мечты: Он скорее указывал Своим последователям путь страданий и смерти.
Как Сердцеведец, Христос знает, что 12 апостолов не хотят уйти от Него, но все-таки, как бы предоставляя им на выбор: уйти или остаться с Ним, Он обращается к ним с вопросом, не хотят ли и они уйти? Не ради Себя Он предлагает апостолам такой вопрос, а ради них самих, чтобы они теперь окончательно закрепили свое убеждение в истинности Мессианского достоинства Христа своим открытым исповеданием.
Петр, как "уста апостолов", понимает всю важность настоящего момента и в форме восклицания выражает свою и общую для его сотоварищей, за исключением Иуды, уверенность в том, что только Христос может привести их ко спасению.
Глаголы вечной жизни, т.е. сообщающие людям вечную жизнь.
Уверовали и познали. В других местах у Иоанна (напр., Ев. Ин. 17:8[201]; 1 Ин. 4:16) ранее упоминается о познании, а потом уже о вере. Но там познание понимается как ознакомление со внешними обстоятельствами дела, а здесь обозначает более глубокое проникновение в учение Христа о Своем Лице и служении.
Чтобы апостолы не впали в излишнюю самонадеянность на свое положение постоянных последователей Христовых, Господь указывает на то, что и среди них есть один человек, по настроенности своей близкий к диаволу. Как диавол находится в постоянно враждебном настроении по отношению к Богу, так и Иуда ненавидит Христа, как разрушающего все его надежды на основание земного Мессианского Царства, в котором бы Иуда мог занять выдающееся место.
Об Иуде Искариоте см. в толк. на Мф. 10:4.
Сей хотел предать Его. Точнее: "сей имел — шел, так сказать, к тому, чтобы предать Христа, хотя сам еще ясно де сознавал этого своего намерения".
На празднике Пасхи, о приближении которого Иоанн упоминал в предыдущей главе (6:4), Христос, очевидно, не был. Он путешествовал в это время и в летние месяцы, следовавшие за означенной Пасхою, по Галилее, так как в Иудею идти в это время было для Него опасно ввиду враждебных замыслов против Него со стороны иудеев. На время этого галилейского путешествия падают события, о которых рассказывается в Евангелии Матфея (гл. 15) и Марка (7:1-8,10): спор с фарисеями о преданиях старцев (Мф. 15:1-20), Путешествие Христа по верхней Галилее до границ Финикии, где Он исцелил дочь хананеянки, возвращение оттуда в северо-восточную область галилейского моря и второе насыщение народа, после чего Христос с Своими учениками переправился через море в страну Далмануфскую, находившуюся в области Генисаретской (Мф. 15:21-39; Мк. 7:24-8:10), где фарисеи и саддукеи потом требовали от Него знамения с неба. (видимо в окрестностях современного города Ginnosar, как раз напротив древней Вифсаиды. Прим. ред.) В это именно время, между возвращением в страну или область Генисаретскую и тем требованием знамения, с каким фарисеи и саддукеи обратились ко Христу, и совершилось, по всей вероятности, отшествие Христа в Иерусалим на праздник Кущей.
О празднике Кущей см. объясн. к кн. Лев. 23:33 и сл., в Толк. Библ. т. 1-й.
Из слов братьев Христа (о братьях Христовых см. объясн. в Ев. Мф. 1:25 и 13:55) видно, что они знали, с одной стороны, об уменьшении последователей у Христа в Галилее (6:66)[202], с другой, о том, что в бытность Свою в Иерусалиме Господь собирал вокруг Себя большое число слушателей (3:26, 29; 4:1; ср. 2:23). "Там, в Иерусалиме, — говорят Христу братья — Тебе только и можно теперь найти Себе учеников, если Ты вообще имеешь каких-либо учеников!" Перед теми именно учениками Христос и должен совершать Свои дела, потому что тамошние жители надежнее, чем легкомысленные галилеяне. Нужно Христу идти в Иудею и потому, что Он высказывает притязание на титул Мессии, ибо только в Иерусалиме люди в состоянии оценить как должно деятельность Христа. Там, в Иерусалиме, Мессия должен объявить об открытии Своего Царства и оттуда владычествовать над всею израильскою землею и над целым миром.
Если Ты творишь такие дела, т.е. дела чудесные, какие могут оправдывать Твои притязания, то Ты должен не в провинциальной неизвестности оставаться, а выступить перед всем иудейским миром, и в подходящем месте.
В объяснение предложения братьев Господа евангелист говорит, что тогда они не веровали в Него. Они, в самом деле, не могли признать в Нем Того, Кем Он объявлял Себя, и последовать за Ним, как сделали это 12 апостолов. Они видели знамения, какие совершал Христос, но все-таки не пришли к такой вере в Него, какую Он хотел бы от них видеть. В этом они сходились с прочими Иудеями (ср. 12:37). Но с другой стороны, они не прервали общения с своим названным братом; они дорожат Его честью и хотят, чтобы мир поскорее признал Его в Его достоинстве: тогда и они пойдут за Ним.
Господь не отвечает братьям по существу, потому что они не в состоянии были тогда понять Его слов как должно. Он говорит им только то, что для них вполне понятно, а именно указывает на опасности, каким бы подверг Он Себя, если бы теперь же отправился в Иерусалим. Его время, т.е. время для полного обнаружения Его достоинства, еще не наступило. Конечно, это время обнаружения Мессианского Своего достоинства для Христа должно наступить, но это будет иметь место не в праздник Кущей, а в следующий праздник Пасхи.
Однако Господь, после того как Его братья ушли на праздник, и Сам отправился в Иерусалим, хотя и один, как будто тайно. Это изменение в принятом решении подало еще неоплатонику Порфирию повод упрекать Христа, в непоследовательности, в неверности Своему слову. Но на это возражение, повторяемое и теперь рационалистами, нужно сказать, что Христос сказал братьям, что не пойдет на праздник Кущей открыто, с торжеством, как Мессия-царь; но Он не говорил, что вовсе не отправится в Иерусалим даже как обыкновенный богомолец. Таким богомольцем Он и идет теперь на праздник, не возбуждая при этом ничьего внимания к Себе.
Отсутствие Христа на празднике — вероятно в самом начале, в первые дни праздника — было замечено иудеями, которые, очевидно, рассчитывали теперь захватить Христа в свои руки. И в толпе народной говорили о Христе. Одни называли Его добрым,т.е. как у нас выражаются, честным общественным деятелем, а другие народным возмутителем. Но первое мнение боялись высказать вслух всего народа, так как иудеи, враги Христа, могли объявить державшихся такого мнения учениками Христа и подвергнуть их задержанию.
В точности неизвестен день, в какой Господь прибыл в Иерусалим. Но в храм он вошел (точнее: возшел. Храм действительно находился на некоторой высоте по отношению к городским зданиям) в половине, т.е. день на четвертый праздника Кущей, который продолжался семь дней.
Учил. На сей раз Господь выступает в Иерусалиме уже не как простой богомолец, каким Он шел в Иерусалим и каким Он приходил в Иерусалим в прошлогодний праздник Kyщей, а как учитель Своего народа, как проповедник. Если в предшествующий раз Ему пришлось вступить в спор с иудеями, то это было вызвано обвинениями, какие стали высказывать против Него Его враги. Теперь же Он выступает в храме по своему собственному почину.
Иудеи удивляются познаниям в законе и священных книгах вообще, обнаруженным Христом. "Он встречал и отражал мнения раввинов тончайшими и крайне оригинальными ссылками на Священное Писание. Он проникал далее письмен — до самого духа" (Гейки). Так как в этом недоумении, высказанном иудеями, заключался намек на то, что образование, полученное Христом не в раввинской школе, не могло быть вполне надежным ручательством в Его православии или правоверии, не давало гарантии в истинности учения Христова, то Христос и говорит целую речь в защиту истинности Своего учения и вообще о своем божественном посланничестве.
Речь Христа разделяется на три части. В первой (16-24) Господь защищает Свое учение, как имеющее божественное происхождение. Во второй (25-30) доказывает Свое собственное происхождение от Бога. В третьей (31-34) предвозвещает противникам Своим Свое скорое удаление к Отцу.
В ответ на злое замечание иудеев относительно неизвестности происхождения учения Христова, Христос утверждает здесь, во-первых, что Его учение действительно есть учение Его, учение не заимствованное у какого-либо раввина (на это указывает выражение ή έμή διδαχή гораздо более сильное выражающее мысль о принадлежности Христу учения, чем другое, параллельное ή διδαχή μου). Во-вторых, Он говорит, что Сам-то он получил Свое учение от пославшего Его, т.е. от Бога.
Как, однако, убедиться в том, что Христос говорит о происхождении Своего учения от Бога правду? Это очень просто. Нужно только самим ценителям учений творить или даже только хотеть, стремиться творить волю Божию, выраженную в Писании, — и тогда они легко и скоро убедятся в том, что учение Иисуса Христа от Бога. Так близко это учение ко всему тому, что Бог в Ветхом Завете возвещал Израилю! "Чтобы усвоить религиозную истину, нужно иметь сердце, желающее научения от Бога, — сердце, любящее Бога и желающее знать Его волю, как бы она ни противоречила собственной воле каждого человека. Чья душа не любит истины и никакого согласия с Богом, тот не может признать истины даже и тогда, когда ее слышит" (Гейки).
Однако большинство людей не имеет за собою этого достоинства – не идет путем, указанным Богом в Ветхом Завете. Как же это большинство может убедиться в истинности учения Христа? Оно должно обратится к простому здравому смыслу. Последний говорит: "если какой-либо проповедник не ищет себе почета, а заботится только о славе пославшего его, тот, очевидно, заслуживает всякого доверия". Но Христос так именно и поступает, откуда и следует заключить, что Его учение истинно.
Так как стоявшие перед Христом иудеи обвиняли Его ранее, именно в прежнее посещение Им Иерусалима, в нарушении закона о субботе (5:10-18) и теперь продолжали питать по отношению ко Христу злобные намерения (7:1), то Господь пользуется теперь возможностью показать им неосновательность их нападок на Него. Это была первая встреча Христа с иерусалимскими "иудеями" после столкновения, происшедшего по случаю исцеления расслабленного при Вифезде. Он теперь прямо обвиняет иудеев в злодейском умысле, какой они составили против Него как против нарушителя закона, и показывает, что они сами виновны в неисполнении закона.
Никто из вас. Здесь нельзя усматривать указания на всеобщую греховность по отношению к Закону Божию, потому что, если бы факт всеобщей греховности имелся здесь в виду и если бы Христос сослался на этот факт в доказательство того, что грешники не имеют права судить и Его за мнимое нарушение закона, то этим самым Он подал бы повод к отрицанию законности всяких судий. Нет, здесь Господь имеет в виду особый случай, о котором Он говорит ниже (ст. 22).
Народ, т.е. толпа богомольцев, пришедших из разных отдаленных от Иерусалима стран и не ознакомленных с положением, какие заняла иерархия по отношению ко Христу, грубо прерывает Христа, указывая на неосновательность Его обвинений против "иудеев".
Господь, не обращая внимания на слова народа, продолжает Свою речь, причем обращается главным образом к "иудеям". Он напоминает им об одном деле, Им совершенном, т.е. об исцелении расслабленного при Вифезде. Из-за этого одного случая нарушения Христом субботы "иудеи" так озлобились на Христа, что стали искать Его смерти. А между тем, сами они нарушают субботу постоянно — именно когда в субботний день им приходится обрезывать младенца, которого по закону следовало обрезать непременно на 8-й день по рождении (Лев. 12:3; ср. Быт. 17:12).
Различие между тем нарушением закона, какое совершил Христос, и теми, какие дозволяют себе делать "иудеи", состоит не в том, что Он нарушил закон в отдельном случае, а те — постоянно. Важнее то, что они, через нарушение закона, достигали только введения младенца во внешнее общение с Богом, делали его членом теократического общества, а Христос при Вифезде даровал расслабленномуполное — и внешне и внутреннее спасение (выражение "всего человека" заключает в себе мысль об особенной важности чуда исцеления по сравнению с актом обрезания младенца, который не "весь" освящался этим актом). Давая же расслабленному такое благо, Христос, можно сказать, не нарушил, а исполнил высшую божественную заповедь о любви к ближнему, которая составляла и центральный пункт учения закона и пророков (ср. Мф. 5:43; 7:12 и др.).
Если теперь за это дело Христа обвиняют в нарушении закона, то это уже суд по внешней стороне поступка, а не по существу — суд формальный, который принимает во внимание только то, что Христос совершил такое нарушение закона, какого другие не совершали. Ведь эти "другие" также нарушали закон и в еще более важных случаях. Почему не судить и их?
Слова Христа, очевидно, побудили врагов Его скрыться в толпе. В самом деле, ведь они не могли не сознать, что их отношение ко Христу являлось придирчивым до явной несправедливости. И раввины, напр., Элазар бен-Азарья, сопоставляли обрезание с исцелением всего тела, чтобы доказать, что и в субботу спасти жизнь человеческую так же хорошо, как и совершить обрезание — закон о святости субботы через это не нарушается (трактат Тосефта). Тогда некоторые из жителей Иерусалима, которым, конечно, было хорошо известно отношение иерархии ко Христу, выражают свое удивление такой необъяснимой перемене своих начальников, какая ясно произошла в них. "Если предположить — думали иерусалимляне, — что начальники также уверовали в Мессианское достоинство Христа, то этому мешает то обстоятельство, что все знают о происхождении Христа, между тем как Мессия, по иудейскому воззрению, должен был явиться внезапно и из неведомой страны". Действительно, раввины учили, что Мессия, после рождения Своего в Вифлееме, будет унесен духами и ветрами и когда вернется во второй раз, то никто не будет знать, откуда Он пришел.
Холодные и равнодушные замечания, какими обменивались между собою иерусалимляне, побуждают Христа обратиться к ним с горьким упреком (который Христос провозгласил или, собственно закричал в храме έκραξεν). Мысль, содержащаяся в этом упреке, такова: "вы думаете, что точно знаете Мое происхождение, а между тем Я вовсе не простой житель Назарета, который только сам возомнил о себе как о Мессии. Нет, Я прихожу от Бога, от Бога получил Свои полномочия. Бог есть тот, Кто послал Меня, и это Его право — право вполне законное (он истинен, посылая Меня). К сожалению, вы-то Бога, пославшего Меня, не знаете и, конечно, поэтому не принимаете Меня. Только Я один знаю Его, потому что Я у Него (перевод "от Него" не отвечает стоящему здесь греческому выражению παρ'αύτοΰ), и Он послал Меня.
Иерусалимляне оскорбились этими словами Христа и хотели схватить Его, чтобы предать в руки властей как богохульника, приписывавшего Себе исхождение от Бога. Но никто, однако, не сделал этого, так как час страданий Христовых еще не наступил.
В противоположность иерусалимлянам, многие из толпы богомольцев, пришедших издалека, уверовали во Христа как в Мессию. Хотя в это посещение Иерусалима Христос не творил здесь чудес, но несомненно, что слухи о Его чудесах в Галилее (знаменияминазывает чудеса и народ, очевидно, следуя тому взгляду на чудо, какой устанавливал Христос ср. 6:26) дошли до ушей этих богомольцев. Фарисеи же, конечно, со вниманием прислушивались к словам народа о Христе и так как они вместе с первосвященниками входили в лице своих представителей в состав Синедриона (Мф. 2:4), то они и постарались вместе с первосвященниками положить конец народному волнению, пославши служителей Синедриона захватить Христа.
В толпе окружавших Его слушателей Христос заметил и этих служителей Синедриона и потому, отожествляя всех Своих слушателей с этими посланцами Синедриона, Он обращается ко всей толпе с возвещением, что Он скоро уйдет к Пославшему Его, куда слушатели не могут за Ним последовать, хотя бы и захотели.
Будете искать Меня — конечно, с целью принести покаяние в своем непослушании Христу (ср. 8:28[203]).
Слова Христа об удалении к Пославшему Его не были поняты народом, который подумал, что Христос, может быть, хочет уйти к какому-нибудь знаменитому раввину, жившему в рассеянии, т.е. за границами Палестины.
Рассеяние Еллинское — это рассеянные в разных областях Греции евреи. "Там — думает народ — в синагогах еврейских Христос мог выступить в качестве странствующего проповедника, а потом перейти и к проповеданию Своего учения среди настоящих греков". Так впоследствии поступали апостолы (Деян. 11:19[204] и сл.; 13:14[205] и сл.). Но в словах иудеев, несомненно, заключается насмешка над Христом.
"Да, — как бы говорят они — тебе не удалось распространить свое учение здесь, среди настоящих израильтян, и вот ты хочешь испытать счастье на чужой стороне, где живут иудеи, менее знакомые с истинами преданной от отцов веры и потому более податливые на всякие новшества. Что же? Невелика будет тебе честь, если там ты и будешь иметь некоторый успех..."
Евангелист сообщает еще одно изречение Христа, с каким Он в последний день праздника Кущей обратился к народу. Так как евангелист называет этот день великим, то это, без сомнения, был седьмой день. Правда, по закону Моисея (Лев. 23:35 и сл.; Чис. 29:35; ср. Неем. 8:18) и по иудейскому обычаю времени Христа, к семи дням праздника Кущей присоединялся еще восьмой день — тоже праздничного характера, названный в законе праздничным собранием (ацерет), но этот день не имел сходства с предыдущими днями праздника Кущей. Так, пребывание в кущах оканчивалось седьмым днем; торжественные хождения к силоамскому источнику за водою — также. И, кроме того, в седьмой день это хождение с пением 117-го псалма (осанна!) совершалось семь раз, почему этот день позже и получил название "великой осанны". В этот день также уносились от алтаря ветви, какими он украшался в начале праздника. Словом, седьмой день был заключительным днем праздника, днем особого праздничного оживления. Поэтому-то и Господь в этот день не ожидал, как делали другие учителя, чтобы народ сам собрался вокруг Него, в то время как Он бы сидел (проповедники у евреев обыкновенно учили сидя ср. Мф. 23:2[206]), а, напротив, Сам звал к Себе народ, стоя в галерее храма. Сквозь шум толпы, которая двигалась от алтаря к источнику Силоамскому, по двору храма разносится его призыв: "кто жаждет, иди ко Мне, и пей". Находившиеся на дворе храма богомольцы, певшие гимн пророку Исаии: "почерпайте с радостью воду из источников спасения" (Ис. 12:3), должны были понять, что Христос призывает к Себе, как к тому "источнику спасения", о котором предсказывает пророк. Заметить нужно, что Христос здесь говорит нечто большее того, что Он сказал некогда Самарянке: там (4:10,14) Он изображал Себя только как раздаятеля живой воды, здесь же — как эту самую живую воду. Он относит, таким образом, к Себе те слова, с какими псалмопевец обращался к Иегове: "у Тебя источники жизни, — во свете Твоем узрим свет" (Пс. 35:10).
Кто жаждет. Это — люди, сознающие недостаточность своих собственных сил для получения спасения (ср. Мф. 5:6). Они найдут полное удовлетворение своим запросам, уверовавши во Христа, подобно тому, как некогда евреи находили во время странствования в пустыне аравийской для себя воду в чудесной скале. Здесь Христос, таким образом, является как осуществление той идеи, какая была заключена в этом ветхозаветном прообразе: Он — истинная скала, источающая из себя чудесную воду, действительно удовлетворяющую жажду человечества.
Другое обетование: "кто верует в Меня..." имеет самостоятельное значение: оно — новое и по содержанию, и по форме. Касается оно не удовлетворения собственных потребностей того, кто с верою приходит ко Христу, а тех результатов, каких достигнет уверовавший во Христа человек по отношению к окружающей его среде. И образ здесь — другой, чем в 37-м стихе. Там о Духе Божием говорится как о воде из источника, утоляющей жажду человека, а здесь Дух Святой сравнивается с каналами и ручьями, которые в безводное время орошают то или другое поле или целую страну, охраняя растительность от погибели. Это сравнение ставит верующего во Христа на один уровень с Христом как источником воды живой. Но все-таки не сам человек, не сердце или уста его, а его чрево (ή κοιλία) названо неточным местом, откуда устремятся струи живой воды по засохшей земле. Это выражение — чрево — по отношению к человеку означает тело человека, главным образом, со стороны его назначения как органа питания и размножения (Втор. 28:4, 11 по 70-ти; Суд. 16:17; Иов. 1:21; ср. Лк. 1:15; Ин. 3:4). Следовательно, не в будущей, а в этой земной жизни верующие во Христа (делаются для многих других людей источником освящающим и оживляющим. Таковыми явились, напр., апостолы, напоившие водами своих учений всю вселенную — "всея вселенные питатели", как поет о них Православная Церковь (стих. на день Апостола Петра и Павла).
Как сказано в Писании. В Священом Писании такого изречения не имеется, но есть нечто напоминающее его. Именно в кн. Исаии говорится: "и будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнять кости твои, и ты будешь как напоенный водою сад, и как источник, воды которого никогда не иссякают (Ис. 58:11[207]; ср. Зах. 14:8[208]). То, что пророки говорили о значении Израильского народа, какое он, сам будучи просвещен Богом, будет иметь для народов языческих, теперь Господь прилагает к верующим в Него. Конечно, это должно было исполниться на верующих тогда, когда на них сойдет Дух Святой, посланный в мир по заслугам Христа (Ин. 16:13-14).
Так как читатели 4-го Евангелия мало были знакомы с обычаями праздника Кущей и с их таинственным знаменованием, а равно и с обетованиями Христа о ниспослании Святого Духа, какие находятся только у Иоанна, то евангелист считает теперь нужным заметить, что в этом случае Христос говорил о Святом Духе, Которого должны были получить верующие во Христа и Которого, до прославления Христа, на верующих не было.
Не было Духа Святого. Согласнее с древними кодексами читается это место в славянском переводе: "не убо бе Дух Святый", т.е. не был еще Дух Святый. Это, конечно, не показывает, что Дух Святой не существовал тогда. Нет, Он существовал всегда и сам евангелист говорит, что Дух Святой был в пророках (3:34), в Иисусе (6:63), в благочестивых людях (4:23) и во всем творении (6:63). Здесь же имеется в виду действие Духа Святого в Церкви, среди верующих во Христа. Такой Дух называется поэтому Духом воскресшего и прославленного Христа (20:22; 15:26; 16:7). Это действительно был новый в отношении к форме проявления Дух, о котором предвозвещали пророки (Иез. 2:2[209]; 18:31; 36:26), хотя по существу всегда был, во все времена, один и тот же Дух Божий.
Различно подействовали слова Христа на собравшихся около Него слушателей. Одни признавали Его пророком, хотя едва ли соединяли с этим словом определенное представление (ср. 6:14). Другие же называли Его Мессией. Но были и противники такого мнения — это те, которые думали, что Христос происходит не из рода Давидова и не из Вифлеема, города Давидова. Некоторые же сочли Христа обманщиком, вредным для общества израильского, и пытались, хотя и неудачно, задержать Его и выдать начальству.
Не могли задержать Христа и посланные от Синедриона служители. Возвратившись в Синедрион, они заявили, что речи Христа оказывают непреоборимое влияние на слушателей и что они сами подчинились этому влиянию. Фарисеи, присутствовавшие в Синедрионе, раздражаются этим заявлением и указывают служителям на то, что никто из начальства не признал Христа. Только простая необразованная чернь идет за Христом.
Проклят он. В этом отзыве о простом народе сказалось все высокомерие гордых своими познаниями в законе фарисеев, все их презрение к людям иного образования и мировоззрения.
Среди всеобщего возбуждения, в Синедрионе раздается только спокойное слово Никодима (ср. 3:1), который, по обязанности своей, как член Синедриона, также присутствовал при допросе служителей. Он со своей стороны указывает также на закон, который должны были знать и члены Синедриона, но о котором они теперь забыли. "Закон — говорит Никодим — требует, чтобы приговор о ком-либо постановлялся только после того, как подсудимый будет выслушан лично и в то же время о нем будут собраны сведения" (ср. Исх. 23:1[210]; Втор. 1:16[211]). Раздраженные этим неожиданным протестом фарисеи выражают подозрение в том, не происходит ли и сам Никодим из Галилеи, — ведь он так стоит за Галилейского учителя! Пусть он припомнит, что из Галилеи не было пророка (точнее: "не выступает пророк". По более достоверному тексту здесь читается глагол εγείρεται).
Что сказал на это Никодим — указал ли он на Иону пророка, происходившего из города колена Завулонова (4 Цар. 14:25[212]; ср. Иона 1:1) и на то, что происхождение многих пророков неизвестно, и какой был вообще исход всего рассуждения, — евангелист не сообщает. Вероятно, никакого постановления о взятии Христа под стражу сделано не было: Христос и после того выступал в храме, как учитель (8:20).
Разошлись все. Как видно из 8 гл. 1 ст., евангелист говорит здесь о слушателях Христа, а не о членах Синедриона.
Повествование о прощении жены грешницы многими из новейших издателей Евангелия Иоанна (Лахман, Тишендорф и др.) и толкователями признается вставкою в Евангелие, сделанною в позднейшее время. В обосновании такого утверждения указывают, во-первых, на то, что этого рассказа нет во многих древних рукописях Евангелия. Во-вторых, находят невозможным, чтобы этот рассказ каким-нибудь способом мог быть опущен, если он действительно когда-либо имелся в Евангелии Иоанна. В-третьих, говорят, что самый стиль этого рассказа не соответствует стилю всего Евангелия.
По поводу такого утверждения нужно сказать следующее. Действительно, древние толкователи Евангелия Иоанна не имели в бывших у них под руками кодексах этого рассказа (напр., Ориген, Иоанн Златоуст, Феодорит). На востоке в сирийском переводе Евангелия этот рассказ появляется только в 6-м веке. Точно так же в 6-м веке этот рассказ появляется и в греческих кодексах Евангелия, а толкования на него начинаются только с века 7-го (у Феофилакта). Но зато на западе блаженный Иероним еще в начале 5-го века писал, что этот рассказ находится во многих кодексах, как латинских, так и греческих (прот. Пелагия 2:17). Блаженный Августин также защищает его подлинность, объясняя при этом опущение его во многих кодексах тем, что маловерующие из страха перед злоупотреблениями, к каким мог повести этот рассказ их жен, исключили его из принадлежавших им рукописей Нового Завета (прот. Прелюб. 2:7). Кроме того, упоминание об этом рассказе встречается в апостольских постановлениях — письменном памятнике 3-го века (2:24,4). По содержанию же этот рассказ был известен еще Папию, епископу Иерапольскому, ученику Иоанна Богослова (Церк. ист. Евсевия 3:39,16). Таким образом, и принятый у нас текст имеет за себя известные основания. Прочие же выставляемые критиками новозаветного текста основания весьма субъективны. То, что кажется этим критикам не соответствующим стилю Иоаннова Евангелия, на самом деле не представляет какого-либо резкого разногласия с этим стилем, и есть немало солидных ученых, которые признают этот рассказ подлинно принадлежащим Иоанну Богослову (Бегель, Шольц, Клее, Штир, Эбрард и др.).
После того, как народ разошелся по домам (7:53), Христос удалился, по обычаю Своему (ср. Лк. 21:37[213]), на гору Елеонскую, в дом кого-либо из друзей Своих, чтобы там переночевать (ср. Мф. 21:1[214]). Утром же на другой день Он снова явился во храме и, сидя, учил там народ.
Приведшие ко Христу жену-грешницу вовсе не хотели, чтобы Он постановил о ее поступке какой-нибудь приговор. Иначе они должны были бы привести вместе с нею и мужчину, который согрешил с этой женщиной, так как закон требовал казни не только прелюбодейки, но и прелюбодея (Лев. 20:10[215]). Хотя в законе не сказано, что за прелюбодеяние, т.е. за грех с замужнею или замужней нужно побивать камнями, как здесь утверждают иудеи, тем не менее такая казнь, начавшаяся у иудеев в былые времена, была вполне согласна с духом Моисеева закона, по которому даже девицу, согрешившую и потом вышедшую замуж не за того, с кем она совершила грех, нужно было казнить именно через побиение камнями.
Зачем же враги Христа привели к Нему преступную женщину? Зная Его, как друга мытарей и грешников, они рассчитывали и здесь на Его милосердие к преступнице закона, чтобы найти новый повод к обвинению Его в нарушении закона. Но Христос прямо не сказал ничего ни за, ни против закона. Не отвечая Своим врагам, Он хотел дать им понять, что ответить на их вопрос — значило бы вмешаться в дела гражданского судопроизводства, а это не входило в Его задачу, как Учителя народа.
Что писал Иисус на земле — об этом рассуждать излишне, за отсутствием какой-либо фактической опоры для таких рассуждений.
Кто из вас без греха? (άναμάρτητος), т.е. не чувствует за собою грехов вообще. Христос смотрит на приведших женщину не как на судей, официально разбиравших ее проступок. От официальных судей, конечно, не требуется, чтобы они сами были совершенно чисты от грехов, что, на самом деле, и невозможно. Нет, приведшие женщину добровольно взяли на себя роль обвинителей, это противоречило заповеди Христа, по которой люди сами не должны осуждать ближних своих (Мф. 7:1). Словами же: "первый брось в нее камень" (это требовалось от свидетеля преступления. См. Втор. 17:7[216]) Господь признает однако силу за вышеуказанным предписанием закона Моисеева.
Совесть стала обличать приведших женщину в несправедливости их отношений к ней, этой преступнице, и они разошлись — старшие как более сообразительные, раньше, а младшие — позже. Они поняли, что их попытка поставить Христа в затруднительное положение окончилась неудачей, и им стало стыдно перед народом. Господь же отпустил грешницу, но не простил ее, не объявил, что она не виновата, но сделал ей предостережение, чтобы впредь она не согрешала. Бенгель замечает: "не сказал: иди с миром, или:отпускаются тебе, грехи твои, но сказал: не греши".
И Я не осуждаю. Здесь Христос обнаруживает Свое милосердие, как пришедший не судить, а спасать (3:17).
С 12-го до 59-го стиха излагается беседа Господа с иудеями, в которой Он раскрывал значение Своей деятельности. Беседа эта разделяется на три части.
В первой части Господь возвещает, что Он есть свет миру, и когда фарисеи начинают оспаривать Его свидетельство о Себе, Христос доказывает истинность Своего свидетельства тем, что Он знает, откуда пришел и куда идет и что Он судит не по плоти. Затем Христос ссылается на свидетельство Отца, так что получается вполне достаточное с точки зрения закона число свидетелей — двое: Он Сам и Отец (ст. 12-20).
Во второй части Христос объявляет о Своем удалении от иудеев, причем указывает на неспособность иудеев понять Его учение (21-29).
Наконец, в третьей части Он обращается к верующим в Него с увещанием пребывать в истине, которая сделает их свободными. Неверующим же иудеям Христос показывает, что они не Авраамовы и тем более не Божии дети, но чада диавола. Тут же Христос возвещает, что соблюдающий слово Его не увидит смерти вовек, и что Он был прежде Авраама, каковое заявление возбудило против Него взрыв ярости со стороны иудеев, после чего Господь ушел из храма (30-59).
Продолжая оставаться во храме, Христос снова стал говорить им, т.е. Своим слушателям, между которыми были и приверженцы, и враги Христа (прибавление русского перевода "к народу" — лишнее).
Я свет Миру. Слово "свет", как термин, обозначающий духовное просвещение, часто употребляется у пророков (Ис. 9:2[217]; 49:6[218]). Но Христос, называя Себя светом, хочет сказать этим не только то, что Он есть носитель божественной спасительной истины, но и то, что Он, в силу Своего теснейшего единения с Отцом, есть первоисточник всякого света в мире, что от Него идет не только истинное Боговедение, но и зависит вся духовная жизнь человека, который иначе, без Христа, ходил бы в темноте (ср. 1:5). Чтобы выйти из этой темноты, нужно веровать во Христа, идти за Ним.
Нет ничего невероятного и в том предположении, что повод к наименованию Себя светом мира подал Христу один обряд праздника Кущей. Именно, в ночь с первого на второй день этого праздника, в храме, во внутреннем переднем дворе, зажигались два больших канделябра, имевшие четыре золотых чашки с маслом, которые постоянно пополнялись. Свет этих канделябров разливался ночью по всему Иерусалиму. Господь и мог, применяя речь Свою к этому обычаю, сказать о Себе, как о свете, который светит не одному Иерусалиму, а целому миру.
Фарисеи понимают значение слов Христа и ставят Ему возражение, но возражение чисто формального характера. В Своем собственном деле, говорят они, вспоминая слова, прежде сказанные Христом (5:31) — Ты не можешь выступить свидетелем, и потому то, что ты говоришь, не может быть для нас обязательной истиной.
На возражение фарисеев Христос отвечает, во-первых, что Он может свидетельствовать о Самом Себе, как свидетель вполне достоверный: Он хорошо знает, откуда Он пришел, т.е. о том, что Его происхождение — Божественное, и куда идет т.е., что Ему предстоит возвратиться к Отцу на небо. Отсюда же с необходимостью следует, что Ему хорошо известно и Его назначение, о котором Он в настоящей раз и свидетельствует. Он говорит не как простой смертный, которому неясно его будущее, а как Сын Божий, Которому известно все.
Если фарисеи не в состоянии признать во Христе Сына Божия, то исключительно потому, что судят по плоти, т.е. по внешнему виду Христа (ср. 7:24). Со внешней же стороны — Христос простой равви.
Я не сужу никого. Господь как бы говорит: "вы беретесь судить Меня, но делаете это очень неудачно. С Своей стороны и Я мог бы выступить вашим судиею, и судиею вполне правильно ведущим свое дело, так как Бог поставил Меня Судиею всех людей (5:22, 27,30). Но Я не хочу сейчас применять эту власть Судии".
Если же Христос со временем и будет судить, то Его суд будет вполне правильным и истинным судом, так как это не будет суд по плоти. Суд фарисеев не заслуживает и названия "суда", Христов же суд вполне истинен, потому что Христос постоянно пребывает в тесном общении с Отцом.
Мысль об общении с Отцом подает Христу повод представить Отца вторым свидетелем за Себя, чем может быть вполне удовлетворено и требование закона, по которому в каждом важном деле должны выступить два свидетеля (Втор. 19:15[219]). Если же у Христа два свидетеля — Отец и Он Сам, то Его показание должно быть признано правильным.
В вашем законе. Этим прибавлением "в вашем" Христос не показывает какого-либо пренебрежения к закону, а только говорит, что фарисеи взяли закон в свои руки как оружие против Христа.
Свидетельствует Отец... объясн. см. в гл. 5, ст. 32-47.
Вопрос фарисеев: "где Твой Отец?" показывает, что они вспомнили, Кого Христос еще раньше называл Отцом Своим (ср. 5:17 и сл.). Они теперь требуют только, чтобы Христос доказал, им, что Бог, Которого Христос именует Своим Отцом, действительно стоит на Его стороне. Пусть Христос чем-либо докажет, что Бога действительно можно считать свидетелем о Нем. На это Христос говорит, что увидеть или узнать Отца они могут только через Него: Отец открывается в Сыне (1:18; ср. Мф. 11:27[220]) — другого пути к познанию истинного Бога не существует (5:37 и сл. 6:46).
Евангелист обращает внимание своих читателей на место, где так ясно Христос засвидетельствовал о Своем мессианском достоинстве. Это было около храмовой сокровищницы, недалеко от места, собраний Синедриона, во дворе женщин (Мф. 21:12). Здесь легко можно было бы захватить Христа врагам Его, но Его час еще не пришел, и потому никто не возложил на Него руки.
В следующий раз Христос обратился к тем же самым слушателям, в большинстве враждебно к Нему настроенным с заявлением, что он скоро, как бы исполняя их заветное желание, удалится от них, но потом они сами пожалеют об Его уходе, будут даже искать Его, но де найдут и умрут в грехе своем. Эти слова напоминают собою грозное пророчество, какое некогда изрек своим соплеменникам пророк Захария (12:10).
Угроза Христа, однако, не произвела никакого впечатления на его слушателей. Только последнее Его слово, что они не могут за ним последовать туда, куда идет Он, занимает на минуту их внимание, и они с злобной насмешкою говорят: "уж не хочет ли Христос покончить с Собою самоубийством?" Самоубийство у иудеев считалось страшным грехом, и с самоубийцею слушатели Христа не желают подвергнуться одной участи.
Христос не отвечает врагам Своим прямо на их насмешку, но указывает на резкую противоположность между Собою и ими: Он — отвышних, а они от нижних. Этим Христос выясняет глубочайшую основу их насмешливого отношения к Нему — нижнее — это земля, земной мир, как видно из параллельного выражения: "от мира сего" (ср. Деян. 2:19[221]), вышнее — небо. Частица от (εκ) означает происхождение, а происхождению соответствует и настроенность и деятельность того или другого лица.
Сей мир, т.е. мир, который во зле лежит (1 Ин. 5:19[222]), или грешное человечество.
Христос объясняет и то, почему Он угрожал Своим врагам тем, что они умрут во грехах, и вечною погибелью: это потому, что только вера в Иисуса может спасти человека.
Что это Я — выражение это соответствует еврейскому выражению ani hou во Втор. (32:39[223]) и в кн. Исайи (43:10[224]), коим Господь обозначает Себя, как такого, при Котором не может быть допускаемо существование какого-либо другого Бога.
Христос, повторяя о Себе это выражение, хочет сказать этим, что Он один есть жизнь, свет, путь, истина и т.д. В Нем вся сущность новозаветной веры (Мейер).
Фарисеи уже несколько раз слышали заявление Христа о Своем достоинстве и, показывая, что все это им прискучило, с пренебрежением спрашивают: "Кто Ты?" или точнее с греческого: "Ты, — да кто же ты-то?" (συ τις εϊ); Они как бы хотят побудить Христа высказаться яснее. Но Христос не отвечает им на вопрос, а с гневом бросает им слова: "прежде всего, что Мне и говорить с вами!" (την αρχήν ότι καί λαλώ ύμιν). Христос говорит иудеям, что они недостойны бы и слушать Его слова — до того они упорны (толкование святого Иоанна Златоуста, Евфимия Зигабена и др. отцов.)[225]
Христос только что указал на тщетность Своих обращений к иудеям: что Он ни говорил им, — они оставались невосприимчивыми. Поэтому Он должен бы не отвечать на их запросы, а судить их за их упрямство — они сами вызывают Его на это. Но Он не хочет судить: Его назначение совершенно иное (3:17; 8:15) — Он пришел спасать мир, следовательно, и врагов Своих (5:34,40). А это Он делает через возвещение воли Божией о спасении людей, чем он и занят был во все те дни (7:14,33 и сл.; 8:12,31). Да, Он мог судить фарисеев, но пославший Его истинен, верен Своим обещаниям, исполняет их. Посему и посланный Им Христос не дает Себя увлечь в суетные пререкания с фарисеями, так как это отвлекло бы Его от Его великой задачи. Он будет возвещать миру только то, что слышал и продолжает слышать от пославшего. А слышит Он о том, что Бог хочет спасти людей.
Так как Христос в этот раз называл Бога только "пославшим Его", а не прямо "Отцом", то не удивительно, что фарисеи не хотели понять, что Христос говорил им о Своем Отце — Боге.
Христос не обращает внимания на такое непонимание. Он снова начинает говорить (ср. ст. 21) о Своем удалении от народа, но на этот раз изображает удаление Свое не как добровольное, а как дело насилия со стороны иудеев, к представителям которых Он сейчас обращается.
Когда вознесение Сына Человеческого. Связь мыслей заставляет видеть здесь указание на восшествие Христа из земного мира в горний, как и в 14-м стихе 3-й главы[226]. Господь хочет сказать, что враги Его, добивающиеся Его казни, только "вознесут" Его этою казнью к Отцу. Он не останется во гробе или не пойдет в ад, как самоубийцы, а уйдет на небо, откуда и пришел.
Тогда узнаете... Время этого признания иудеями Господа нельзя в точности определить. Точно также трудно сказать, к чему поведет иудеев это признание — к раскаянию и вере, или же к отчаянию.
Несмотря на то, что врагам удастся умертвить Христа, Он выражает Свою твердую уверенность в том, что Отец постоянно пребывает с Ним как могущественный защитник.
Отец не оставил Меня. Спаситель здесь говорит, что до сих пор враги Христа, несмотря на все свои старания, не смогли причинить существенного вреда Христу. Отсюда естественно сделать и вывод о том, что в будущем, когда враги Христа умертвят Его, Бог все-таки не оставит Его.
Ибо Я всегда делаю. Здесь указывается нравственное основание единения Христа с Богом, а не метафизическое (происхождение Логоса от Бога). Но и последнее здесь не исключается.
С особою силою убеждения говорил Христос, и Его слова были так действенны, что многие из Его слушателей-иудеев уверовали в Него и, конечно, чем-нибудь заявили о происшедшей в их сердцах перемене. Но к этой группе иудеев Господь обращается с увещанием — стать на самом делено учениками. Недостаточно, если они будут выражать только согласие с Его учением — нужно всю свою жизнь и мышление направить по указанному Христом пути. Нужно, чтобы они познали истину, возвещаемую Христом, во всем ее объеме, — тогда они действительно будут свободны.
Истина сделает вас свободными. Христос говорит здесь о свободе от гибельного влияния, какое оказывали на иудеев раввины-фарисеи. Такая свобода могла быть приобретена только через твердое и самостоятельное усвоение и через опытное исследование возвещенной Христом истины (ср. 6:68 и сл.; 3:33; 7:17).
Услышав, что Христос обещает даровать им какую-то свободу, уверовавшие во Христа иудеи обижаются на Его слова. "Значит — говорят они — Христос считает нас еще несвободными. А ведь они никогда не были ничьими рабами!" Какую "свободу" они имели ввиду, говоря это? Конечно, не политическую. Они не могли не знать, что такой свободы у них давно уже не было, что действительным владыкой иудеев был представитель римского императора, прокуратор. Свобода, какую они думают иметь, это свобода духовная, свобода от чуждого языческого влияния: язычники могли поработить их, но духа их они пленить не могли...
Христос отвечает им, что у них нет и духа свободы: они — рабы греха. Всякий делающий грех, т.е. совершающий грех, как задачу своей жизни, как будто назначенное ему дело, конечно, вполне правильно может быть назван рабом греха. С этим едва ли кто мог спорить, потому что об этом свидетельствовало и слово Божие, и учение раввинов, жертвоприношения за грехи, и собственный опыт каждого. Таким образом, все нуждались в свободе, исключая самого Освободителя, Который теперь явился перед иудеями. К последней мысли Христос переходит, разъясняя различные положения в доме между сыном домохозяина и рабом.
"Но раб не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно..." Далее следовало бы ожидать приложения этого правила ко Христу и Его слушателям, но такого приложения Христос не делает ввиду ясности того вывода, какой нужно сделать из сказанного выше. Слушатели Христа, конечно, поняли, что сын — Христос, рабы — они, а дом отца — Царство Божие. Поэтому Господь далее говорит уже прямо о том, как раб может изменить свое положение в доме господина. Для этого он должен обратиться к защите сына (образ рабского подчинения греху здесь отступает на задний план, так как в доме Божием или Царстве Божием грех не может быть господином, а люди — его рабами).
Сын, т.е. Христос с полною преданностью и любовью исполняет волю Отца Своего (5:20,30; 8:29), и Он в силах спасти, направить на истинный путь тех обитателей дома, которые еще служат Богу совершенно рабски, из страха наказания и часто лицемерно. Он может дать им силу также преданно и свободно исполнять волю Божию. "Итак, — вот следствие, какое выводит Господь из сказанного, — если Сын освободит вас, то истинно свободны будете". Об исполнении этого обещания упоминает Апостол Павел (Гал. 5:1).
Теперь Господь обличает национальную гордость, которая мешала им познать истину и достигнуть истинной свободы. Так как Его слушатели стали на точку зрения, общую всему иудейству, гордившемуся своим происхождением от Авраама, которое будто бы одно само по себе давало им право занять место в Царстве Божием, то Господь здесь не делает различения между Своими слушателями, уверовавшими в Него, и иудеями, Ему враждебными. Пусть они и дети Авраама, но они в то же время иудеи, а иудеи стремятся умертвить Его, так как слово Его или Его учение вообще не вмещается в них или, точнее, не встречает в их душе условий для своего утверждения (глагол χωρεΐν значит и вмещаться, и еще: двигаться вперед, проникать внутрь (Прем. 7:23,25[227]), развиваться). Оно вошло в их душу, но не захватило всего их внутреннего существа, потому что там сильно влияние других внушений — внушений, идущих от отца их. Но кого Он разумеет под "их отцом" — Христос пока не говорит.
Слушатели недоумевают, кого имел в виду Христос, говоря, что у них какой-то особый "отец" — не такой, какой у Него, Они — от Авраама, как и Иисус. Господь же говорит им, что если они по плоти и дети Авраама, то по духу — не таковы. Они не унаследовали его добрых чувств: они стараются умертвить Его, человека, который хочет принести им пользу, возвещая истину Божию. Ясно, что они находятся под духовным влиянием другого отца.
Бейшлаг обращает здесь внимание на то, что Христос называет Себя "человеком". Значит — заключает ученый — Христос и Сам не верил в Свое Божеское достоинство. Но Христос, очевидно, это выражение "человек" употребляет ввиду того, что иудеи действительно считали Его простым человеком. Притом в арамейском языке выражение человек часто употребляется вместо личного местоимения. Наконец, если бы Христос здесь хотел сказать, что Он не более, как простой человек, то Он впал бы в противоречие с тем, что говорит далее о своем существовании до Авраама.
Слушатели понимают, что Христос говорит о духовном их отце. Таким отцом мог быть назван какой-нибудь бог языческий, которого они могли иногда послушаться. Но современные Христу иудеи, по их собственному заявлению, не походят на своих предков, которые изменяли Богу истинному. Их отцы, т.е. ближайшие предки, начиная со времени восстановления иудейского государства после плена Вавилонского, в идолопоклонство не впадали уже ни разу. У них один Бог, общий Отец народа. Они свято чтут Его закон и далеки от всяких поползновений уклониться к политеизму (ср. Мал. 2:10: "не все ли мы имеем одного Отца? Не Бог ли создал нас"). Христос, однако, не признает соответствующим истине и такое их заявление, Божии дети любили бы Его, потому что Он исшел от Бога и пришел сюда, на землю, по Его воле. Они любили бы Его, как своего брата. Теперь же они смотрят на Него как на иноплеменника: они не понимают речи Его (λαλία), т.е. Его разговора, языка. Почему это? Потому, конечно — можно бы добавить здесь — что они на самом деле чужды Богу и Христу, Им посланному: Христос и они говорят как будто на разных языках.
Потому что не можете слышать слова Моего. Эти слова — не ответ на вопрос, заключающийся в первой половине 43-го стиха. В самом деле, нежелание слушать, о котором здесь говорится, не есть еще достаточная причина, которая могла бы объяснить, почему мы не понимаем чужой речи. Можно и не желать слушать кого-нибудь и все-таки понимать, что этот человек говорит. Так и здесь непонимание речи Христа иудеями не зависело прямо от того, что они не в состоянии были понимать ее. Для этого могли быть и другие причины. Поэтому во второй половине 43-го стиха лучше видеть усиление мысли, высказанной в первой половине стиха, и весь стих можно передать в таком виде: "Почему вы не понимаете (т.е. не хотите понять) речи Моей (λαλίαν μου)? Так Я спрашиваю вас потому, что (как видно) вы даже не можете понять слова Моего (λόγον μου т.е. учения Моего").
После всего сказанного, когда ясно стало, что иудеи не дети Божии по духу, возникал вопрос: чьи же они дети? И Христос прямо и решительно заявляет, что их духовным отцом является диавол.
Человекоубийца от начала, т.е. с тех пор, как существуют люди. Христос, конечно, имеет здесь в виду сказание кн. Бытия о грехопадении прародителей (3:1-19); но, кроме того, диавол и впоследствии являлся убийцею людей, действуя на них через силы природы (Лк. 10:19[228]) и через злых людей (1 Ин. 3:10,12[229]). И это также мог иметь в виду здесь Христос.
Лжец и отец лжи. С самого начала обольстив людей обещанием, что они станут богами, диавол и потом непрестанно действует в том же направлении; он умножает везде ложь, стараясь, чтобы люди не знали Бога и не исполняли Его воли (Откр. 12:9; 20:3, 8, 10).
Не устоял в истине — правильнее: "не стоял в истине"[230], конечно, в то время, когда люди еще стояли в истине, т.е. знали истинного Бога и держались того, что открывал им Бог. Христос хочет сказать здесь, что не состояние в истине для диавола есть нечто привычное, непрерывно продолжающееся с тех самых пор, как его узнали люди.
Говорит свое, т.е. ложь стала как бы его второй натурой[231].
Иудеи показывают, что они дети диавола, тем самым, что они не верят прямой истине, возвещенной Христом. Они любят ложь, как и их отец-диавол.
Свое строгое суждение об иудеях Христос подтверждает ссылкою на то, что никто из них не мог уличить Его в неправде или грехе. Они пытались обвинять Христа (5:16, 18; 7:12; 8:13), но доказать своих обвинений не могли ни прежде, ни после. Почему они не верят Христу? Ясно, что причина тут в них, а не в Нем, и причина тут в том именно, что они не чада Божии, хотя и в Израиле есть все-таки люди, о которых можно сказать, что они от Бога (1:47; 3:21) и потому слушают Христа, посланника Божия.
Слова Христа, что Его настоящие, предстоящие перед Ним теперь, слушатели – "не от Бога", производят в них взрыв негодования против Христа. Они называют Его самарянином, так как самаряне известны были своею ненавистью к иудеям (ср. Мф. 10:5). У Христа — хотят сказать иудеи — чисто самарянская злоба к нам, Его соплеменникам! Чтобы еще больше уязвить Христа, они называют Его бесоодержимым, потому что-де только под влиянием беса можно говорить такие оскорбления против богоизбранного иудейского народа. При этом они выдают, что и прежде уже рассуждали о Христе в таком именно тоне (не правду ли мы говорим?).
Не обращая внимания на то, что иудеи назвали Его самарянином, Христос возражает только против второго заявления, которое имело целью окончательно подорвать доверие ко Христу, даже отпугнуть от Него народ. "Нет, говорит Христос, Я нахожусь в здравом уме и уверен в том, что Своим образом действий Я воздаю почет Отцу Моему. Вы несправедливо бесчестите Меня подобными заявлениями". Но пусть иудеи не думают, что Христос особенно нуждается в восстановлении Своей чести. Он хорошо знает, что об этом заботится Его Отец, Который и будет Судьею в распре, возникшей между Христом и иудеями (ср. 1 Пет. 2:23[232]).
Христос не хочет Сам судить иудеев, но Он не может не свидетельствовать о Себе: к этому Он побуждается самими иудеями, которые начали против Него упорную борьбу. К уверовавшим же в Него Он обращается с обещанием жизни вечной, если они соблюдут Его слово (ср. ст. 31). Они не умрут никогда (ср. Лк. 2:26; Евр. 11:5[233]; Ин. 3:3).
Христос только что обещал верующим в Него не только свободу, но и бессмертие. Для слушателей Христа такое обещание еще более подкрепляет ту уверенность в ненормальном состоянии Христа, какую они уже высказали. В самом деле, если уже Авраам умер, то как могут не умереть простые люди, хотя и соблюдающие слово Христа? Что же это за сила заключается в слове Христа? Выходит как будто, что Он ставит Себя выше праотца всего иудейского народа — кто же Он? Уж не сам ли Всевышний?
С горечью отвечает Христос, что иудеи не хотят никак Его понять. На Него они смотрят, как на человека, преданного какому-то самохвальству, страдающего как бы манией величия. Но этого нет: Сам Бог Его прославляет, и странно, что иудеи не видят, как Бог свидетельствует о Христе. Если Отец Христа есть Тот Бог, принадлежать Коему иудеи считают для себя особым преимуществом, — как же иудеи не понимают того, что Бог говорит им Своими многочисленными свидетельствами о Христе? Нет, — это правда — иудеи на самом деле совсем не знают истинного Бога! Только Христос один знает Бога так, как нужно знать. Он один только и слово Божие соблюдает, чем не могут ни в каком случае похвалиться иудеи.
Что касается Авраама, которого евреи тоже считали своим, то и он стоит не на их стороне, а на стороне Христа. Ведь Авраам воздыхал о том, чтобы ему увидеть пришествие Мессии (день мой), и он увидел его.
Для понимания этих слов Господа нелишне припомнить, что, по представлению тогдашних иудеев, Авраам был учредителем праздника Кущей, а эта беседа Христа с иудеями происходила около времени праздника Кущей.
По сказанию книги Юбилеев, Авраам в седьмой месяц года, четыре месяца спустя после рождения Исаака, устроил по случаю нового ангельского посещения и повторения обетования о великой судьбе Исаака, алтарь и вокруг него — для себя и своих рабов — кущи, в которых и пробыл семь дней, принося жертвы и совершая ежедневно семикратное обхождение алтаря с пальмовыми ветвями и фруктами в руках (кн. Юбил. гл. 16). Христос, очевидно, полагает различие между той радостью, какую почувствовал Авраам, когда получил надежду на исполнение данного ему обетования, и между той, какую он почувствовал тогда, когда увидел, что его надежда пришла в исполнение. Мы разумеем обетование о потомстве, данное Аврааму. Но так как с рождением Исаака были тесно связаны обетования о будущем благословении всего человечества через Мессию, то Христос имел полное основание сказать, что Авраам, радуясь рождению сына, в то же время, сам этого не сознавая, радовался и рождению Мессии: в Исааке он уже увидел будущего Мессию-Христа[234].
Иудеи упорно не хотят понять смысла слов Христа и говорят, что Христос, очевидно, не в Себе: Он вообразил, что беседовал с Авраамом, хотя тот давно уже умер!
Тебе нет еще пятидесяти лет. Внешний вид у Христа, кажется, как можно заключать отсюда, был таков, что Христу давали больше лет, чем Ему было на самом деле. Не пророчествовал ли и пророк Исайя о Христе как о "муже скорбей и изведавшем болезни?" (Ис. 53:3[235]).
Чтобы внушить иудеям более серьезное отношение к Своим словам, Христос заявляет, что Он существовал еще ранее Авраама. Притом Он говорит о Себе здесь: "есмь", т.е. имею вечное существование, в противоположность сменяющимся человеческим поколениям. Такое выражение, какое в Ветхом Завете употреблял о Себе только Господь (Исх. 3:14), показалось слушателям Христа прямым богохульством, и те люди, которые час назад, казалось, веровали в Христа, теперь берутся за камни, чтобы побить Его ими (ср. 10:31 и сл.). Но Христос успел скрыться в толпе богомольцев, не принимавших участия в споре, и ушел из храма.
Христос, проходя по дороге из храма, увидал человека, слепого от рождения, который, вероятно, сидел в воротах храма вместе с другими нищими слепыми (ср. Деян. 3:2[237]). Что встреча с слепорожденным имела место по удалении Христа из храма (8:59), на это указывает стоящая в начале первого стиха соединительная частица V и отсутствие таких выражений как, напр., "после сего" или "опять", которые ставятся там, где имеется в виду некоторый промежуток между событиями (ср. 2:12; 5:1; 8:12).
На этот раз с Господом были Его ученики, о присутствии которых при беседе Христа с Иудеями (гл. 8-я) не упоминалось. Ученики обращаются к Господу с вопросом теоретического характера: как объяснить то обстоятельство, что слепорожденный так страдает? Кто виной его тягостного положения? В Ветхом Завете ученики, очевидно, не могли найти объяснения этому явлению. В самом деле, хотя закон Моисея и говорит, что Бог карает детей за грехи родителей до третьего и четвертого поколения (Исх. 20:5[238]), но с другой стороны, пророки предвозвещали, что с наступлением Царства Мессии этот порядок будет отменен и каждый будет наказываться только за свою личную вину (Иер. 31:29[239] и сл.; Иез. 18:2 и сл.). Это же Царство апостолам представлялось как уже наступившее с тех самых пор, как Ангелы возвестили мир всему миру после рождения Христа. А этот слепец, очевидно, по возрасту своему казался им родившимся уже после Христа. Как же Бог мог покарать его за грехи родителей, уже после того, как на земле утвердился мир? Но и другое объяснение — личной виновностью слепорожденного — сюда не подходило, так как этот слепец не успел, конечно, совершить ничего преступного до своего рождения.
Что родился слепым. Здесь вместо "что" нужно бы поставить "чтобы" соответственно поставленной здесь частице ϊνα. Между тем, по общеиудейскому воззрению, болезнь все-таки должна была иметь своей причиной чью-либо вину: думать так давал повод и Сам Христос (ср. Ин. 5:14).
Христос не признает всеобщего характера за таким правилом. Не было совершено никакого особенного преступления ни родителями исцеленного слепца, ни им самим (что и невозможно). Болезнь была послана слепцу для того, чтобы на нем обнаружились дела Божии. Это, конечно, не значит, что человек ослеп для того, чтобы на нем впоследствии обнаружилась сила Божия (Климент Рим. бес. 19:2) или слава Сына Божия (так толкует Иоанн Златоуст) или для того, чтобы на нем совершилось одно из дел Божиих. Христос хочет сказать только, что вообще на слепом обнаружилось попечение Божие о людях, которое большей частью остается скрытым от человеческих очей. Да, дела промышления Божия не были чем-то ясно наблюдаемым для людей в течение долгого времени, а теперь они обнаруживаются в деятельности Сына Божия — Мессии. Исцеление слепого, которое намерен был совершить Христос, Он и рассматривал как одно из обнаружений Божественного промышления о людях.
"Да, — как бы говорит Христос — и то действие, которое Я намереваюсь совершить над слепым, есть только одно звено в цепи многих дел Моего призвания. Таких дел Мне нужно совершить много, а времени остается очень мало. Нужно торопиться. Скоро настанет ночь, т.е. у Меня отнимется возможность действовать видимо, открыто для всех".
Я свет миру. Христос возвещает всем Евангелие спасения (ср. 8:12; 1:4, 9), подобно тому как солнце посылает всегда людям чувствительный свет (11:9[240]). Как истинный свет мира, Христос хочет изгнать ту тьму, в которой живет слепой, т.е. хочет сделать его зрячим. А так как через это действие Христа обнаружится сокровенная деятельность Бога, то ясно, что исцеление слепого в очах Христа имело символическое значение: оно обозначало собою, что Бог хочет исцелять и слепцов духовных. Слепец является символом человека в его естественном состоянии, неспособного к надлежащему пониманию цели своего существования, который нуждается в просвещении светом Христовым для того, чтобы достичь истинного познания и начать святую жизнь, т.е. в возрождении (3:3-7) или в освобождении через Сына (8:31-36). Таким образом Христос последним Своим изречением придает особый символический характер следующему далее чуду.
Такой же символический характер имеют и те действия, какие Христос употребил при исцелении слепорожденного. Вместо того, чтобы словом одним исцелить слепого, как совершал Свои чудеса Христос в других случаях (ср. 2:7; 4:50; 5:8; 6:10), Христос делает брение из плюновения, помазывает очи слепому этим брением и посылает его умыться в Силоамской купальне. Сам евангелист, очевидно, придает большое значение этим частностям. Что означало первое действие? Широко открытые глаза слепого давали вид, что он как будто видит. Но Христос замазывает ему глаза грязью — пусть не кажется человек зрячим, если на самом деле он ничего не видит! Так и у человека, от природы не имеющего познания истины и даже неспособного познать ее, но который тем не менее воображает, будто такое познание у него имеется, — у такого рукой Христа будет отнят этот фальшивый призрак зрения, чтобы он мог получить потом настоящее познание. К этому отрицательному действию присоединялось еще положительное, которое обозначено было повелением Христа слепому умыться в Силоамской купальне. Сам евангелист разъясняет нам смысл этого повеления. Название источника, куда Христос послал слепца, значит, по толкованию Иоанна, посланный (Силоам — точнее по-еврейски: Силоах). Иоанн, очевидно, усматривает в источнике Силоамском символ посланного Богом для просвещения людей Мессии.
Слепой без замедления исполняет указание Христа. К этому его побуждало естественное желание воспользоваться всяким средством для излечения своей болезни, а с другой стороны до него могли дойти слухи о Христе как о чудесном целителе (5:5-9; 7:21). Таким образом, начатки веры в нем уже были. Но получив исцеление, он еще не ищет Христа, а спешит домой. В разговорах с своими соседями и с другими людьми, которые видели, как он раньше сидел у ворот храма, он говорит о своем благодетеле как о человеке ему почти неизвестном: он знает только, как зовут его исцелителя, а где Тот находится — это исцеленному неизвестно.
Через некоторое время исцеленного слепца наиболее ревностные к исполнению закона Моисеева иудеи повели к фарисеям. Они никак не могли примириться с мыслью о том, что явился какой-то чудотворец, который совершает исцеления по субботам, когда запрещались и такие, собственно, незначительные работы, к каким принадлежало, напр., приготовление брения из слюны. Фарисеи, к которым повели Христа, считались специалистами по части различения того, что можно было делать в субботу и чего нельзя. Где находились в это время эти фарисеи — не сказано.
Среди собравшихся фарисеев не обнаружилось единства во взглядах по данному случаю. Чтобы решить вопрос, каким образом человек мог сотворить чудо с нарушением закона Моисеева, фарисеи постановили снова допросить исцеленного уже сами. Когда исцеленный высказал перед ними уверенность в том, что Христос пророк, т.е. стоит в непосредственном общении с Богом, фарисеи, которых теперь евангелист именует уже иудеями ввиду их враждебного отношения ко Христу (ср. 6:41; 8:48), решились утверждать, что и самого исцеления не было. В надежде найти опору для этого утверждения, они пригласили родителей исцеленного.
На вопрос фарисеев, действительно ли, что бывший слепец их сын, родители слепца отвечают, что он действительно родной их сын и что он родился слепым. Как совершилось его исцеление — они не знают, потому что не были при этом. Они ничего не говорят о Христе как виновнике исцеления их сына, потому что, по замечанию евангелиста, они боялись иудеев, т.е. членов Синедриона (ср. 7:48), которые постановили верующих во Христа отлучать от синагоги или от общества израильского. Отлученный же лишался некоторых важных преимуществ: напр., в его доме нельзя было совершать обрезания, плакать по умершем и, наконец, к нему никто, кроме жены или детей его, не мог приближаться больше, чем на расстояние четырех локтей.
Фарисеи снова хотят выпытать у исцеленного какое-нибудь показание против Христа. Может быть, они ожидали, что исцеленный скажет, что Христос при совершении исцеления употребил какие-нибудь заклинательные формулы (ср. Мф. 12:24[241] и сл.). Теперь они уже согласились между собою и во взгляде на Христа. "Мы знаем — говорят они — что человек тот грешник!"
Исцеленный должен бы был, по их требованию, воздать славу Богу, т.е. вполне искренно показать все, что ему было известно о Христе (ср. Нав. 7:19[242]). Но тот не хочет вдаваться в рассуждения о том, грешник или не грешник Христос: для него представляется вполне достаточным знать только то, что Христос исцелил его от слепоты.
Тогда фарисеи снова ставят вопрос о способе исцеления, какой употребил Христос, но ободрившийся человек уже сам с насмешкою спрашивает их, не хотят ли и они сделаться учениками Христа.
Фарисеи, конечно, почувствовали себя оскорбленными таким ответом человека, принадлежавшего к "проклятой черни" (ср. 7:49). Их раздражение побуждает их обратиться с бранью к исцеленному (έλοιδόρησαν — по русскому переводу: укорили). Они называют его учеником Христа, хотя на самом деле тот не был еще таким, а себя гордо величают учениками Моисея. При этом, в противоречие своему прежнему заявлению ("мы знаем" в ст. 24-м), они говорят здесь, что не знают, откуда Христос, т.е. откуда Он взял Свое учение и силы. Сказать теперь, как говорили они раньше, что Христос грешник и, следовательно, не от Бога, они боятся ввиду того, что факт исцеления, совершенного Христом, у всех был на виду.
Затруднительным положением фарисеев пользуется исцеленный и не без юмора указывает на свое исцеление, которое, кажется, должно бы разъяснить фарисеям, кто такой Христос. Он напоминает ученым фарисеям то, что, собственно говоря, хорошо было известно и каждому израильтянину (мы знаем), именно, что благочестие и исполнение воли Божией есть условие услышания всякой молитвы. Случай такого именно услышания исцеленный усматривает в совершенном над ним Христом чуде (ср. 11:41[243] и сл.). При этом он восхваляет Христа за то, что Он совершил над ним чудо, о котором прежде никогда не слыхали, и заключает, что Христос — от Бога.
Выведенные из себя фарисеи объявляют исцеленному, что он, очевидно, уже родился грешником, обремененным грехами при самом своем проявлении на свет. Так говорили фарисеи, принимая во внимание его прежнюю болезнь, которая, по их мнению, вызвана была грехами исцеленного (ср. Пс. 50:7[244]; 57:4). Затем они выгоняют его. Этим они ясно показали, что им нечего сказать против той истины, какую высказал этот простец (ст. 31). С своей стороны, пострадавший за Христа человек обнаружил всем своим образом действий, что в нем постепенно совершился переход от доверия, какое он сначала имел к Христу, как к чудесному целителю, к вере в Него как в посланника Божия, как в благочестивого и сильного молитвенника, которому Бог дает власть совершать чудеса.
Когда Христос от какого-то услышал, что фарисеи выгнали исцеленного, Он приблизился к нему, чтобы помочь ему достигнуть полной веры в Него. Встретив его, Христос просил его: "веруешь ли ты в Сына Божия?"[245] Христос этим показывает исцеленному, что Ему известно, как этот человек защищал Его перед фарисеями. Исцеленный, как сказано выше, утверждал, что Иисус — от Бога (ст. 33). В этом исповедании лежал уже зародыш веры в Иисуса, как в Богопосланного Мессию. Ведь слепой должен же был сообразить, что Христос не напрасно послал его омыть глаза в силоамском источнике. Он не мог не понять, что его исцелитель этим намекал ему на пришествие посланника от Бога (Силоам — значит: посланный).
В то время иудеи, особенно обделенные судьбою, вроде слепца, только и думали о посланнике, который должен был прийти от Бога для облегчения их страданий, о том Мессии, который был обещан пророками. И в душе слепца, естественно, могла вспыхнуть надежда: не есть ли этот обратившийся к нему исцелитель тот Мессия, Которого и он ждал? Ведь этот человек совершил чудо неслыханное от века... И вот Христос идет навстречу потребности исцеленного узнать истину и доводит его мысль о Себе до полной зрелости. Он спрашивает исцеленного: верит ли тот в Него, как в Мессию? (Термин "Сын Божий" здесь, несомненно, имел значение не метафизическое, а теократическое: он обозначал в настоящий раз "Мессию", так как исцеленный только в таком смысле и мог теперь понять его). Исцеленный охотно идет Христу навстречу, спрашивая: "а кто Он?" Чувствуя, что Мессия к нему близок, он как бы говорит: "да где же Он? Скорей, скорей бы к Нему!" И желание его приходит в исполнение. Христос говорит ему, что он уже виделМессию — видел, конечно, тогда, когда у него отверзлись очи. Мессия и сейчас стоит перед ним (говорит с тобою). Исцеленный после этого исповедал свою веру во Христа, как в обетованного Мессию, и поклонился Ему, как Божественному Посланнику (ср. 4:24).
Различное отношение ко Христу со стороны фарисеев и исцеленного слепца побуждает Господа высказать такое положение, что Он пришел в этот мир для суда над людьми, чтобы слепые видели и видящие стали слепыми. Выражение "суд" (κρίμα) обозначает здесь не судебное производство, (χρίσις), совершаемое по известным законам и правилам: для этого Христос не пришел в этот раз (ср. 3:17). Под судом здесь нужно разуметь те последствия, какие будет иметь для людей явление Христа с проповедью Евангелия: одни окажутся способными принять эту проповедь, другие — нет. В этом и скажется различие между людьми, которое дотоле было сокрыто. Можно сказать, что под "судом" здесь разумеется то, что происходит в душе человека (ср. Откр. 17:1[246]; Рим. 3:8[247]).
Фарисеи поняли слова Христа так, что слепыми — конечно, в духовном отношении — Он называет их, фарисеев, давая вместе понять, что только у Него они могут найти исцеление от своей слепоты. Но это их оскорбляет. Разве они нуждаются в такой услуге со стороны Христа? Кажется, они достаточно просвещенные люди!
Но Христос на это замечает им, что было бы гораздо лучше, если бы они были слепыми, т.е. вовсе не знающими истины. Им можно бы в таком случае помочь, как Христос помог и слепорожденному, и они не имели бы на себе греха, т.е. не были бы виновны в упорном сопротивлении Христу, которое происходит от их ложной уверенности в том, будто бы истина им уже известна. Фарисеи гордятся своим познанием в законе или, как говорит Апостол Павел, считают самих себя призванными учить невежд, так как в законе своем они видят непреложный, неизменный образец ведения и истины (Рим. 2:20[248]). Таким людям, не чувствующим никакой потребности в духовном исцелении, конечно, помочь нельзя!
Намерение, с каким Иоанн поместил в своем Евангелии этот рассказ, состояло, вероятно, в том, чтобы показать христианам-читателям на конкретном случае, что Христос есть свет мира и ищущим Его дает свет жизни (ср. 8:12), а тем, которые не принимают Его свидетельства и отвергают Его Самого, Он принесет суд, состоящий в том, что они останутся во тьме неведения и греха. Подробности же допроса, учиненного фарисеями исцеленному и его родителям, Иоанн сообщает для того, чтобы показать, как фарисеи всячески старались внушить народу мысль, что никакого чуда Христос и не совершал. Прежде Иоанн изобразил, как иудеи не приняли слова Христова (7-я гл.), а теперь прибавляет, что они не захотели признать и совершенного Им дела. В прежнее время они не осмеливались оспаривать самого факта чуда (гл. 5), теперь же дошли до того, что отрицают и самое совершение чуда. Ясно, что с одной стороны их ненависть ко Христу очень усилилась, с другой — они решили подавить в народе всякое сочувствие ко Христу, даже путем извращения фактов. Таким образом, положение Христа становится критическим...
Речь Христа о Себе как о добром пастыре начинается притчею, в которой изображается противоположность между пастырем, которому овцы принадлежат как его собственность, и пастырем-наемником, который пренебрежительно относится к порученному ему стаду (1-6). Эту приточную речь Господь разъясняет далее, говоря о своем положении в Царстве Божием: Он есть дверь, ведущая к овцам (7-10), и, с другой стороны, — добрый пастырь (11-18). Но поводу этой речи среди иудеев началась распря: они недоумевали, кто же такой Христос (19-21)?
Слушателями Господа в настоящий раз были те же иудеи и фарисеи, о которых говорится в конце предыдущей главы (ср. 9:35 и 40).
Кто не дверью входит. На Востоке стада овец загонялись на ночь в особые, часто крытые, помещения, при входе в которые находились сторожа, охранявшие стада от разбойников и хищных зверей. Несколько хозяев держали нередко сообща одно такое помещение. Желая указать признаки истинного пастыря-хозяина с, одной стороны, и вора-разбойника — с другой, Господь поэтомупервым признаком вора обозначает то, что вор и разбойник входит в загон овечий не прямым путем, а через забор, и тогда как пастух-хозяин прямо идет в двери.
Вторым отличительным признаком пастуха-хозяина является то, что перед ним сторож отворяет дверь. О воре-разбойнике здесь не сказано, но и так ясно, что сторож перед ним дверей не отворит.
И овцы слушаются голоса его. Это третий отличительный признак пастуха-хозяина: на голос человека чужого овцы не идут. Притом, все овцы, находящиеся в загоне, так относятся к пастуху-хозяину — ни одна овца его не боится, потому что все привыкли к его голосу.
Зовет своих овец. Но еще более чувствуют привязанность к пастуху-хозяину овцы, ему принадлежащие. Своих овец он называет по именам, каждой, следовательно, давая особое название, и этим побуждает их следовать за собою.
И выводит их. Он ведет их на пастбище и сам идет впереди их, указывая дорогу.
Сию притчу сказал им. Эту краткую речь Христа Иоанн называет притчею (παροιμία) в смысле речи загадочной, содержащей в себе некоторую тайну (слово это близко к слову παραβρολή, которое употребляют синоптики для обозначения образной речи[249].
Но они не поняли. Господь хотел этою речью дать им возможность лучше понять Свою задачу, но они не поняли Его. И в этом они сами были виноваты, потому что мысль притчи была вполне ясна. Трудно было, в самом деле, не понять, что истинным пастырем Христос называл Себя Самого. Он давал понять фарисеям, как неправильно они приравнивают Его к народным возмутителям лжемессиям (ср. 7:12,26,31; 8:12,24 и др.).
Он, во-первых, пришел прямой дорогой к Своему народу, приняв установленное Богом крещение Иоанново (1:31 и сл.), и являлся на проповедь в узаконенных для назидания верующих местах — в храме и в синагогах (18:20[250]).
Во-вторых, Он был допускаем в эти священные места, где собраны были духовные овцы: никакие начальники синагоги и храма не преграждали Ему сюда доступа (7:46) и сам Синедрион не принимает еще против Него решительных мер (7:45-52). Все, даже враги Его, слушают Его (7:15) и даже иногда поддерживают (7:26).
В-третьих, Его учение не казалось народу совершенно чуждым — многие даже уверовали в Него (8:30) или же выражали Ему свои симпатии (7:12,31). Он уже среди толпы народной имеет немалое стадо (Лк. 12:32[251]) Своих собственных овец, которые доверчиво следуют за Ним. Так это все ясно, что не понять Христа было нельзя человеку сообразительному, и если фарисеи все же не поняли, то они притворились непонимающими...
Видя со стороны фарисеев такое нежелание понять Его, Господь, все же снисходя к ним, выражается о Своей задаче еще определеннее.
Я дверь овцам — правильнее: к овцам. Через Господа Иисуса Христа могут входить к духовным овцам, т.е. к верующим все те, кто желает выступить в качестве пастыря этих духовных овец.
Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники. Отсюда видно, что Христос всегда, на всем протяжении истории богоизбранного народа, был этой дверью. Кто хотел добиться высокого пастырского положения (все равно что царского илиначальнического ср. Ис. 63:11[252]; 44:28; Иер. 51:23), прежде Христа (προ έμοΰ — по-русски: предо Мною), тот не истинный правитель народа, а узурпатор. Эти люди знали, что должен прийти к Израильскому народу Мессия-Царь, Который и воссядет на престоле Давидовом, и тем не менее, они сами хотели занять этот престол.
Это были конечно, не фарисеи, которые и не делали попыток завладеть престолом в иудее, а всего скорее — представители династии Ирода. Царь Ирод действительно пришел инде (ст. 1-й), т.е. незаконным образом достиг царской власти. Он и родом был не еврей, а едомлянин, тогда как закон Моисеев строго запрещал делать царем иноплеменника (Втор. 17:15[253]). Таким образом, Ирод носил на своем челе первый указанный Христом (ст. 1-й) признак вора и разбойника.
Затем — второй признак — Ирод не был допущен в израильское теократическое общество, а сам туда ворвался, потому что сам ставил и смещал первосвященников, а в местах, где собирались верующие евреи, представителей Иродовой династии и не было заметно.
Не доставало Ироду и третьего признака истинного пастыря: иудеи его не любили, они ненавидели и боялись его, как и его сыновей.
Но не одних Иродов имел в виду здесь. И предшествовавшая Иродам династия Асмонеев также не по праву владела иудейским престолом. Они, как священники, не должны были принимать царский титул, а это, между тем, сделал Иоанн Гиркан. Наконец, Господь здесь осудил и все попытки лжемессий силою оружия восстановить самостоятельность иудейского государства, — попытки, окончившиеся неудачею в силу несочувствия к этому делу, обнаруженного иудейским народом (но овцы не послушали их).
Я есмь дверь. Здесь Господь говорит уже о Себе как двери вообще (он не прибавляет: к овцам). Поэтому под спасающимися, входящими и свободно выходящими на добрую пажить здесь можно разуметь не пастырей, а овец. Это овцы духовные — верующие во Христа, которых Он вводит в безопасное жилище — Церковь и которым дает свободно ходить по стезям жизни, чтобы найти себе то, что им более полезно. Некоторые из новейших толкователей видят в этом стихе предуказание на то, что все последующие пастыри духовных овец должны именно от Христа получать свои полномочия. Но такое изъяснение представляется до чрезвычайности искусственным.
Тогда как вор или правитель-узурпатор, которого здесь Христос имеет ввиду под вором, преследует в деле управления только свои личные выгоды и часто отнимает у своих подданных их имущество и жизнь Христос, напротив, Сам дает жизнь Своим подданным и притом в изобилии. Мало того, как пастырь добрый или точнее: прекрасный, выдающейся — καλός, Христос отдает за овец Своих Свою жизнь.
Простой наемник никогда не жертвует своей жизнью для спасения овец, порученных его попечению. В минуту опасности он заботится о спасении только своей жизни: овцы ведь не ему принадлежат!
Но кто разумеется здесь под именем волка? Вероятнее всего, что Христос хотел так обозначить все враждебные развитию Царства Божия силы. А после этого легко понять, кого Христос разумеет под именем наемника. Это те, попечению кого Христос поручил Свою Церковь, но которые часто не хотят отдать всю свою любовь на благо людей, порученных их попечению (ср. 1 Пет. 5:2[254]; Тит. 1:7[255] 1 Тим. 3:8[256]). В особенности же это относилось к тогдашней иерархии, которая не хотела ничем жертвовать для народа, которому много вреда причиняли и Ироды — светская власть — и фарисеи.
В противоположность тем ненормальным отношениям, какие существуют между иудейскими пастырями-наемниками и народом, Христос здесь изображает те отношения взаимного доверия и любви, какие существуют между Ним и Его духовным стадом. Отношения эти Он уподобляет отношению, существующему между Ним и Отцом.
Знаю Моих, т.е. люблю их и вхожу во все их нужды.
И жизнь Мою полагаю. Если Его овцам угрожает опасность, то Христос полагает или готов положить и жизнь Свою за них. И близко уже было время, когда эти слова Христа должны были прийти в исполнение.
Но этим самопожертвованием для блага и спасения овец не ограничивается деятельность Христа как пастыря. Она простирается и на будущее время, когда Его уже не будет на земле, и простирается за пределы, в каких пребывает стадо израильское. Христос должен привести еще других Своих овец, которые странствуют далеко от Израильского царства и дожидаются того момента, когда раздастся призывающий их голос Христов. Таким образом, в едином дворе, т.е. в Церкви соединятся и верующие во Христа израильтяне и верующие язычники, под управлением Единой Главы — Христа (ср. Иез. 37:22,24[257]). Господь Сам совершит это приведение язычников после Своей смерти (ср. 12:32; 2:19). Ясно отсюда, что смерть Его не будет окончанием Его деятельности по отношению к Его стаду, а только послужит к еще большему ее расширению.
Эту мысль о великом значении Своей смерти Господь заканчивает здесь. Отец и любит Его особенно за то, что Он совершенно добровольно, без принуждения жертвует Своею жизнью. Эта жизнь есть как бы одежда или украшение, которое Он слагает с Себя, чтобы передать его в руки другого (ср. 13:4). Он делает это с твердою уверенностью в том, что может ее (жизнь) взять обратно. Этузаповедь, т.е. право и силу взять назад Свою жизнь Господь получил от Отца.
На чем основана эта власть и сила, об этом Христос говорил раньше: Он имеет жизнь Сам в Себе (5:26) и Его воскресение есть, собственно говоря, воскрешение Им Самого Себя (2:19).
Таким образом, Христос изображает Свою смерть 1) не как только страдание, какое Он принимает на Себя из покорности воле Отца, но и как совершенно свободное дело, на какое Он Сам решился; 2) как дело послушания воле Отца и, следовательно, как существенный пункт исполнения Своего призвания; 3) как дело самопожертвования на пользу верующих в Него, которых через это Он спасет от погибели; 4) не как уничтожение Своей жизненности, но как переход проявлению Своей, препобеждающей смерть, жизни по воскресении и 5) как необходимое предположение для расширения Его деятельности за границы израильской народности.
Слушатели Христа, не отходившие от Него в течение целого дня, по прошествии праздника Кущей (8:12-10:18), начали спорить между собою, Одни стояли за Христа как за великого чудотворца, другие — конечно, по преимуществу фарисеи — называли Христа беснующимся, сумасшедшим и убеждали народ не верить Христу.
С 22-го по 42-й стих содержится беседа Господа с иудеями в праздник обновления. На вопрос иудеев, обращенный ко Христу: Мессия ли Он? Христос говорит, что Он уже неоднократно высказывался по этому вопросу, но иудеи все не верят Ему. Когда же после этого Он заявил, что Он и Отец — одно, то иудеи хотели побить Его камнями как богохульника. Христос тут же указал им на неосновательность их протеста против Его заявления и после того удалился за Иордан, в Перею.
От праздника Кущей прошло около двух месяцев, в течение которых Христос пребывал или в Перее (ср. 10:40) или же где-нибудь в пределах Иудеи (Злат.). Наступил праздник обновления или очищения храма, продолжавшийся около восьми дней (в месяце Кислеве или Декабре). Поводом к установлению этого праздника было очищение иерусалимского храма от идолов, совершенное в 165-м году до Р. X. Маккавеями (Розанова И. Памятная книжка при изучении священной истории М. 1909 г. с. 16).
Господь является на этот праздник в Иерусалим. Учил ли Он в этот раз, Иоанн об этом не говорит определенно, замечая только, что Господь "ходил" в так называемом притворе Соломона, т.е. в галерее, которая тянулась по восточной стороне храмовой площади. В этой галерее, конечно, можно было укрываться от зимней непогоды — от дождя и ветра. Очень может быть, что в настоящий раз Его сопровождали и апостолы, но о них евангелист не упоминает, так как они в разговоре Христа с иудеями не принимали участия.
Иудеи высказывают Христу недовольство свое тем, что Он держит их в недоумении, т.е. в постоянно напряженном ожидании, что вот-вот, наконец, Он заявит о Себе как о Мессии.
Скажи нам прямо (παρρησία), т.е. смело, открыто, а не в притче (8:12; 9:39; 10:1-18) и не в темном намеке (8:24-28). Иудеи как бы хотят сказать Христу, что они Его "поддержат..."
Господь отвечает иудеям, что Он уже говорил им о том, кто Он, но они не верили Ему. Даже чудеса Христовы не пробуждали в них веры в Него.
Причиною этого неверия является то обстоятельство, что эти иудеи не принадлежат к овцам пастыря — Иисуса, т.е. к тем истинным израильтянам, которые, еще ранее чем увидели Христа, сердцем своим уже стремились к Нему, которые поэтому с радостью приняли Его свидетельство.
Чтобы показать, каких великих благ лишают сами себя иудеи, не желающие пойти вслед за Христом, Христос изображает то положение, в каком находятся Его овцы (ср. ст. 3,4,14 и гл. 6:37-40). При этом Христос отождествляет Свое попечение (руку) об овцах (ст. 28) с попечением о них (рукою) Своего Отца (ст. 29). Этим Христос говорит, что собственно верховным Пастырем в Израиле является Отец, но действует Он через Христа (ср. 4:34; 5:17 и сл.). А отсюда Христос делает такой вывод: "Я и Отец одно". Эти слова могут обозначать только единство Христа с Отцом по природе, по существу: никогда ни об одном пророке не было сказано ничего подобного. И служители Христа поняли слова Его именно в таком смысле (ср. ст. 31 и 33). Но единство, о котором здесь говорится, конечно, не есть тождество, при коем совершенно уничтожается различие между лицами Божества (как в Савеллианстве): это только единосущие (ср. 17:11-21).
Естественно, что враждебно настроенные по отношению ко Христу иудеи должны были увидеть в таком Его заявлении простое богохульство. Они начали отбирать камни (έβάστασαν по-русски неточно: схватили), чтобы совершить над Христом, как над богохульником, положенную по закону (Лев. 24:15[258] и сл.) казнь.
Не смущаясь этим, Господь продолжал говорить, и враги Его, приведенные в изумление этим хладнокровием, останавливаются в недоумении. Господь спрашивает их, за что они хотят побить Его камнями? Ведь Он делал только добрые дела (Мф. 12:12[259]), т.е. исцеления и другие чудеса, и притом поступал так, что все бы должны были понять, что Он действовал в силу власти, полученной Им от Отца.
Иудеи не оспаривают добрых дел, совершенных Христом (исцеления расслабленного и слепорожденного гл. 5 и 11). Они раздражены против Христа только за присвоение Им чести, подобающей Единому Богу, за Его притязания на Божественное достоинство.
Господь прежде всего снимает с Себя обвинение в богохульстве. Да, он назвал Себя — хотя и не прямо — Сыном Божиим. Но не поступает ли так даже с простыми людьми само Слово Божие (Христос называет его в общем смысле законом)? Людей, особо выдающихся по своему положению, оно называет иногда богами (Пс. 81:6[260]), и однако, из-за этого никто не станет сомневаться в истинности Писания и его авторитетности для избранного народа (не может нарушиться Писание).
Почему же иудеи так раздражались против Него? Ведь Господь Иисус Христос освящен, т.е. избран для Своего высокого служения и послан в мир Самим Отцом. Как же бы могло совершиться это избрание, имевшее место от вечности (ср. Еф. 1:4[261]), если бы сам избираемый не существовал прежде своего избрания, как личность, которая может свободно принять и не принять это избрание? Не ясно ли, что Христос, как существовавший от вечности и от вечности уже принявший на Себя известную миссию, есть Существо вечное? А вечность была для иудеев первым свойством существа Божия, и Бога они иногда называли кратко Вечным. Следовательно, Христос указывает здесь на Свое вечное существование, в силу которого Он и имеет право называть Себя Богом в собственном смысле этого слова, а не в том, в каком Священное Писание называет некоторых людей. Он, следовательно, не богохульник, а возвещает чистую истину.
Отсюда можно видеть, как неправы ученые (напр., Бейшляг), которые, в этом месте видят пример того, что и Сам Христос будто бы признавал Себя Сыном Божиим только в нравственном или переносном значении этого слова. Если бы Христос этими словами хотел сказать что-нибудь подобное, то, во-первых, Он сказал бы прямо, что Его природа не одинакова с природою Отца (Иоанн Златоуст), а, во-вторых, и иудеи не вооружились бы против Него по поводу данного им здесь разъяснения (ст. 3).
Чтобы еще более убедить слушателей в Своем божественном достоинстве, Господь указывает на дела Свои, которые дают Ему полное право требовать от иудеев совершенного доверия к Нему (ср. 5:36).
Видя, что Христос не раскаивается в произнесенных Им словах, иудеи хотят захватить Его с целью представить на суд Синедриона, как богохульника. Но Христос и на этот раз незаметно уходит от них и удаляется в Перею, откуда пришел на праздник. Здесь Господь и провел три с лишним месяца до последней Пасхи, в которую Он был предан смерти. Ко Христу в это время приходило много народу, и приходившие, объясняя свое обращение ко Христу, ссылались на то, что на Нем пришли в исполнение все слова, которые о Нем говорил Иоанн Креститель (ср. 1:26 и сл.). При этом, пришедшие говорили, что, хотя Креститель и не совершил ни одного чуда, но за то его слова о Христе оказались вполне справедливыми: Христос является для верующих в Него истинным Спасителем, каким Его предизобразил Креститель. Ясно, что обращавшиеся в это время ко Христу были в свое время слушателями проповеди Иоанна Крестителя.
В 11-й и 12-й главах содержится повествование о фактах, в которых Христос засвидетельствовал о Себе, как о Победителе смерти и как об обетованном Царе Израиля. До сих пор Господь преимущественно словами обращал иудеев на путь веры, но теперь, так как слова не действовали достаточно сильно на Его слушателей, Он свидетельствует о Себе необычайными делами, именно воскрешением Лазаря и торжественным входом Своим в Иерусалим.
О местожительстве заболевшего Лазаря, Вифании — см. толк. на Ев. Мф. гл. 26:6.
Евангелист называет Лазаря по имени потому, что читателям это имя было известно, по крайней мере, по слухам. Древнее Христианское предание говорит, что Лазарь впоследствии жил на о. Кипре и был епископом Кипрской церкви. В этом предании нет ничего невероятного. Воскресший Лазарь мог, ввиду угрожавшей ему со стороны иудеев опасности (Ин. 12:10), удалиться из близкой к Иерусалиму Вифании вместе с христианами, убежавшими на о. Кипр после убиения иудеями диакона Стефана (Деян. 11:19).
Вифанию евангелист определяет, как селение, где жили Марфа и Мария, а не как селение, где жил Лазарь, вероятно, имея в виду, что читателям его Евангелия известно было уже из Евангелия Луки, что обе эти сестры жили в одном селении, но само название этого селения не было еще известно (ср. Лк. 10:38-42).
Здесь точнее определяется, кто была Мария, сестра Лазаря. Но так как евангелист говорит о ней, как о такой, подвиг которой был уже известен читателям, то ясно, что он здесь имел в виду повествования евангелистов Матфея и Марка о женщине, помазавшей миром ноги Иисуса (Мф. 26:6-13; Мк. 14:3-9). В первых двух Евангелиях Мария не была названа по имени, здесь же евангелист этот пропуск восполняет. Кроме того, в гл. 12:1-8 он описывает это событие из жизни Марии в его исторической связи.
Сестры не просят Христа прийти к ним в Иудею: они знают, конечно, что здесь Христу угрожает большая опасность со стороны Его врагов. В уповании на Его чудотворную силу, они только почтительно сообщают Ему о тяжкой болезни своего брата Они уверены, что Господь может, и находясь вдали от Лазаря, исцелить его так же, как Он исцелил слугу Капернаумского сотника (Мф. 8:8 и сл.). Господь, вслух Своих учеников и вестника из Вифании, замечает, что эта болезнь послана Лазарю не для того, чтобы тот умер (ср. 1 Ин. 5:16 и сл.), а для того, чтобы через нее, т.е. через побеждение результата этой болезни — смерти, прославился Бог (к славе Божьей) и прославился именно в лице Своего Сына (да прославится Сын Божий ср. 5:21-23; 7:18). Но нет основания полагать, чтобы слова Христа были поняты в таком именно смысле посланником сестер и самими сестрами, когда их посланник прибыл к ним: они все, конечно, видели в этих словах только намек на возможность исцеления Лазаря, а не воскрешения.
Почему Господь промедлил целых два дня в Перее, евангелист не говорит. По всей вероятности, Христос в этом случае действовал так, как угодно было Его Отцу. Хотя дружба влекла Его к больному Лазарю, но Он подчинил Свое личное влечение воле Отца (ср. 5:19,30).
Господь зовет Своих апостолов не просто в Вифанию, куда бы, казалось, только и нужно было сходить, а в Иудею вообще. Этим Он хочет сказать апостолам, что им теперь нужно переменить сравнительно безопасное пребывание в Перее на жизнь в той области, где Христа ожидали Его враги. Ученики так и поняли Христа. Они указывают Ему на опасности, какие там, в Иудее, Ему угрожают, как бы давая понять что лучше бы Ему остаться в Перее. Но по поводу высказанных апостолами опасений Христос говорит, что их опасения за Него неосновательны.
Не двенадцать ли часов во дне? Как для дня Бог определил известную продолжительность (12 часов), так назначен определенный срок и для деятельности Христа.
Кто ходит... Как для мира сего, т.е. для обыкновенных смертных, свет или солнце дает возможность ходить не спотыкаясь или действовать в своей сфере, так — хочет сказать Христос — и для Него есть особое высшее Солнце, принадлежащее не сему, а высшему миру, во свете Которого Он и будет ходить, хотя бы земной мир был окутан тьмою или усеян всякими опасностями. Это Солнце — Бог (ср. Пс. 83:12[262]; Ис. 60:20[263]; Мих. 7:8[264]).
А кто ходит ночью, тот спотыкается, потому что нет света с ним (точнее: в нем). Здесь Христос говорит о человеке, который не видит в Боге свое Солнце, который не имеет в себе Бога (свет). Косвенно этими словами Господь упрекает Своих учеников в маловерии (ср. Мф. 8:26[265]).
Ученики поняли упрек, обращенный к ним — и молчали. Тогда Господь снова начинает речь о предположенном путешествии. Ему как Всеведцу, теперь стало известно, что Лазарь уже умер, и потому Он идет воскресить его. Но это Свое решение Господь излагает в описательной форме. Он называет смерть Лазаря успением, а воскрешение, какое Он намерен совершить, пробуждением. Этим Он хотел сказать, что смерть для Лазаря есть состояние скоропреходящее (ср. Мф. 9:24[266]), которое кончится пробуждением или имеющим наступить скоро воскресением, причем воскресителем явится Христос.
Ученикам не хочется идти в Иудею, и они с намерением не хотят понять истинного смысла речи Христа. "Что же? — как бы говорят они — Уснул Лазарь — и это к лучшему: нам не о чем беспокоиться. Сном выходит болезнь". Тогда Господь уже прямо объявляет им о смерти Лазаря и прибавляет, что Он радуется, что Лазарь умер в Его отсутствие — иначе Он, конечно, исцелил бы его, и не совершилось бы большого чуда — воскрешения. Последнее же теперь особенно полезно будет увидеть ученикам, вера которых, очевидно, в то время, под влиянием преследований, каким подвергся их Учитель, значительно ослабела. Чудо воскрешения должно было подкрепить их веру во Христа как Истинного Мессию (дабы вы уверовали).
Но Фома не поверил успокоительным словам Господа. Евангелист при этом замечает, что прозвище Фомы было близнец или, правильнее, человек двоящейся природы (Δίδυμος — от δύο = два) живущий в постоянных переходах от одного настроения к другому (ср. выражение δίψυχος у Иак. 1:8 — человек с двоящимися мыслями или у Мф. 14:31 δυστάζων — маловерный). Он следует за Христом как Его апостол, и в то же время не доверяет тому, чтобы Христос в это путешествие в Иудею мог благополучно избавить от опасности и Себя и Своих учеников. "Пойдем, и мы умрем с ним" ("чтобы и нам умереть с ним". — Иоанн Златоуст). Он хочет сказать, что там, в Иудее, их всех ожидает смерть, что они умрут, как умер Лазарь (с ним). Он, конечно, находится под влиянием той мысли, что Христос не смог исцелить болезнь Лазаря, а о делах Христа, совершенных раньше (Мф. 9:18-25; Лк. 7:11-17), а также и о Его обещаниях (5:21-29) он как будто совсем забыл. Такое же недоверие к силе Христовой Фома проявил и после, когда ему было сообщено о воскресении Самого Христа (20:24).
Когда Господь прибыл в Вифанию, тут уже находилось много иудеев, пришедших, согласно обычаю, утешать осиротевших женщин и их скорби. От Иерусалима до Вифании было недалеко — всего около 15-ти стадий (стадия — 88 сажен), т.е. около трех верст. Из того, что в Вифанию пришло много посетителей, можно заключать, что семья Лазаря была не бедная и пользовалась уважением. Плач же об умершем и утешение сирот приходящими знакомыми и родными продолжалось обыкновенно в течение семи дней. Из этих семи дней четыре уже прошли, когда Христос прибыл в Вифанию.
Некоторые толкователи (напр., Гейки) полагают, что Христос не пошел прямо в дом Лазаря потому, что не хотел подвергаться там насилию со стороны пришедших из Иерусалима иудеев, так как среди родственников Лазаря могли быть и люди, враждебно настроенные по отношению ко Христу. Но Ему, как сердцеведу, конечно, было известно, что таких замыслов родственники Лазаря не имели — евангелист, по крайней мере, этого не сообщает... Нет, временная остановка Христа у входа в селение объясняется просто тем, что Марфе дали знать о том, что Христос приближается, и она успела Его встретить еще в то время, когда Он не вошел в селение.
Тогда Марфа сказала Иисусу... В словах Марфы, прежде всего, сказывается уверенность в том, что Господь, как владыка жизни, не дал бы в Своем присутствии владыке смерти отнять жизнь у ее брата. Затем, под влиянием слов Самого Христа (ст. 4) и зная о тех чудесах, какие Христос совершал в Галилее (Лк. 7:11-15; 8:49-55), она выражает надежду, что и теперь еще Бог поможет Христу исполнить Свое обещание. Но что именно она ожидает от Христа — воскрешения ее брата — об этом она прямо не говорит, как бы боясь предъявить слишком большое требование.
Господь сначала дает Марфе утешение общего характера "воскреснет брат твой!" Он же говорит, что Сам, теперь же, воскресит его. Но потом, когда глубокая скорбь прозвучала в словах Марфы "Знаю, что воскреснет..."[267] Господь отводит ее мысли от далекого будущего к настоящему.
Я есмь воскресение и жизнь... В Христе — возможность и ручательство воскресения мертвых, так как в Нем находится одерживающая победу над смертью жизнь (ср. 5:26; 6: 57). Но опять-таки, о Своем намерении воскресить Лазаря Господь еще не говорит. Он только утверждает, что всякий живущий, т.е. пребывавший здесь, на земле и имеющий веру во Христа не умрет вовек или навеки, не исчезнет, умерши, навсегда. Нет, "подобно тому как брошенный вверх камень уже с самого начала своего полета подчинен силе тяготения, влекущей его обратно, так и христианин, погружаясь в бездну смерти, подчиняется влечению жизни Христовой, которая и поднимает его снова вверх" (П. Ланге).
Веришь сему? Если Марфа утвердится в этой вере в оживляющую силу Христа, то ей уже не будет так страшна смерть ее брата. Ведь он почил как верующий во Христа — значит, он будет жив вечной жизнью.
Но эти слова привели Марфу в еще большую скорбь. Она находится теперь в таком же недоумении, в каком находилась и самарянка, когда Христос говорил ей о поклонении в духе и истине (4:25). Она признает, что Христос есть Сын Божий, обетованный Мессия, но сделать из этого признания какого-либо определенного вывода она не в состоянии (Злат.).
Как видно из обращения Марфы к сестре, Господь намерен был сначала побеседовать и с Мариею, как Он беседовал с Марфою, и побеседовать наедине, так чтобы Его не слышали люди чужие. Поэтому Марфа тайно сообщает сестре о приходе Христа. Но тем не менее, удаление Марии тотчас же было замечено, и иудеи отправляются вслед за нею, полагая, что она пошла плакать при гробе брата. Как в Евангелии Луки говорится о Марии, что она сидела у ног Христа (Лк. 10:39), как и у Иоанна Мария бросается к ногам Христа, чего не сделала сестра (ср. ст. 20). Ясно, что вера Марии во Христа была гораздо живее, чем вера Марфы.
Мария громко заплакала (κλαίειν), а с нею, по обычаю, громко плакали и подошедшие вслед за нею родственники Лазаря. Тогда и Господь Сам восскорбел духом (ένεβριμήσατο τώ πνεύματι). Различно толкуют это выражение. Одни (напр., Цан) видят здесь обозначение волнения, которое овладело душою Христа при мысли о силе смерти, которая (сила) обнаружилась так ясно в настоящем случае. При этом выражение "духом" понимают как обозначение Духа Святого, Который со времени крещения побуждал Христа к деятельности (ср. 1:33). Точно так же Тренч говорит: "Христос созерцал все страшное значение смерти, этого греховного оброка. Перед Его глазами открывались все бедствия человечества в малом образе одного человека. Он видел перед Собою всех сетующих и все могилы. Ибо если Он готов был отереть слезы предстоящих друзей и на краткий срок превратить их печаль в радость, от этого положение вещей, в сущности, не изменялось: Лазарь будет оживлен, но скоро вторично вкусит горечь смерти" (Тренч. Чудеса Иисуса Христа). Другие (напр., Мейер) видят здесь указание на гнев, который возбудили в Господе лицемерные слезы и рыдания иудеев. Но согласнее с течением мыслей Евангелия усматривать здесь не скорбь, а гнев, раздражение Христа (такой смысл, собственно, и имеет глагол έμβριμάομαι см. Словарь Прейшена), которое возбудили во Христе всеобщие сетования, безутешный плач об умершем в присутствии самого Начальника жизни. И Мария, и другие иудеи как будто вовсе забыли о том, что перед ними стоит Жизнодавец! И Господь возмутился таким проявлением маловерия в отношении к Себе (έτάραξεν εαυτόν). Что же касается выражения "дуом" то оно заменено в 38-м стихе выражением εν έαυτώ = "внутренно" и, следовательно, не обозначает и в 33-м ст. Духа Святого.
Где вы положили его? Этими словами Господь дает понять, что Он намерен что-то предпринять для того, чтобы возбудить ослабевшую в окружающих веру в Себя как в Жизнодавца. При этом, однако, Христос отдает дань и общечеловеческому чувству скорби о Своем умершем друге — Он плачет. Да, и у Иоанна Он является не только Богом, но и человеком...
Слезы, показавшееся на лице Христа, одних убедили в том, что Христос любил Лазаря, другим же показались слезами бессилия. Последние даже на основании этих слез делали такое заключение, что Христос и вообще не имел силы совершать исцелений. Они заподозрили даже истинность последнего чуда исцеления, совершенного Господом в Иерусалиме над слепорожденным. Вероятно — говорили эти люди, — и то исцеление было только обманом. Эти разговоры опять раздражали Господа (по-русски неточно: опять скорбя внутренне — ст. 38).
Когда, придя к могиле, Господь повелел отвалить от нее камень, Марфа начала возражать против этого, не желая видеть ужаса тления и дать возможность увидеть останки брата другим свидетелям.
Зачем Господь повелевает отнять камень? Разве не мог Он словом Своим заставить камень отвалиться от гроба? Конечно, мог, но Он повелевает это сделать окружающим Его, для того чтобы постепенно подготовить их к чуду, которое должно было сейчас совершиться. Отваливая камень, люди должны были прийти к мысли, что Христос хочет совершить оживление Лазаря, а Христос, как известно, творил свои чудеса только тогда, когда люди уже несколько были готовы к тому, чтобы увидеть их и веровать. В частности, это было сделано и для Марфы, вера которой, по-видимому, в настоящий момент не стояла на должной высоте, как показывает сделанное ею Xристy возражение, которым она как бы говорила, что открывать грибницу Лазаря совершенно напрасно... Господь прямо и обращается с вразумлением к Марфе, напоминая ей то, что Он говорил ей через ее посланного (ст. 4) и что, без сомнения, повторил ей при недавней встрече.
Господь произносит вслух народа благодарение Отцу за то, что Он услышал, конечно, ранее Им произнесенную тайно молитву Его о воскрешении Лазаря. Господь высказывает Свое благодарение вслух "для народа". Он хочет, чтобы все присутствующие при чуде воскрешения знали, что это чудо не есть действие случая или сатанинской силы, в общении с которой Его обвиняли (Мк. 3:22[268]), а результат Его молитвы к Отцу. Через это все должны прийти к убеждению в том, что Христос есть поистине Сын Божий, обетованный Мессия (что Ты послал Меня). Затем особенно повысив голос (воззвал) — как бы для того, чтобы быть услышанным и Лазарем умершим (ср. 5:25, 29), — Христос повелел Лазарю идти вон из гроба. Мертвый вышел, но так как ему было трудно переступать ногами, которые были туго обвиты пеленами, то Господь приказал онемевшим от изумления зрителям развязать воскресшего.
В молитве, с которою здесь Христос обращается к Отцу, некоторые критики видят основание не признавать Христа Лицом Божественной природы. "Возможно ли — замечает, напр., Бейшляг, — чтобы Бог молился Богу? Если есть что-либо, что хотя и соединяет человека внутренне с Богом, но вместе и наиболее различает их между собою, — это молитва, прошение, религия, которыми определяются отношения человека к Богу, а никак не Бога к Богу" (у Знаменского с. 326). Но молитва Христа имеет существенное отличие от молитв обыкновенных людей. Может ли, прежде всего, кто-либо из людей обращаться в молитве к Богу как к своему отцу? Мы молимся Отцу нашему, Отцу всех людей, не приписывая себе исключительного права именовать Бога Отцом только своим. Между тем, Христос обращается к Богу как именно к Своему Отцу в исключительном смысле этого слова. А потом в молитве Он беседует с Богом как с равным Ему по природе и имеет полную уверенность в том, что все, о чем Он молился,непременно будет исполнено (о молитве по поводу грядущих страданий — см. ниже в объяснении 12-й гл. ст. 27,28).
Заметить нужно, что после рассказа о воскресении Христа ни один евангельский рассказ не возбуждал столько споров между толкователями, как повествование Иоанна о воскрешении Лазаря. Многие и теперь продолжают доказывать, что рассказ этот не отвечает исторической действительности, что он составлен писателем 4-го Евангелия (конечно, с точки зрения этих толкователей, — не Апостолом Иоанном) на основании помещенных в синоптических Евангелиях рассказов о воскрешении дочери Иаира (Мф. 9: 18 и пар.), и о воскресении сына вдовы Наинской (Лк. 7:11 и сл.) Главным основанием к сомнению в исторической достоверности рассказа Иоанна о воскрешении Лазаря служит то обстоятельство, что ни один из синоптиков не упоминает об этом событии, а такое событие они — говорит новая критика — не могли оставить без внимания... Но это основание едва ли уж так важно. Почему синоптики непременно должны были сообщить об этом чуде? Разве оно представляло что-либо исключительное по своей важности? Те случаи воскрешения мертвых, о каких сообщают синоптики, также удивительны, как и воскрешение Лазаря. А потом, правду ли говорят, что это чудо явилось поводом к тому, чтобы обречь Иисуса Христа на смерть? Если это было так, то действительно странно, что синоптики не упоминают об этом чуде там, где они начинают изображать историю страданий Христовых. Но в том и дело, что это чудо само по себе не имело такого решающего значения в истории Христа, так как враги уже давно решили захватить и умертвить Его. Потому-то и синоптики не сочли необходимым упоминать об этом событии. Наконец, как Иоанн (21:25[269]), так, конечно, и синоптики не могли передать каждый всех событий из жизни Христа. Никто из них не сообщил, напр., о таком выдающемся событии, как явление Христа по воскресении Своем пятистам христиан сразу (1 Кор. 15:6). Если же только один Иоанн упоминает о воскрешении Лазаря, то это объясняется тем, что он хотел показать, что Христос, идущий на смерть, есть и остается тем не менее владыкой жизни и смерти и что Он не утратил Свою власть воскрешать, какую имел раньше.
Одни из свидетелей чуда уверовали во Христа, другие явились в качестве доносчиков о происшедшем к фарисеям, которые известны были своею враждою ко Христу. Мнение Цана, что это были не доносчики, а люди, хотевшие обратить фарисеев к вере во Христа, не может быть принято, потому что при слове "некоторые" стоит противоположительная частица (δε).
Когда стало известно, что произошло а Вифании, первосвященники и фарисеи собрали совет (Синедрион — объясн. см. Мф. 5:22[270]). Из разговоров, происходивших в этом заседании Синедриона, видно, что руководящую роль здесь играли первосвященники или начальники священнических черед. В самом деле, только высшей священнической аристократии, нисколько не дорожившей национальным достоинством иудейского народа, было свойственно рассуждать так, как здесь рассуждают члены Синедриона. Дело Христа обсуждается в Синедрионе только со стороны политической, а если бы фарисеи давали тон обсуждению, то они стали бы оценивать это дело со стороны религиозной. Священники только боятся за себя, опасаются утратить власть и соединенные с нею доходы, если пойдут Римляне усмирять бунт, какой может произвести новоявленный Мессия. Они согласны пожертвовать для сохранения некоторого подобия иудейской самостоятельности и своего начальственного положения даже и такой заветной мечтой израильского народа, как Мессия, царь и восстановитель царства Давидова..
Более смелым решителем судьбы Христа явился Каиафа (см. Мф. 26:3[271]; Лк. 3:2[272]). Скрывая внутренние личные мотивы своего решения, он говорит, как будто бы руководствуясь только интересами общегосударственными. Для пользы всей иудейской народности нужно скорее покончить со Христом — вот основная мысль Каиафы.
По замечанию евангелиста, Каиафа эти слова произнес не только по своему личному ограниченному соображению, а, вопреки своему желанию, явился в этом случае пророком, предсказав, что Христос умрет за народ, т.е. во благо народа, чтобы, так сказать, доставить народу истинное благо, — искупление от грехов, которое могло быть приобретено только смертию Христа.
Евангелист рассматривает слова Каиафы как пророчество потому, что Каиафа в тот год был первосвященником. Это замечание евангелиста толкуют различно. Одни думают, что евангелист считал первосвященника органом божественного откровения и выражение "в тот год" понимают в смысле общего определения "в это время". Другие же полагают, что евангелист не мог не знать, что во втором храме не было уже урима и туммима, посредством которых первосвященник узнавал волю Божию и являлся, таким образом, органом божественного откровения. По мнению этих толкователей, Иоанн рассматривал Каиафу как приносителя жертвы в праздник очищения. В этот праздник ему предстояло принести жертву за грехи всего народа, и Бог таинственным внушением указал ему истинную жертву, какая должна очистить грехи народа и всего человеческого рода (рассеянных чад Божиих). Такой жертвой и должен был явиться Христос. Из двух этих толкований более естественным представляется первое. Если же Каиафа и не имел урима и туммима, то все же он был в глазах Иоанна представителем Церкви Божией, жизнь которой в то время еще не окончилась, и следов., он мог служить, даже вопреки своему желанию, орудием божественного откровения, каким и явился в настоящий раз. Пусть его пророчество осталось непонятым членами Синедриона, к которым он обратился с речью — все же это стало известным и впоследствии приводилось, очевидно, в христианских общинах как доказательство того, что искупительная смерть Христа была предвозвещена устами и представителя иудейской Церкви.
Члены Синедриона единогласно положили умертвить Христа, но мер для приведения этого решения в исполнение еще не выработали. Между тем, Господь удалился из Иудеи именно из Вифании в маленький городок северной Иудеи — Ефраим, находившийся в пяти римских милях к востоку от Вефиля (некоторые кодексы читают вместо "Ефраим" слово "Самфурин" — то же, что "Сепфорис", городок Галилеи, — но чтение "Ефраим" имеет за себя более свидетельств). Об Ефраиме упоминается в 2 Пар. 13:19, и Нав. 15:19, как о городе в колене Вениаминовом. Это место находилось поблизости к пустыне, о которой упоминается в кн. Иисуса Навина (16:1), Христос избрал его, вероятно, ввиду того, что отсюда в случае опасности легко было уйти в пустыню.
По замечанию архиепископа Иннокентия, "величественная суровость местоположения, вид безмолвной природы (Христос всегда любил обращать на нее внимание) совершенно согласовались с предметами, коими занята была душа Иисусова. Если ученики Его проразумевали и предчувствовали важность наступающих событий, то и для них дни, проведенные в Ефраиме были днями размышления, молитв и тайных великих ожиданий. Евангелист не сказывает, чтобы Христос чему-нибудь поучал теперь Своих учеников. Ефраимское уединение, кажется, было посвящено Им более Себе Самому, нежели ученикам. Впрочем, ближайшее обхождение с Учителем, воспоминание о всем происшедшем, особенно о последних событиях, были сами по себе уже весьма поучительны" (т. 9, с. 40). К этому мы прибавим, что апостолам, конечно, было уже известно решение Синедриона умертвить их Учителя, и это служило для них, конечно, главным предметом разговоров.
В это время приближалась Пасха. Богомольцы прибывали уже в Иерусалим, чтобы здесь путем очищений, под наблюдением хорошо знающих все обряды этих очищений фарисеев, приготовиться ко вкушению пасхи. В самом деле, богомольцы по дороге в Иерусалим, проходя языческими селениями и городами, могли чем-нибудь оскверниться совершенно бессознательно и теперь им нужно было спросить у фарисеев, не сделали ли они чего-нибудь такого, что может помешать им принять участие в совершении Пасхи. При этом богомольцы из других стран привозили с собою разные изделия своей страны, который перед праздником продавали или на что-нибудь променивали. Иудеи, раньше видавшие Христа на праздниках, разговаривают между собою о том, придет ли Он на Пасху. Им, очевидно, уже известно решение, принятое о Христе Синедрионом, и они сомневаются, придет ли Христос после этого в Иерусалим. Враги же Христовы со своей стороны, ожидая что Христос явится на праздник, чтобы воспользоваться последствиями, какие имело в народе чудо воскрешения Лазаря, отдают приказ о том, чтобы всякий знающий о местопребывании Христа, какое Он изберет в этот раз, немедленно донес об этом Синедриону.
Так как Пасха, по закону, начиналась 14-го Нисана после полудня, то, значит, Господь пришел в Вифанию 8-го Нисана (за шесть дней). Но в какой день случилось 8-е Нисана?
Одни говорят, что это была суббота, так как-де 14-е Нисана в тот год случилось в пятницу. Конечно если допустить, что Иоанн в выражении "до Пасхи" понимает "законно" совершенную иудеями в тот год Пасху и что этот "законный" день Пасхи именно в тот год пал на пятницу, то, конечно, принимающие такое мнение были бы правы. Но почему Иоанн в указанном выражении не мог иметь в виду ту Пасху, которую совершил со Своими учениками Христос на день раньше, т.е. 13-го Нисана, в четверг? Такой счет дней у Иоанна очень возможен. Притом, едва ли Господь стал нарушать без нужды покой субботнего дня путешествием с учениками. Кроме того, несомненно требовалось немало времени для того, чтобы приготовить Христу и Его ученикам вечерю, — и кто же бы стал ее готовить в субботу? Наконец, в один субботний вечер не могло совершиться то, о чем сообщает Иоанн: прибытие многих иудеев в Вифанию, после того как они узнали о приходе сюда Христа, и определение первосвященников убить и Лазаря (ст. 9,10). Таким образом, остается принять, что Господь пришел в Вифанию в пятницу пополудни, а в субботу ему предложена была вечеря. Евреи же вообще, кажется, любили устраивать большие вечери по субботам (ср. Лк. 14:1,5[273] и сл.). Если евангелист не счел нужным сказать, что вечеря была устроена на другой день по приходе Господа, то он и в других случаях не считает иногда нужным делать подобные разграничения дней (ср. 1:39).
Вопрос о том, была ли эта вечеря та самая, о которой говорят Матфей (26:6 и сл.) и Марк (14:3 и сл.), толкователями решается различно.
Одни (напр., еп. Михаил) утверждают, что это была другая вечеря, и в доказательство своего мнения ссылаются, во-первых, на то, что у первых двух евангелистов описывается вечеря, совершенная не за шесть, а за два дня до Пасхи, во-вторых, на то, что имя женщины названо только у Иоанна, в-третьих, имя домохозяина, устроившего вечерю, названо только у первых двух евангелистов, в-четвертых, на то, что так различаются вечери в песнопениях церковных на страстную седмицу.
Другие же не видят нужды различать эти вечери и утверждают, что все три евангелиста говорят об одной и той же. Естественнее последнее предположение, так как представляется в высшей степени невероятным, чтобы на протяжении одной недели Господь дважды бы приходил в Вифанию и чтобы одно и то же событие — помазание Христа — повторили при почти одинаковой обстановке две разные женщины. Что же касается возражений, какие делаются против последнего мнения, то они не имеют силы. Прежде всего, второе и третье возражение, указывающее на необозначение имен, не имеет уже решительно никакой силы: один евангелист счел нужным назвать имя действующего лица, другой — не счел...
Что касается первого основания, то хотя оно и кажется веским, но на самом деле не имеет особого значения. Дело в том, что евангелисты Матфей и Марк говорят о помазании Христа вовсе не в хронологической последовательности событий, а только припоминают о нем по случаю того, что после истории этого помазания передают о предательстве Иуды (Мф. 26:14[274] и сл.), а, как видно из Евангелия Иоанна, Иуда и возбудил прочих учеников к ропоту на ту бесцельную трату драгоценного мира, которую сделала Мария. Евангелист Матфей, таким образом, вставил рассказ о помазании в 26-ю главу вовсе не потому, чтобы этого требовала строгая хронологическая последовательность событий, а для того, чтобы отчасти охарактеризовать настроение учеников вообще и Иуды в частности, а отчасти для того, чтобы сказать, что Господь знал о приготовленной Ему врагами участи (Мф. 26:12[275]). Совершенно в такой же связи стоит история о помазании и в Евангелии Марка. Что касается свидетельства богослужебных песнопений, то они никогда не задавались целью устанавливать хронологическую последовательность событий. Это видно, напр., из того, что разговор Христа с апостолами о приготовлении пасхи происходил, по стихире на субботу Ваий, тогда, когда Христос пришел в Вифанию (прежде шести дней Пасхи)...; в другой же стихире того же дня говорится, что Христос пришел прежде шести дней Пасхи воззвати умерша четверодневна Лазаря и др. примеры.
Откуда пришел в этот раз Господь в Вифанию? По всей вероятности, из Иерихона, где Он посетил дом Закхея (Лк. 19:5[276]). От Иерихона до Вифании и ходьбы было около шести часов.
О Вифании — см. 2:1.
Как видно из Евангелистов Матфея и Марка, вечеря для Христа была приготовлена в Доме Симона прокаженного (см. Мф. 26:6). Но Марфа была приглашена хозяином, чтобы служить Христу, как женщина из семейства, к которому Христос был расположен. Замечательно, что и Лазарь также принимал участие в пиршестве. Очевидно, что он чувствовал себя настолько хорошо, что не чуждался и радостного пиршества
Евангелист опять явно противополагает Марию Марфе (ср. 11:32). В то время как Марфа заботилась о том, чтобы за столом было всего довольно, Мария помазала ноги Иисуса миром и отерла их своими волосами. Она забывает о том, что иудейские приличия запрещают женщине являться в обществе мужчин с не покрытою головою: она даже развязывает свои волосы, чтобы отереть ими ноги Христа, повторяя таким образом то, что некогда сделала жена-грешница по отношению к Иисусу (Лк. 7:38).
Фунт — 327,5 граммов.
(У русских 1 фунт = 409,5 г; у англичан — 16 унций = 1 фунт = 0,454 кг; прим. ред.)
Нард — см. Мк. 14:3. (Нард — название нескольких ароматических растений, главным образом из семейства валериановых. Прим. ред.)
У Иоанна протестует против подвига Марии один Иуда Искариот, тогда как у Матфея и Марка все ученики. Очевидно, Иоанн указывает, кому собственно принадлежал почин в этом протесте.
О прочем — см. Матфея и Марка указанные выше главы.
Иуда не только носил пожертвованные деньги, но и уносил, т.е. тайно брал значительную часть их себе. Стоящий здесь глагол (έβάσταζεν), по-русски переведенный выражением "носил", правильнее перевести "уносил" — (ср. Ин. 20:15). Почему Иуде был доверен Христом ящик с деньгами? Очень вероятно, что этим проявлением доверия Христос хотел подействовать на Иуду, внушить ему любовь и преданность к Себе. Но такое доверие не имело благоприятных для Иуды последствий: слишком он уже привязался к деньгам и потому злоупотребил доверием Христа.
(См. объяс. Мф. 26:12 и Мк. 14:8) — Оставьте. Более древние кодексы читают: оставь, и это чтение здесь более подходящее, так как Иоанн говорит, что осуждал Марию один Иуда.
Она сберегла. Древнейшие кодексы читают здесь: "дабы она сберегала" (вместо τετήρηκεν — ϊνα... τήρηση). Господь, согласно этому древнему чтению, хочет сказать, что Мария, ныне помазавшая Его ноги, должна оставшееся еще в сосуде миро не продавать, чтобы полученные от продажи деньги раздать нищим, а сберечь на день Его погребения, когда ей можно будет, согласно обычаю, умастить тело Иисуса.
Объясн. см. у Мф. 26:11[277] и Мк. 14:7.
С 9-го по 19-й стих идет рассказ о входе Господнем в Иерусалим, который (вход) Иоанн в общем изображает согласно с синоптиками (ср. Мф. 21:1-11; Мк. 11:1-10. Лк. 19: 29-38). Но при этом у Иоанна встречаются и некоторые отступления от синоптиков, объясняемые особенностью плана его повествования.
Тогда как у синоптиков шествие Христа в Иерусалим начинается от Иерихона, причем не говорится о захождении Христа в Вифанию, у Иоанна вовсе не упоминается об Иерихоне и, напротив, Вифания является главным остановочным пунктом для Христа в этом шествии. Сюда даже спешат иудеи, чтобы убедиться в действительности воскресения Лазаря. Очевидно, Иоанн и здесь пополняет повествование синоптиков.
Первосвященники, заметив волнение в народе, видя, как из-за Лазаря, воскрешенного Господом, многие из иудеев удалились от них (ύπήγον — по-русск. пер. неточно: "приходили") и обращались ко Христу, порешили умертвить и Лазаря.
Упоминаемые в 10-11 стихах события, конечно, не могли совершиться в течение только одного дня, и потому выражение "на другой день" нужно понимать в смысле обозначения дня, следовавшего за днем вечери в Вифании, бывшей в субботу. Таким образом, вход Господень в Иерусалим падает на день 10-го Нисана (по нашему, на воскресенье).
(См. объясн. к Мф. 21:1, 11).
Пальмовые ветви. Ветвь по-гречески: βαίον — слово, взятое из египетского языка. В Ветхом Завете о них упоминается, как о символе радости. С ними встречали царей, победителей и героев (1 Мак. 13:51). Они напоминали собою букеты (Лулаб), с которыми евреи ходили в праздник кущей на основании Лев. 23:40. Если народ теперь встречает Христа кликами "Осанна", то делает это, вероятно, по некоторой ассоциации мысли. Именно ветви в руках напомнили народу радостный праздник кущей, когда воспевался псалом 117-й, а в этом псалме и встречается это воззвание "Осанна". Народ таким образом выражал здесь свою радость о пришествии к нему Мессии-Царя и встречал Его радостными криками, полагая, что Христос пришел открыть Свое Царство.
Что Иисус не Сам нашел осла, это видно из слов ст. 16-го: "сие сделали Ему", т.е. конечно, ученики Его.
Въезд Христа на осле Иоанн изъясняет словами пророка Захарии, как обозначение кротости Царя-Мессии. Не наказывать и судить является Он теперь, но и в тоже время только истинной дщери Сиона, т.е. достойным этого спасения.
Цитата из кн. Захарии приведена в сокращенном виде. Кроме того, выражение "ликуй от радости" (пророк Захария) Иоанн заменил выражением "не бойся". Это сделал он ввиду того, что в то время истинным израильтянам, понимавшим, что Господь идет на страдания и смерть, ликовать еще было рано. Напротив, вход Господень в Иерусалим для благочестивых израильтян служил только рассеянием их тревог, что спасение мессианское все еще не совершено. Иоанн теперь и успокаивает их тревоги. Мессия-Спаситель идет!
Как ученики прежде не поняли слов Христа о Себе, как о храме, который будет сперва разрушен, а потом восстановлен (2:19), так и по отношению ко входу Господню в Иерусалим они обнаруживают непонимание того, что в этом исполнились ветхозаветные пророчества о Христе. Только после прославления Христа они поняли, что и сами послужили к осуществлению этих пророчеств, приведши к Господу осла, на котором Он и совершил вхождение в Иерусалим (и это сделали Ему).
Народ, т.е. толпа народа (ό όχλος), бывшая в Вифании при воскрешении Лазаря; разъяснял народу, т.е. опять толпе (ό όχλος) которая встречала Христа в воротах Иерусалима, что сделал Господь в Вифании. Этим и объясняет евангелист восторг, с каким встречен был Христос. Фарисеям тогда показалось, что уже весь мир или весь народ идет за Христом, и они побуждают этими соображениями друг друга к более решительным действиям против Христа.
Еллины, о которых здесь упоминает Иоанн, принадлежали, по-видимому, к так называемым "прозелитам врат" и пришли в Иерусалим для поклонения (ср. Деян. 24:11[278]).
В какой день случилось следующее происшествие — евангелист не указывает.
Эти прозелиты видели, как народ иудейский встречал своего Мессию, с ожиданием которого они не могли не быть ознакомлены прежде, и пожелали увидеть Иисуса, т.е. познакомиться с Ним (видеть же Его они могли сами и прежде). С просьбою познакомить их с Христом они обращаются к Апостолу Филиппу. Иоанн, говоря, что Филипп был из Вифсаиды Галилейской (см. Лк. 9:10), этим самым дает понять, что Филипп мог быть известен этим "еллинам", по всей вероятности, пришедшим из Десятиградия, в отношении к которому Вифсаида занимала соседнее место (ср. Мф. 4:25[279]).
Нет ничего невероятного в том предположении, что эти прозелиты присутствовали при изгнании Христа из храма торгующих, которое имело место на другой день после входа Христа в Иерусалима. (И Иоанн не говорит, чтобы "еллины" обратились к Филиппу в самый день "входа"). Ведь торгующие занимали в храме именно тот двор, какой был отведен для молитвы прозелитам, и Христос, изгнав отсюда торгующих, этим самым как бы взял под Свою защиту прозелитов. Отсюда естественно в прозелитах явилось сочувствие к Нему и желание ближе узнать Его.
Филипп не решился сам доложить о желании еллинов Христу. Во первых, его могло смущать тут воспоминание о заповеди, данной Христом относительно язычников (Мф. 10:5[280]) и слово Христа по поводу просьбы хананеянки (Мф. 15:24[281]) а, во-вторых, Филипп видел, как восторженно Христос был принят иудейским народом, и думал, что беседа Христа, и притом, вероятно, во храме, с еллинами, возбудит к Нему раздражение в иудеях и даст повод выставить против Христа обвинение в том, что Он душою чужд своему народу (ср. 7:35; 8:48). Но Андрей, к которому обратился за советом Филипп, был более решителен и нашел возможным сказать о желании еллинов Христу. Андрею могли припомниться и случаи такого рода, как, напр., исцеление Христом слуги Капернаумского сотника, беседа Христа с Самарянкою и, наконец, Его слово: "приходящего ко Мне не изгоню вон" (Ин. 6:37).
Христос ничего не ответил по поводу просьбы еллинов. Речь Его, по-видимому, обращена к Филиппу и Андрею (сказал им в ответ). В этой речи Он говорит, что час Его удаления настал. Ему предстоит теперь смерть, и пришедшие к Нему представители языческого мира как бы напоминают Ему, что Ему пора принести душу Свою для блага всего человечества. Но совершение искупления, конечно, есть самое высшее дело Мессии, и потому Христос называет смерть Свою Своим прославлением. Пришел час Ему умереть, но с тем вместе и прославиться, и прославление Его настолько превышает унижение, какое Господь примет в смерти, что Он о смерти даже и не говорит, а только о прославлении. При этом Он говорит не: "Мне", а "Сыну Человеческому". Это обычное у Иоанна обозначение Мессии здесь имеет особенное значение. Господь этим хочет сказать, что Он явится искупителем не одного израильского народа, а всего рода человеческого: "Сын человеческий". Он принадлежал всему человечеству.
Так как ученики, под влиянием торжественной встречи Христа с народом, могли истолковать слова Христа о прославлении Его в смысле обещания каких-либо новых чудес, то Господь с особенной силой (два раза повторенное "истинно") отклоняет такое понимание Его слов. Нет, не внешнее прославление ожидает Его теперь, а, напротив, унижение, смерть. Но эта смерть является необходимым условием для возникновения новой, более богатой и разнообразной жизни. Он должен отдать Свою душу или жизнь для того, чтобы спасение, Им принесенное, вышло из ограниченных рамок иудейства и стало достоянием всего мира. Такой смысл имеет эта притча о зерне, которое, умирая, т.е. разлагаясь в земле, дает от себя новый росток, на котором появляется уже много зерен (плодов). Таким образом здесь выражена мысль о том, что в лице Господа Иисуса Христа заключена жизнь всей Церкви, что каждый верующий отображает в себе Христа, живет с Ним и в Нем.
Заметить нужно, что, если и язычники стали прислушиваться к словам Христа, то и они могли не только уразуметь их смысл, так как и у них в их мистериях зерно играло большую роль как символ жизни.
Такая же готовность к самопожертвованию должна отличать и учеников Христа. Объясн. см. в Мф. 10:39 и 16:25 и парал.
Что касается награды, какую обещает Господь Своим последователям, то Иоанн здесь несколько своеобразно выражает то, что указано у Мф. 10:32, 34[282] и Мк. 8:38.
По замеч. архиепископа Иннокентия, все это, как показывает самое свойство мыслей и слов было произнесено с выражением величия, подобающего Сыну Божию. "Но вдруг светлый взор его покрылся как бы неким сумраком печали. По божественному лицу Его видно было, что в душе Его одно чувство быстро сменяется другим, и происходит как бы некое сильное внутреннее движение и борьба" (9, с. 107). От мысли о славном будущем Господь внезапно переходит к мысли о настоящем, и вот, "душа", которая должна быть возненавидена, отзывается на эту мысль страшно болезненным ощущением. В самом деле, Христос был безгрешен, а смерть, между тем, есть последствие греха. Ясно, что она была особенно ненавистна, противна "душе" Христа, Его святейшей природе. Кроме того, та именно смерть, которую потерпел Христос, была ужасна и потому, что она являлась наказанием за грехи всегочеловечества. Христос в этой смерти Своей должен был вкусить всю горечь той чаши, которую Правосудие Божие уготовало грешному человечеству.
И что Мне сказать? Господь так потрясен мыслью о смерти, предвкушением ее горечи, что не находит соответственных слов для выражения Своих чувств. Но это состояние продолжается только несколько мгновений.
Отче! избавь Меня от часа сего! Это — не просьба, а вопрос. Господь как бы размышляет Сам с Собою: "скажу ли Отцу, чтобы Он избавил Меня? — Но на сей час Я и пришел. Нет, Я должен идти на эту смертную борьбу, должен совершить дело, для которого Я и пришел. Пусть совершится все, что судил Мне праведный суд Божий". Христос поборол невольный страх смерти.
Очень вероятно, что Иоанн, сообщая об этом кратковременном "борении" Христа со страхом смерти, говорит этим то же, что синоптики хотели сказать своим рассказом о Гефсиманском "борении" Христа (Мф. 26:36-46 и парал.).
Христос просит о прославлении имени Божия — о прославлении, конечно, его смертью и воскресением, за которыми должно воспоследовать осуществление слов Христа о спасении всего человечества (ст. 24). На эту просьбу Сам Бог отвечал с неба Христу, что, как доселе Он исполнял через Христа Свои намерения, так и через смерть Христа вскоре Он прославит имя Свое, т.е. доведет до конца Свое домостроительство о спасении человеческого рода (9:3; 11:4).
Всякий раз, когда Сын проявлял Свою преданность Отцу в каком-либо важном случае Своей жизни, Отец отвечал Ему в слух некоторых свидетелей. Так было при крещении, при преображении, и так случилось и в этот раз. Христос в этот торжественный заключительный день Своего пророческого служения посвящает Себя на предстоящее Ему первосвященническое служение — окончательно вступает на путь, ведущий к смерти. Теперь со стороны Отца торжественно объявляется Сыну благоволение за такое решение. Отец возвещает Сыну прославление, т.е. скорое наступление новой эры деятельности Христа — деятельности Его как Царя(Годэ). Нет сомнения, что слова Отца были сказаны, как членораздельные звуки; это видно из того, что некоторые из присутствующих разобрали их, но сочли за слова Ангела.
Христос, конечно, и без такого знамения знал, что хотел сказать Ему Отец. Голос был для окружавших Господа иудеев, которые должны были бы обратить внимание на такое чудесное свидетельство о Христе, но по своей невосприимчивости (ср. 5:37) все-таки не поняли, что таким образом Сам Бог звал их ко Христу.
После этого замечания, сделанного Христом по отношению к народу, Господь снова возвращается к речи о том, что "час Его" принесет всему человечеству. Теперь тот суд (κρίσιζ), который начался с выступлением Христа на служение (ср. 3:19; 5:22, 24, 30), подходит к своему концу. Мир, осуждая Христа на смерть, полагает, что этим он совершенно устранит Его от всякого влияния на жизнь свою, а на самом деле не Христос, а этот самый враждебный Христу грешный мир теперь подвергается осуждению. Вместе с тем, изгнан будет из мира вон (по некоторым древним кодексам: вниз — κάτω) и владыка этого мира (князь) или диавол (Еф. 2:2). Решение о диаволе будет произнесено "ныне", т.е. в час смерти Христа, но исполнение этого решения будет совершаться постепенно, с приобретением все новых и новых последователей Христу, почему Христос и говорит не "изгнан", а "изгнан будет" (ср. 16:11).
Выражение "вознесен буду" (ύψωθώ) Господь употребляет здесь в том же двойственном значении, как прежде (см. объясн. 3:14): Его вознесение на крест станет для Него средством к вознесению на небо. С другой стороны, это вознесение является средством для того, чтобы всех людей – в том числе и "еллинов" (ст. 20) — привлечь ко Христу, под Его власть. Когда Он будет на небе, то Он уже не будет находиться в тесных рамках одной национальности, к которой Он принадлежал по рождению, а будет "Господом всех" (Рим. 10:12[283]).
Сам евангелист понимает слова Господа ближе всего, как предуказание на самый образ Его смерти — распятие, при котором Господь, действительно, был вознесен или приподнят над землею и, простирая на кресте Свои руки, как бы хотел привлечь к Себе весь Мир.
Толпе народа показалось невозможным примирить недавнее торжественное вступление Христа в Иерусалим, как Мессии, и эти речи Его о скорой Своей смерти. Ветхозаветные пророчества ведь говорили, что Мессия будет царствовать вовеки (Пс. 109:4[284]; Ис. 9:6; Дан. 7:13-14). Нет, если Мессия или Сын человеческий должен оставить место своей деятельности, то это уже не тот Мессия, какого ожидали иудеи — это какой-то особенный Мессия! Пусть Христос разъяснить им, кого, собственно, Он имеет в виду.
Господь опять встречает непонимание со стороны Своих слушателей, но не находит теперь возможным вступать с толпою в какие-либо объяснения по вопросу о том, каков должен быть Мессия с точки зрения пророков. Он убеждает слушателей воспользоваться теми немногими днями, в которые еще будет для них сиять свет солнца — Христа (ср. 7:33 и 8:12). Но, конечно, для того, чтобы пользоваться этим светом (ходить при нем), нужна вера в этот Свет, и вот Христос считает нужным напомнить им об этом, обещая притом, что они могут сделаться со временем "сынами света" (объясн. QM. в толк. Ев. Лк. 16:8).
Сказав это, Христос удалился, вероятно, в Гефсиманию, на гору Елеонскую.
С 37-го по 50-й стих евангелист бросает взгляд на результаты деятельности Господа Иисуса Христа среди народа иудейского и удивляется тому, как скудны были эти результаты, как мало оказалось верующих во Христа. Чем объяснить этот факт? Здесь, по воззрению евангелиста, осуществилась угроза Божия народу иудейскому, которую некогда произнес пророк Исайя. При этом евангелист кратко резюмирует свидетельства, какие имеются о Христе в раньше приведенных Иоанном речах Христа иудеям.
Говоря о множестве чудес (столько чудес), Иоанн, очевидно, имеет в виду чудеса, описанные у синоптиков: сам он говорит только о немногих чудесах Христа.
То обстоятельство, что евреи не уверовали — конечно, в массе своей — во Христа, не было какою-то неожиданностью. Пророк Исайя уже предсказал это. (Ис. 53:1[285], ев. приводит по тексту 70-ти). Христос может теперь с апостолами (слышанному от нас)сказать, что верующих Его проповеди нашлось очень мало.
Какая же причина такого печального и для многих непонятного явления, как неверие народа, который давно уже приготовлялся к принятию Мессии? Потому — отвечает евангелист — не могли (древние греческие толкователи выражение "не могли" заменяли выражением "не хотели", но такая замена не находит основания в самих словах пророка, которые приведены далее) веровать во Христа, что, как говорил Исайя, это народ крайне упорный в своем понимании тех задач, какие должен был осуществить Мессия. Иудеи упорно не хотели уразуметь своей духовной немощи, в какой они находились по причине своих грехов. Они не находили нужды в Мессии, как духовном их Спасителе и исцелителе. Поэтому-то они и не обратились ко Христу.
Евангелист приводит здесь место из книги Исайи (гл. 6, ст. 9,10[286]) по переводу 70-ти, как приведено это место уже у синоптиков (Мф. 13:14-15[287] и парал.). Но наш русский перевод не совсем точно передает греческий текст: вместо "очи их" он читает "глазасвои" и к глаголу "ослепил" присоединяет подлежащее "народ сей", тогда как этого выражения в греческом тексте не находится. Правильнее и ближе к греческому подлиннику — славянский перевод: "ослепи, т.е. ослепил очи их" и т.д. По этому переводу подлежащим к слову "ослепил" нужно признать слово "Бог" или "Господь", находящееся в 38-м стихе (Господи!), и весь стих получает такой смысл: Бог — в наказание за то, что иудеи с самого начала выступления Христа с проповедью Евангелия в Иудее (Ин. 2:13-14) обнаружили нежелание верить во Христа — ослепил их очи и окаменил их сердца или, иначе сказать, ожесточил их, чтобы они не уразумели и смысла дел Христовых. Впрочем, как замечает блаж. Августин, "Бог ожесточает не так, чтобы внушал упорство, а только отнимая у человека Свою благодать. Он затрудняет спасение в том смысле, что Сам не посылает облегчения, и ослепляет тем, что не просвещает".
Чтобы Я исцелил их. Так как мы видели, что подлежащим при глаголе "ослепил" нужно поставить слово "Бог", то ясно, что здесь под выражением "Я" евангелист не мог разуметь Бога — тогда бы нужно сказать, по требованию конструкции, "Он" исцелил — а разумел Христа-Спасителя и Целителя. Таким образом, весь стих получает как бы характер жалобы, которую Христос приносит на Свой народ. "Народ этот — как бы так говорит Христос — прогневал своим упорным нежеланием слушать Меня Моего Отца Небесного, и Отец Мой за это отнял у него Свою благодатную помощь, которая необходима человеку для того, чтобы он мог уразуметь Мои дела, рассмотреть их, как должно. Если бы народ не впал в такое ожесточение, то он мог бы получить от Меня исцеление или спасение, теперь же все кончено!"
Здесь евангелист объясняет причину, по которой он дает такое значение вышеприведенному пророчеству Исайи, относя его ко Христу. Пророк видел славу Христа, т.е. видел Бога, восседавшего во всей славе Своей и окруженного серафимами, но, видя Бога, он, по воззрению евангелиста, видел и Христа, потому что Христос, как божественный Логос, всегда пребывал с Богом (ср. Ин. 1:1). Поэтому можно сказать, что Исайя в вышеприведенном пророчестве об ожесточении евреев имел в виду Христа (говорил о Нем). Ср. Толк. Библию объясн. Ис. гл. 6-я.
Чтобы показать, что миссия Христа не прошла бесследно и для евреев, евангелист указывает на то, что даже некоторые из начальников — о простых иудеях он уже не говорит, таких уверовало немало — были верующие во Христа, но из-за материальных и других выгод они прямо не исповедывали свою веру. Таковы были: Никодим (7:48) и Иосиф Аримафейский (20:38).
Греческие древние толкователи полагают, что с 44-го стиха начинается новая речь Господа, но с этим мнением нельзя согласиться, потому что, по представлению евангелиста, Христос уже скрылся от иудеев (ст. 36). Кому же Он мог говорить эту речь? Лучше видеть здесь заключение, какое сам евангелист делает к изложенной им выше истории общественного служения Христа. В этом заключении он резюмирует многочисленные свидетельства Христа о Себе как о Мессии, Сыне Божием. Связь этого отдела с предыдущим такая. Иудеи не веровали во Христа, даже начальники, веровавшие во Христа, не исповедывали открыто своей веры, а между тем, Христос громко возвещал (возгласил εχραξεν = закричал), какое великое значение имеет вера в Него и какие ужасные последствия влечет за собою неверие.
См. 7:16 и сл.; 8:42.
См. 14:9 и 8:19.
См. 8:12; 9:5; 12:35.
См. 3:17; 8:15.
См. 5:45. Слово... будет судить. На последней инстанции суд будет производить не лично Христос, а возвещенное Им слово: люди будут судимы постольку, поскольку они оказали веру слову Христа и Его Евангелию во всем его объеме. Так и об иудеях Господь говорил, что их судит их закон (7:51).
См. 7:17.
См. 3:34; 6:63; 8:47-51.
С 12-й главы по 17 в Евангелии Иоанна идет изображение последних часов, какие Господь провел в кругу Своих учеников. Этот отдел представляет собою нечто самостоятельное в изложении истории жизни Христа у Иоанна. Его можно назвать: "Христос в тесном кругу 12-ти". Здесь Господь, ввиду скорой разлуки Своей с ними, дает им последние наставления, чтобы утвердить в них веру и мужество.
Этот стих имеет в подлинном тексте довольно необычную конструкцию, почему русский перевод нашел нужным здесь сделать некоторую вставку для пояснения мысли, прибавив слова: "явил самым делом, что..." Но с толкованием русского перевода трудно согласиться. Прибавление это показывает, что русский перевод высшее проявление любви Христа к ученикам видит только в умовении ног, которое "явило делом" эту любовь.
Между тем, если что и могло быть названо проявлением любви, то не символическое вразумление относительно необходимости для учеников смирения, данное им в обряде умовения ног, а вся последующая вполне откровенная беседа Господа со Своими учениками, в которой Он говорил с ними именно как с любимыми детьми Своими, как со Своими друзьями. Поэтому ограничивать смысл первого стиха, только ставя его в отношение к омовению ног, как сделано в русском переводе, совершенно неосновательно. Согласно с толкованиями святых Отцов и древних переводов этот стих нужно передать так: "Но так как Он перед праздником Пасхи знал уже, что Его час пришел — чтобы идти из этого мира к Отцу, — то Иисус, как возлюбивши Своих (учеников), которые были (оставались) в мире, до конца возлюбил их". Ясно, что здесь идет замечание евангелиста, относящееся не только к следующей истории омовения ног, а ко всему отделу с 13-й по 17-ю главу. Господь со всею силою возлюбил учеников (до конца, ср. Мф. 10:22[288]) именно в это время, почувствовал к ним чрезвычайную жалость именно теперь потому, что этот праздник Пасхи был, как Ему это было известно,последними днями, в которые ученики могли еще иметь свою опору в близком с Ним общении. Скоро они останутся одни, и Господь предвидит, как трудно им будет в то время, какими несчастными и покинутыми они будут тогда себя чувствовать!
И во время вечери. Евангелист не определяет, когда, в какой день происходила эта вечеря. Но принимая во внимание то обстоятельство, что на этой вечери происходит открытие предателя, которое, по синоптикам, совершилось именно на последнейпасхальной вечери, когда была установлена Евхаристия, мы имеем право заключать, что и Иоанн здесь говорит о последней пасхальной вечери Христа. К этому нужно прибавить, что и там, и здесь дается от Христа ученикам наставление относительно смирения. Но почему Иоанн ничего не сообщает о вкушении Христом с учениками пасхи и об установлении таинства евхаристии? Вероятно, потому, что он находил вполне достаточным повествование об этом синоптических Евангелий. (О дне тайной вечери по Евангелию Иоанна — см. прим. к Ин. 18:28).
Диавол вложил... См. прим. к Ев. Лк. 22:3[289].
Иисус, зная, что... Эти слова обыкновенно толкуются как уступительное предложение: "хотя Иисус знал... однако" и т.д. Но такое толкование едва ли правильно. Согласнее с контекстом речи видеть здесь обстоятельство причины и передать мысль всего стиха так: "Иисус, так как Ему было известно, что Отец всё — и, следовательно, прежде всего этих двенадцать апостолов, которые должны стать свидетелями о Христе — отдал в руки Его и, следовательно, Он обязан приготовить их к исполнению назначенной им от Бога задачи, а, с другой стороны, зная, что Ему через несколько часов предстоит возвратиться к Отцу Своему, от Которого Он пришел и что, следов., Ему остается немного времени для научения учеников самой главной добродетели — смирению и любви друг к другу, которые им так необходимы будут в деле их будущего служения, — встал с вечери..., т.е. преподал им последний урок смирения и любви.
По обычаю, перед вечерей служитель умывал ноги пришедших на трапезу. В настоящий раз служителя не оказалось, а из учеников никто, очевидно, не пожелал оказать Христу и сотоварищам соответственной услуги. Тогда Сам Господь встает с вечери и приготовляется к совершению омовения, которое должен бы сделать простой слуга. Очень вероятно, что к этому поводом послужил спор, происшедший между учениками о первенстве (см. Лк. 22:23[290]).
Иоанн, описывая омовение ног, не говорит, с кого начал Христос. Вероятнее всего, первый удостоился этого возлежавший на персях Христа Иоанн, который обычно старается не упоминать своего имени там, где он поставляется впереди других.
Начал. Это выражение прибавляет евангелист ввиду того, что омовение было прервано скоро разговором Господа с Петром.
Ученики, пораженные тем, что начал делать их Господь и Учитель, не в силах были произнести ни одного слова и молча приняли омовение из рук Христа. Но Петр, как человек, не может одерживать овладевавших им чувств, выражает горячий протест против того, что хочет для него сделать Христос. Господь не признает возможным в настоящее время выяснить Петру весь смысл Своего действия: Петр поймет это после, т.е. отчасти в наступающую ночь, когда Петр на опыте собственного падения постиг необходимость смирения и сомоуничижения, которое проявил Господь в обряде омовения ног, частью же впоследствии, по воскресении Христа, когда Петр увидит, к чему приведет Христа Его самоуничижение (ср. 1 Пет. 3:22[291]). Однако Петр, из смирения, которое, однако, было далеко не истинным, потому что в то же время сопровождалось его противлением воле Господа (истинное смирение всегда сопровождается послушанием Господу), упорствует. Чтобы победить упорство Петра, Господь несколько выясняет ему смысл совершаемого Им очищения ног учеников. Он говорит Петру, что омовение ног означает омовение всего человека вообще: "если не умою тебя", а не "ноги твои" только...
Не имеешь части со Мною. См. прим. к Мф. 24:51; Лк. 12:46. Господь внушает Петру, что он, не будучи очищен Христом, не будет участвовать с Ним в тех благах, какие заключает в себе основанное Христом Царство, или в вечной жизни. Таким образом, омовение ног истолковывается здесь Господом не только как приглашение учеников к смирению, но и как действие, которым подается ученикам очищающая их от грехов благодатная сила, которая необходима всякому человеку для достижения спасения.
Петр понимает важность омовения, которое предлагает Христос, и, чтобы быть вполне уверенным в получении "части со Христом", просит Христа омыть ему не только ноги, но и голову, как наиболее важную часть тела. Господь отвечает Петру, что тот не нуждается во всецелом очищении, подобно тому, как искупавшийся в реке человек не имеет нужды, выйдя на берег, обливать себя водою: ему нужно сполоснуть только ноги, к которым пристала грязь, пока человек дошел до того места, где положил свою одежду. В крещении покаяния и в постоянном обращении со Христом ученики Христа уже очистились, насколько это было возможно до ниспослания Духа Святого, но тем не менее "хождение" среди рода развращенного и грешного (Мф. 17:17[292]) не могло не оставить на ногах учеников некоторых грязных пятен, которые Господь и предлагает им смыть Его благодатью или любовью. Очень возможно, что при этом Господь хотел дать понять Петру, что он должен отрешиться от узкого иудейского воззрения на Мессию и Его Царство: это действительно мешало Петру примириться с мыслию о необходимости для Христа крестной смерти (Мф. 16:22[293]).
Но не все. Этим Господь, с одной стороны, давал понять, что Ему хорошо был известен замысел предателя, с другой, Он и в эти последние минуты обращался к совести Иуды, давая ему время одуматься. Евангелист особенно оттеняет первую сторону, потому что в то время, как он писал Евангелие, некоторые враги христианства ставили в качестве возражения христианам, что Христос не предвидел того, что в числе Его ближайших учеников очутится изменник. Нет, — как бы говорит евангелист, — Христос хорошо знал об этом.
Разъясняя ближайший смысл омовения ног, Господь говорит, что Он этим дал пример того, как Его последователи должны поступать в отношении друг другу.
Вы должны умывать... Это поведение, конечно, нужно понимать не в буквальном, а в символическом смысле. Так, в 1 Тим. 5:10[294]омовение ног упоминается, как проявление или синоним деятельной христианской любви к ближнему. Господь здесь говорит не о том, что именно должны делать Его ученики, а о том, как они должны, с какими мыслями и чувствами совершать служение ближним. Нужно делать это не только в силу обязанности, но из любви, как сделал это Сам Христос.
Учитель и Господь. Эти названия соответствуют тогдашним еврейским титулам, какими величали раввинов их ученики: равви и мар.Но Христос, конечно, придает этим наименованиям, с какими апостолы обращались к Нему, реальное значение. Его апостолы, конечно, видят в Нем единого истинного Учителя и истинного Владыку, и они вполне правы, потому что Он в самом деле таков. А отсюда следует, что они обязаны во всей точности исполнять Его повеления.
Что для апостолов необходимо идти на всякое самопожертвование, это Господь обосновывает тем же соображением, какое было высказано Им, когда Он в первый раз посылал апостолов на проповедь. См. объясн. к Мф. 10:24[295].
Блаженны вы... См. Мф. 5:3.
С грустью опять Христос замечает, что не все Его ученики могут назваться блаженными. "Я знаю, которых избрал" — прибавляет Христос. Ученики еще не знают, что среди них есть предатель, а Христос уже давно это знает. Но, подчиняясь воле Отца, выраженной в Священном Писании, Он не принял никаких мер к удалению предателя из среды окружавших Его апостолов. Псалом 40-й, из которого здесь приводится один стих (10-й), понимается евангелистом несомненно, как псалом пророчественный, предрекающий тяжкую участь Мессии.
Поднял на Меня пяту свою, т.е., притворяясь моим другом, хотел раздавить меня, когда я лежал на земле. Некоторые же видят здесь сравнение с конем, который неожиданно бьет копытами стоящего сзади него хозяина или работника, поставленного ходить за конем. Пусть же апостолы знают, что предательство не застигло Христа неожиданно!
Что это Я. Господь говорит о Себе, как о всеведущем Всевышнем. См. прим. к 8:24.
Здесь Христос возвращается к главной мысли Своей беседы с учениками о смысле омовения ног и хочет обосновывать мысль о том, что они могут назваться блаженными (см. ст. 17). По содержанию это изречение сходно с 40-м стихом 10-й главы Евангелиста Матфея, но здесь оно имеет тот смысл, что самоунижение, какому подвергнет Себя Христос и какое Он изобразил под символическим действием омовения ног ученикам, нисколько на самом деле не повредит Его величию. Принимать Христа, т.е. верить в Него все равно, что верить в Бога, а доверять апостолам все равно, что слушать с верою проповедь Самого Христа. Не должны ли апостолы чувствовать себя блаженными, имея такое убеждение в силе своей проповеди, с какою они пойдут в мир? Если и они будут идти на всякое самоуничижение ради Христа и братьев своих по вере, — это нисколько не повредит им.
Заметить нужно, что еще некоторые Отцы и Учители Церкви объясняли омовение ног в смысле символическом, то видя здесь отношение к таинству Евхаристии, то понимая это действие как предуказание на таинство христианского крещения. В новейшее время Луази подробно раскрыл значение этого действия с символической точки зрения. "Иисус — говорит Луази, преимущественно останавливаясь на отношении омовения ног к Евхаристии и к смерти Христовой, лежащей в основе этого таинства, — в смерти Своей сделался из любви служителем человека. Евхаристия есть постоянное воспоминание, реальный символ этого служения". Но это служение Христа человеку совершается и в обряде омовения. Евангелист Иоанн потому и не упоминает об установлении Евхаристии, что считает вполне соответствующим евхаристии умовение ног. Снятие одежд Христом обозначает сложение Им с Себя жизни, полотенце, каким препоясался Христос, означало пелены, какими Христос был обвит при погребении и т.д. Вода крещения также символически представляется водою, которую налил Христос в умывальницу.
Но такие объяснения представляются в высшей степени искусственными и, проще сказать вместе с известным проповедником Нэбе,что омовение ног, во-первых, есть пример смиренной любви, во-вторых, символическое изображение действия благодати Христовой на наше сердце и, в-третьих, руководящий образец для нас в наших отношениях к братьям.
Мысль о том, что среди учеников находится предатель, возмутила душу Христа (см. 11:33), — это отметил один Иоанн, как ближе всех возлежавший около Христа. Но это возмущение скоро прошло, и через несколько мгновений Господь сказал ясно и определенно, не волнуясь (засвидетельствовал), что один из апостолов Его предаст. См. прим. к Мф. 26:21[296].
Здесь один евангелист Иоанн сообщает, что по просьбе Петра ученик, возлежавший на персях Иисусовых, тихо спросил Христа, кого Он разумеет, говоря о предателе. О возлежании за столом см. прим. к Мф. 26:20[297].
Один из учеников... Это был, конечно, Иоанн, обыкновенно не называющий себя по имени (ср. 1:40; 19:26[298]; 21:7, 20).
Ему Петр сделал знак. Апостол Петр, очевидно, сам не мог, неслышно для других, сказать что-нибудь Христу: он возлежал не на том ложе, на котором возлежал Христос. Но он был обращен лицом к Иоанну, Господь же обращен был лицом в сторону, противоположную той, где находился Петр, и потому сделал ему некоторый знак, выражавший просьбу потихоньку спросить о предателе у Христа. Потом Петр после своего неудачного замечания, сделанного им Господу по поводу умовения ног, чувствовал, конечно, некоторое смущение, мешавшее ему обратиться с вопросом к Господу (Иоанн Златоуст).
Господь, подавая Иуде обмакнутый кусок хлеба, этим указал на предателя, Что это был за кусок, евангелист не говорит. Некоторые(еп. Михаил) полагают, что это опреснок, окунутый в соус из горьких трав, и такое предположение очень вероятно. Самое же действие Господа не было отмечено Его другими учениками, кроме Иоанна, как что-то выходящее из ряда вон, потому что за пиршеством на востоке хозяин — а таким в настоящем случае являлся Христос — обыкновенно разделял куски хлеба и мяса гостям своим. Отсюда можно сделать еще и такой вывод, что Господь, предлагая кусок хлеба Иуде, и теперь еще хотел пробудить в нем лучшие чувства.
Иуда должен бы тронуться этим знаком любви, но он был уже слишком ожесточен. На ожесточенных же людей и самые большие благодения тех лиц, против которых они ожесточены, производят еще более ожесточающее действие. Получив знак любви, Иуда от этого еще более ожесточился, и тогда в него вошел сатана, т.е. завладел им уже окончательно, чтобы более не выпустить его из своих рук. В нем еще сильнее вспыхнула ненависть ко Христу, ему было тяжко оставаться в обществе Христа и апостолов, и он начал придумывать предлог к тому, чтобы оставить вечерю. Господь видит его терзания и отпускает его: пусть он скорее совершит то, к чему стремится душа его. Но никто из учеников, конечно, кроме Иоанна, не понял слов Христа. Они полагали, что Христос посылает Иуду что-либо купить к празднику. Отсюда видно, что лавки в Иерусалиме были еще не закрыты (ср. Мф. 25:9-11) и, следовательно, вечеря, которую совершал Христос, совершена была на день ранее узаконенного времени для совершения пасхи.
А была ночь. Этими словами евангелист отмечает наступление той мрачной поры, о которой Господь говорил ученикам ранее (см. 9:4; 11:10).
С удалением предателя, который отправился за отрядом, который должен был взять Христа, Господь видит Свою деятельность уже законченной. Сын человеческий, или Мессия теперь является уже прославившимся, но это еще не то вечное, последнее прославление, о котором предсказывали пророки и которое будет иметь место только в будущем (ст. 32: прославит Его), а прославление посредством принятия страданий и мученической смерти за все человечество. "Полнота славы Христа явилась в страдании Его за грехи мира" (Кирилл Александрийский). Называя Себя здесь Сыном человеческим, Господь хочет дать понять Своим ученикам, что в страданиях Своих Он является представителем человечества перед Божественным Правосудием и что, следовательно, благодаря Его подвигу, прославляется и все человечество.
И Бог прославился в Нем. Через Христа Бог исполнил все свои обещания, данные человечеству, и вместе Сам получил прославление от людей, ранее не прославлявших Его, как должно (Рим. 1:19). Притом само человечество в состоянии прославления или восстановления есть слава Божия, потому что в страданиях и смерти Христа человечество ответвило те идеальные требования послушания Богу, какие к нему были предъявлены Богом при введении прародителей человечества в рай (См. Сильченкова.Прощальная беседа, с. 15).
Если Бог прославился в Нем... Здесь говорится прежде всего о той славе, какая ожидает Самого Христа. Представителя человечества Бог прославил в Себе, т.е. облечет Своею высшею, небесною славою и человеческую природу Христа; божественная же природа Христа никогда не лишалась божественной славы, как это видно из факта преображения, когда временно эта всегда присущая Христу божественная слава просияла сквозь ее телесную оболочку.
Вскоре прославит его. Некоторые (напр., Цан) видят здесь ограничение мысли о прославлении, высказанной Христом: Христос будто бы имеет в виду то, что последует в ближайшем будущем, т.е. только Свое воскресение. Но правильнее видеть здесь указание на быстроту имеющих последовать событий — вознесения Христа на крест и вознесения на небо: быстро пронесутся дни страданий Христа и недалеко прославление!
Так как предлежащий Христу путь к славе есть путь страданий и смерти и так как теперь ученики еще не пойдут этим путем, то им приходится разлучится со Христом. При мысли об этой разлуке любовь Христа к ним побуждается с особою силою и жалость о них охватывает Его сердце. Он называет их поэтому самым ласкательным именем, каким зовет отец своих любимых детей: "дети" или правильнее с греческого "детки" (τεκνία). — Будете искать Меня... Будучи преследуемы и гонимы миром, ученики будут искать Его, Господа и Учителя, но им нельзя будет пойти за Ним. Такие же слова Господь говорил и раньше (7:34 и 8:21), но там эти слова обращены были к неверующим во Христа иудеям и имели смысл угрозы. Здесь они представляют выражение сожаления к остающимся в мире ученикам.
Говорю теперь. Дальше уже Господь на находит возможным откладывать объявление ученикам предстоящей разлуки с Ним.
Иоанн Златоуст говорит, что Христос предупреждает их об этой разлуке с тою целью, чтобы эта разлука не поразила их своею неожиданностью и чтобы нечаянно наступившие бедствия не смутили их.
Как разлучавшийся с своими детьми отец, Христос преподает ученикам Свои последние наставления. Прежде всего, Он дает им главную заповедь, которую они обязаны соблюдать, — это заповедь о взаимной любви. При этом заповедь о любви Христос называет новою не потому, чтобы раньше Он не учил их любить друг друга, а потому, что говорит здесь, как Царь, основывающей Свое Царство. Его новое Царство основано и на новых началах — именно прежде всего на любви, которая отныне в Царстве Христовом становится основным законом жизни членов этого Царства. В других, земных, человеческих царствах в качестве основных государственных законов утверждены были другие начала и, прежде всего, начало государственного эгоизма, ради которого приносилась в жертву всякая человеческая личность. В Царстве же Христа такому началу нет места, и личность сохраняет все законные права свои, как образ и подобие Божие. Далее, заповедь о любви, какую здесь дает Христос, является новою даже и по отношению к той заповеди о любви, какая существовала уже в Ветхом Завете (Лев. 19:18), потому что в Ветхом Завете эта заповедь также не имела значения принципа морали, на котором бы была построена вся ветхозаветная этика. А главное, в Ветхом Завете требовалось любить ближнего, своего, т.е. делалось подразделение между людьми: одни были ближе, другие дальше. Господь же здесь говорит не о ближнем только, которого нужно любить, а вообще о людях, которые все стоят друг к другу в отношениях близости: Любите друг друга — это значит, что среди последователей Христа не может быть людей, которые не были бы нам близки, что всех мы должны любить, как ближних своих. Некоторые толкователи полагали, что новость заповеди Христовой заключается и встепени любви, в силе ее, доходящей до готовности самопожертвования ("люби ближнего больше, чем себя", толковали древние греческие и некоторые новые толкователи). Но едва ли можно принять такое мнение, потому что частица οτ (καθώς) в выражении: "как Я возлюбил..." не обозначает, степени, но скорее (ср. 17:2,11) настроение любящего, которое в основе своей, — а не в степени, размере, — должно уподобляться настроению, какое было во Христе (ср. Флп. 2:2[299]).
Эта любовь в духе Христовом пусть служит отличительными признаком истинного последователя Христова (ср. 1 Ин. 3:10[300]). Конечно, этим не отрицаются и другие признаки истинного ученика Христова — вера и добрые дела, тем не менее несомненно, что в писаниях Апостола Иоанна все эти остальные добродетели подводятся под одно и то же понятие — любви (1 Ин. 3:10; Откр. 2:4[301]), подобно тому, как и у Апостола Павла любовь признается совокупностью совершенства (Кол. 3:14[302]). Но эта любовь, чтобы быть любовью в духе Христовом, должна быть свободной от всякой партийности и нетерпимости по отношению к людям, не исповедующим нашей веры. Нужно, конечно, начинать с любви к людям, нам родным по духу и происхождению, но затем идти все дальше и дальше в расширении сферы любви, которая должна непременно возвыситься до степени любви ко всем людям, даже и к нашим врагам.
Божественные требования, предъявляемые апостолам, не столько занимают их внимание, сколько угнетает их мысль о том, что Христос покидает их. Выразителем чувств учеников и в этом случае является Апостол Петр.
(Краткий разговор Спасителя с Петром Иоанн изображает здесь сходно с повествованием ев. Луки (ср. Лк. 22:31-34). Евангелисты Матфей (26:31-35) и Марк (14:27-31) разнятся здесь от Иоанна в изображении времени, места и повода разговора).
Петр, быть может, полагал, что Господь уходит куда-нибудь из Иудеи для того, чтобы основать Церковь Свою в другой стране, куда ученики почему-то не могли за ним последовать (Кирилл Александрийский). О том, что Господу предстоит умереть, он не думал или не хотел думать. В ответе Петру Христос почти буквально повторяет то, что выше сказал всем апостолам (ст. 33), и этим дает понять, что ничего больше разъяснять им о самом факте, который имеет в виду, не станет. Прибавкой же: "после пойдешь за Мною" Господь успокаивает Петра и других учеников, давая им понять, что они пойдут тою же дорогою подвижничества и мученичества, какою идет Он, и таким образом снова с Ним соединятся.
Почему я не могу... Петр уже и теперь чувствует себя готовым пожертвовать за Христа своею жизнью, но Господь предрекает ему, что он, напротив, не только не захочет положить теперь души своей за Христа, а до наступления утра отречется от Христа.
Ясно, что Иоанн здесь восполняет повествование ев. Луки, у которого предсказание Христа Петру не стоит в непосредственной связи с предыдущими словами Христа. (См. Лк. 22:31[303] и сл.).
Лучше всего из двух евангельских сказаний сделать такое сочетание: 1) Ин. 13:36-37[304]; 2) Лк. 22:32-33; [305]и 3) Ин. 13:38[306]. Евангелисты же Матфей и Марк описывают только продолжение и конец беседы Христа с Петром (Мф. 26:30, 31; Мк. 14: 29-31 и Мф. 26:32-35).
В 14-й главе содержится первая утешительная речь (13:31-38 представляют, собственно говоря, вступление к ней). В этой речи Христос укрепляет пошатнувшееся мужество учеников, обещая им место в обителях Его Отца, где они снова будут вместе со Христом. При этом Господь разрешает некоторые недоразумения, высказанные Ему со стороны апостолов Фомы и Филиппа (1-11). Затем, чтобы успокоить учеников Он обещает им умолить Отца о том, чтобы Он послал ученикам Святого Духа Утешителя и, вместе с тем, говорит, что и Сам Он вернется к ученикам, причем разъясняет недоумение Ап. Иуды Иаковлева. Наконец, Он заверяет учеников в том, что Дух Святый разъяснит им все, что в настоящее время им неясно и что приводит их в смущение (12-31).
Апостолы были крайне смущены кратким разговором Господа с Петром (13:36-38). "Если даже Петр отречется — думали со страхом они — то что же ожидает их!" (Иоанн Златоуст). Кроме того, как видно из Евангелия Луки, Господь сказал всем им несколько неясных для них слов о какой-то ожидающей их борьбе (Лк. 22:35-37). Поэтому-то Господь и начинает Свою речь в тоне утешительном: да не смущается сердце ваше... По-прежнему они, апостолы, должны веровать в Бога и, веруя в Бога, веровать в Того, Кого Бог послал, т.е. во Христа. С самого детства апостолам, как иудеям, уже привита вера в Бога и эта вера должна послужить точкою опоры для их веры во Христа, теперь несколько поколебавшейся под действием Его последних слов о Своем удалении. Благодаря такой двойной вере, апостолы препобедят свой страх перед наступающими решительными событиями.
Продолжая успокаивать апостолов, как детей, скорбящих при разлучении с любимым отцом, Христос открывает им, что скоро увидится с ними опять. Теперь же Он идет приготовлять Им место в доме Отца Своего.
В доме Отца. Царство Небесное, которое здесь Христос называет домом Отца Своего, изображается под видом обширного царского дворца, в котором живет восточный монарх с своими многочисленными сыновьями, причем каждый из сынов имеет для себя свое отдельное помещение.
А если бы не так, Я сказал бы вам: По русскому синодальному изданию, через постановку в конце этой фразы двоеточия, последующие слова не сохраняют никакого самостоятельного значения, составляя только окончание предшествующей фразы. При таком чтении, однако, совершенно неясным представляется выражение 3-го стиха "и когда пойду". Ведь, по синодальному чтению, Господь не сказал ученикам, что Он пойдет, а сказал бы, если бы обителей для учеников еще не было. Напротив, если поставить после слов "сказал бы вам" точку (как сделано в слав. тексте), то смысл первых слов 3-го стиха является совершенно ясным и связь этого 3-го стиха со 2-м вполне естественной. При таком чтении получается следующая мысль: "если бы не так, т.е., если бы на самом деле никаких обителей на небе не существовало, то Я, Которому все небесное известно хорошо (Ин. 3:11-13), сказал бы вам об этом и не стал бы обольщать вас несбыточными мечтами. Но обители эти, несомненно, существуют, и Я даже иду на небо для того, чтобы вам выбрать лучшие".
Приготовлю вам место. Господь, как выражается Апостол Павел, явился нашим предтечей на небе (Евр. 6:20[307]), открыл нам путь в Царство Небесное.
Приду опять. О каком пришествии Христа здесь говорится? О последнем ли, которое будет иметь место перед кончиною мира, или же о пришествии таинственном, духовном, во Святом Духе? Кажется, здесь нельзя иметь вввиду ни того, ни другого. О пришествии на суд Господь не мог здесь говорить потому, что это пришествие, как знал и Сам Христос (ср. Мф. 25:5), было чрезвычайно далеко, да притом и апостолы едва ли могли утешиться мыслью о свидании с Господом в отдаленном будущем, — после того, как они воскреснут: на Марфу, по крайней мере, мысль о том, что она увидится с братом после воскресения мертвых, не произвела успокоительного действия (Ин. 11:24-25). Нельзя также понимать здесь и пришествие Господа во Святом Духе-Утешителе, потому что о ниспослании Его Господь еще не сообщил апостолам. Как же могло утешить их то, чего они еще и уразуметь не могли? Правдоподобнее то мнение, что Господь говорит здесь о Своем воскресении, после которого Он снова придет к ученикам: о Своем воскресении Господь говорил ученикам и прежде (Мф. 17:9[308]; Мк. 9:9 и др.). Но при таком понимании остается непонятным следующее выражение: и возьму вас к Себе... После воскресения ученики не были тотчас взяты ко Христу. Поэтому правильнее полагать, что Господь здесь говорит не о Своем пришествии к ученикам только по воскресении Своем, а вообще о том, что Он будет являться ученикам в момент их кончины и брать их души в вечный покой. Поэтому-то и святой Стефан, умирая, говорил: "Господи Иисусе! приими дух мой" (Деян. 7:59 ½) .Ср. 2 Кор. 5:8[309] и 1 Фес. 4:17[310]).
По некоторым кодексам, этот стих читается так: "И куда Я иду — путь в то место вы знаете" (Луази). Господь этими словами напоминает ученикам Своим Свои прежние речи о пути к небесной славе (Ин. 12:23,30-33 и др.), который проходит именно стезею страданий.
Апостол Фома, представляющий собою тип человека рассудительного и медлительного в вере, желающего иметь во всем точные сведения, и в настоящем случае хочет знать обстоятельно, во-первых, то, куда ведет Христос, и, во-вторых, тот путь, каким пойдет Христос. Говоря: "не знаем", Фома, очевидно, выражает здесь и желание апостолов вообще, а не только свое. Апостолы, по-видимому, все еще не отрешились от мысли о том, что Господь говорит о каком путешествии в другую страну.
На вопрос Фомы Христос не отвечает прямо. Он только пользуется этим вопросом, как поводом к тому, чтобы напомнить апостолам Свое учение о Своем назначении (по вопросу же, который предложил Ему Фома, Он много говорил выше), Христос — Сам путь к истине и жизни, или, иначе говоря, к Отцу-Богу. Некоторые толкователи, напр., Сильченков, считают выражения "истина" и "жизнь" эпитетами, которые Христос прилагает к Самому Себе: "Христос есть сама истина — вне Его все ложно. Он есть сама жизнь — вне Его нет жизни". Но такое толкование противоречит дальнейшим словам Христа: "никто не приходит к Отцу, как только через Меня". Для чего бы Христос стал говорить апостолам еще о прохождении к Отцу, как о чем-то необходимом для них, если бы во Христе они имели все и без Отца? Нет, Христос говорит об Отце, как об истинной цели всех человеческих стремлений. Люди стремятся к вечной славе, в которой пребывает Отец, а Христос — есть путь, ведущий к этой высокой цели.
Если бы знали Меня... Если бы апостолы узнали Христа в Его истинном отношении к Отцу, с Которым Он находится в теснейшем единении по существу, то они узнали бы и Отца. Ясно, что Господь признает для апостолов возможным такое познание и этим самым считает довод, высказанный Фомою (не знаем..., как можем знать...), совершенно неосновательным: нет, они могли знать!
И отныне знаете... Но высказав некоторый упрек по отношению к апостолам, Господь сейчас же и утешает их. Пусть они и не имеют полного знания о Христе, пусть они любят Его больше, как Учителя-Мессию, тем не менее и такое знание представляет собою нечто положительное: оно приведет их к полному познанию, фундамент для которого уже заложен (на это указывает выражение: "отныне"). Некоторые (напр., Гольцман) видят в последних словах Христа только "оптимическое предположение, не отвечающее действительности:" апостолы-де не имели на самом деле такого познания и не видели во Христе Сына Божия, а, след., не знали и Отца... Но с таким мнением согласиться нельзя в виду того, что далее Господь прямо говорит, что Он открыл апостолам имя Отца (17:6[311]), а это открытие началось уже давно.
Апостол Филипп был человек довольно нерешительный и склонный руководиться чужими мнениями (6:9; 12:22). Он как бы постоянно искал для себя опоры вовне. Этим свойством его характера и можно объяснить то, что он просит Христа показать ему и другим апостолам Отца, т.е. просит такого же Богоявления, какого, напр., удостоился на горе Моисей (Исх. 33:18[312]). Тогда они будут совершенно спокойны за участь Христа.
С горестным чувством Господь вразумляет Своего ученика. Кто духом своим созерцает Отца в Сыне, для того бесполезно какое-нибудь внешнее Богоявление (ср. 1:18). Если бы Филипп знал Иисуса, то понял бы, что видеть Его — все равно, что видеть Отца.
Христос, говоря, что видевший Его — видел Отца, конечно, понимал под видением веру.
Видеть Отца во Христе — все равно что верить в то, что Сын пребывает в Отце, действует в Его имя и что Отец самым реальным образом пребывает в Сыне, сообщая Ему Свое могущество. Таким образом, Отца видят только верою: ни один смертный обычным образом Бога не видел. Только Один Единородный Сын Божий поведал нам об Отце (1:18). Поэтому вопрос Господа Филиппу: "разве ты не веришь...?" содержит призыв к вере. А призыв этот Господь основывает на том же, что указывал прежде иудеям (5:19; 7:16; 8: 23, 38), — именно на том, что Его учение и дела — все происходит от Отца: за Ним во всей Его деятельности стоит невидимый Отец (7:1,17; 8:28).
Ο каком единстве говорит здесь Господь — см. прим. к 10:38.
Дела Мои, т.е. все чудеса, какие Я совершаю.
К вере в действительность такого отношения Христа к Отцу призывает теперь Христос и всех учеников — уже не одного Филиппа.
Если не так, т.е. если считаете недостаточным Мое учение о Себе, то верьте Моим чудесам, которые свидетельствуют о Моем пребывании во Отце. Господь таким образом признает необходимость чудес при известной слабости веры слушателей Его учения, но это, конечно, необходимо только на первой степени существования Церкви: потом таких удостоверений не потребуется.
Возвращаясь теперь к Своей задаче — утешить и ободрить остающихся в чуждом и враждебном им мире апостолов, Господь первым утешением (12-14) выставляет для них то обстоятельство, что они будут продолжать Его дело и при этом сопровождать свою проповедь чудесами даже большими, чем те, какие сотворил Христос, Этим обозначается, конечно, не то, что апостолы будут иметь больше чудодейственной силы, чем сколько ее имеет Христос, а указывается на результат тех знамений, какие они станут совершать. Благодаря особенным новым условиям времени, — условиям, не существовавшим во дни Христа, их проповедь и чудеса будут иметь успех чрезвычайный. Если даже это будут чудеса и совершающиеся не в сфере видимости, а в сокровенной глубине человеческого духа, во всяком случае они будут сопровождаться чрезвычайно великими последствиями. Для того, чтобы совершать такие чудеса нужны два условия: 1) апостолы должны твердо веровать во Христа (верующий в Меня) и 2) Христу нужно уйти теперь к Отцу Своему, для того чтобы послать от Отца изобилие чудодейственных сил (потому что Я к Отцу Моему иду).
Впрочем, чудесные дела апостолы будут совершать только тогда, когда будут обращаться с просьбою к Богу во имя Христово. Но что значит "во имя Мое?" Одни считают это выражение равнозначащим выражению Апостола Павла "во Христе", видя в этом обозначение настроения, в каком находится молящийся (Лютардт), другие видят здесь указание просто на принадлежность молящегося к Церкви Христовой (П. Христ).
Более вероятным является толкование, имеющееся еще у Иоанна Златоуста и Феофилакта и принимаемое некоторыми новейшими толкователями. Это толкование, основываясь на том главном значении, какое это выражение имеет в Новом Завете и у 70-ти, понимает его в смысле: "при употреблении" или "при призывании имени Христа" (Хейтмюллер). С таким пониманием заставляет согласиться и связь, существующая, несомненно, между 12-м и 13-м стихом: в 1-м ст. идет речь о чудесах, какие будут совершать апостолы, а здесь указывается на то, как они будут совершать эти чудеса. Действительно, мы видим, что апостолы, творя чудеса, призывали имя Иисуса (Деян. 3:6[313]). Понятно при этом, что молитва, состоящая в призывании имени Иисуса всегда согласна должна быть с Его волею (1 Ин. 5:14[314]).
То сделаю. Исполнителем просьбы является не Отец, а Христос. Говоря это, Христос выражает сознание Своего теснейшего единства с Богом по существу, — сознание, проникавшее все речи Христа. От этого и христианин с одинаковым до тождественности чувством относится в своих молитвах и к Отцу, и ко Христу.
Мысль, высказанную в предшествующем стихе, ввиду ее особой важности для апостолов, ввиду ее особо утешительного значения, Христос повторяет, как бы закрепляя ее в сознании учеников.
Второе утешение (15-17) состоит в обещании Утешителя. Это утешение Христос предваряет увещанием соблюдать Его заповеди (ср. ст. 21, 23, 24). Это необходимо как условие со стороны апостолов для того, чтобы они могли удостоиться принятия Святого Духа. Можно также полагать, что Господь говорит здесь, как и выше (13-34), как Царь, основывающий Свое Царство, законы которого должны быть исполняемы Его подданными.
Когда апостолы исполнят свою обязанность, то и Христос (и Я) исполнит Свое дело в отношении к ним. Он умолит Отца и Отец пошлет им другого Утешителя, чтобы Он оставался с ними навеки.
Утешитель — по греч. Параклитос (παράκλητος). Первоначально это слово обозначало человека, призванного на помощь, защитника (но не в смысле обыкновенного адвоката, а в смысле друга, который идет упрашивать судью за своего друга, обвиненного в каком-либо преступлении). Но затем, особенно у евреев, к которым это слово перешло из греческого языка в форме Пераклет, оно стало обозначать утешителя, советника, указывающего человеку, находящемуся в затруднительном положении, как ему лучше выйти из этого положения. Отцы и учители восточной Церкви такое именно значение "утешителя" и придают этому термину.
Доселе таким советником и другом учеников был Сам Христос, хотя Он в Евангелии и не называется "Утешителем". Но теперь на место удаляющегося от апостолов Христа к ним придет другой "Утешитель", или советник, друг. Из сопоставления здесь Христа и другого Утешителя как древние, так большинство новейших толкователей (Кестлин, Гофман, Вейс и др.) делают заключение, что здесь содержится учение о Духе Святом, как о самостоятельной личности. Других толкователей (де-Веттэ, Шенкель) смущает, однако, то обстоятельство, что в 15 и 16 главах возвращение Христа изображается совпадающим с пришествием Духа-Утешителя. Но смущение это неосновательно, потому что подобное же отношение существует между Отцом и Логосом: Отец в Сыне пребывает и Сын открывает волю Отца, что не препятствует всем толкователям признавать Сына отдельною личностью. Так и Христос будет действовать через Духа-Утешителя, придет в Нем к апостолам. Апостол Павел поэтому считает возможным отождествить пребывание в верующих Духа Божия с пребыванием Самого Христа (Рим. 8:9,10).
Духа истины. Некоторые (напр., Шанц) видят в этом указание только на деятельность Духа по отношению в апостолам, которых Он будет учить всякой истине. Но здесь скорее определяется самое существо Духа: Он есть сама истина, как единый по существу с Отцом и Сыном. Однако, называя Святого Духа духом истины, а Себя прямо истиной (ст. 6-ой), Господь хочет сказать этим, что Дух этот есть Его Дух (Кирилл Александрийский).
Выясняя значение Духа истины, Господь прибавляет, что мир, пребывающий в неверии и заблуждении, не может Его воспринять ни посредством чувств (не видит), ни посредством внутреннего просвещения (не знает). Напротив, апостолы, имеющие правильные христианские представления (знаете), уже знают и Духа, который и теперь с ними пребывает. И в вас будет — здесь, по мнению некоторых авторитетных критиков (Гольцман), вместо εσται = "будет" надо читать: εστίν = и в вас есть.
Таким образом, по этому чтению Господь говорит с особой силой (для этого и употреблены два синонимические глагола пребыватьи существовать) о том, что Дух этот уже находится в учениках. Но при таком чтении выходит как бы излишним послание Духа апостолам в будущее время, после удаления от них Христа. Притом в употребленных здесь в греч. тексте союзах также заключается основание к тому, чтобы полагать разницу между употребленными здесь глаголами. Именно при глаголе "пребывает" (μένει) стоит местоимение с предлогом παρά = при, а при глаголе "будет" — местоимение с предлогом εν = в. Отсюда следует, что из двух возможных чтений лучше принять то, которое существует в нашем тексте и в издании (8-м) Тишендорфа, т.е. чтение "будет" (εσται...) Господь, очевидно, хотел сказать, что тот Дух, Который будет послан апостолам, отчасти и теперь уже несколько близок им, благодаря тому, конечно, что они близко стоят ко Христу, в котором в изобилии пребывают дары Духа (3:34). Но Дух пребывает теперь только с учениками, а со временем Он будет пребывать уже в них, как животворящая и обновляющая сила.
Отсюда начинается третье утешение (18-21 ст.), состоящее в обетовании свидания Христа с апостолами. Господь ненадолго оставит учеников Своих сиротами: Он придет к ним — придет, прежде всего, после воскресения Своего (20:19,26[315]), а потом в тех явлениях внутренней жизни апостолов, в которых апостолы, действительно, видели перед своими духовными очами Сына Божия (см. Гал. 2:20[316]). Некоторые (отцы западной Церкви и новейшие толкователи, напр., Цан), понимают это место, как пророчество овтором пришествии Христовом для суда над миром, с таким толкованием нельзя согласиться, потому что при втором пришествии Господь придет в мир вообще, а не только к ученикам Своим. Более вероятности имеет объяснение (еп. Михаила), что здесь разумеется пришествие Христа в Духе Святом, но и это предположение не совсем подходящее, потому что при нем утрачивается особенный характер третьего утешения, отличающий его от второго.
Мир, т.е. неверующие во Христа, скоро уже потеряет возможность видеть Христа, потому что мир смотрит только чувственными очами, а Христос удалится из мира чувственно-наблюдаемых явлений. Напротив, верующие, у которых раскрыты духовные очи для наблюдения явлений сверхчувственных, увидят Христа или будут продолжать его видеть, несмотря на то, что Он удалится от них. Причина этого заключается в том, что Христос, как истинно живой (ζώ), живет непрерывно, вечно, и смерть не может прервать Его жизни. Мало того, Он и ученикам своим дарует такую жизнь, какая находится в Нем (καί υμεις ζήσετε).
В этот день. Господь этим выражением обозначает не один какой-либо день, а все время деятельности апостолов при новых условиях, в каких они очутились после воскресения Христа и сошествия Святого Духа в Пятидесятницу. Видеть здесь, как Гольцман,указание на всю историю существования Церкви Христовой до конца мира, — нельзя, потому что при этом утрачивается специальное отношение этого утешения к апостолам, а ведь оно и имело, главным образом, в виду их, а не верующих всех последующих эпох.
Узнаете вы, что Я в Отце... Знание здесь имеется в виду опытное или основанное на опыте. Это познание апостолы получат из явлений Христа по воскресении (20:21[317]; Деян. 1:3), из показания или свидетельства Ангелов, явившихся тотчас по воскресении и вознесении Христа, и, наконец, из собственного внутреннего опыта апостолов, которые почувствовали после воскресения Христа, что существует теснейшее общение между Христом и Отцом, и между ними и Христом.
Несколько расширяя здесь круг лиц, которые могут удостоиться, подобно апостолам, Его явлений, Христос говорит, что для того, чтобы быть достойным такого явления, нужно соблюдать заповеди Христа. В таком соблюдении заповедей человек проявляет свою любовь ко Христу, а за эту любовь он будет возлюблен и Отцом, и Христом, Который и будет такому человеку являться. "Искренно любящие не могут долго оставаться без свидания" (Архиепископ Иннокентий).
Здесь речь Господа снова прерывается. Апостол Иуда, которого евангелист отличает от упомянутого в 13:30 Иуды Искариота, не понимает, почему Христос хочет явиться только апостолам. Очень вероятно, что Иуда усмотрел в предыдущих словах Христа указание на Его второе пришествие, которого ученики ожидали в непродолжительном времени, и поэтому ему казалось странным, что Христос при этом втором пришествии, которое Он Сам же изображал, как пришествие во славе (Мф. 25:31[318]), явится тольковерующим в Него.
Об Апостоле Иуде (Иаковлеве) см. прим. к Мф. 10:10.
Некоторые (наприм., Сильченков) видят здесь указание не на апостола, а на брата Господня Иуду (Прощ. бес. с. 191), но с таким мнением нельзя согласиться, потому что во всей беседе Господь обращается только к апостолам, которых Он избрал (15:16,19[319]), а братья Господни до Его воскресения не веровали в Него (7:5).
В ответ Иуде Господь говорит, что явление Его и Отца возможно получить только тому, кто любит Христа и соблюдает слово Его. Между тем, мир, конечно, не имеет такой любви — как же Господь явится ему?
Мы придем к нему... Как путники, приходят Отец и Сын с неба, чтобы найти приют под кровом человека, который любит Христа. Образ этот Господь заимствует из тех мест Ветхого Завета, где таким именно способом изображалась теократическая идея о пребывании Бога в Своем народе (Исх. 25:8; 29:45[320]; Лев. 26:11,12; Иез. 37:26,27).
Нелюбящий Меня... Мысль, выраженная в предыдущем стихе положительно, здесь повторяется отрицательно, для того, чтобы определить точнее, что разумел Христос под "миром" в 22-ом стихе.
Мир — это все то, что не любит Христа и не соблюдает Его слов или не принимает Его учения (ср. 12:48). Заметить нужно, что у Иоанна и в Евангелии, и в посланиях все люди разделяются только на два разряда: одни любят Христа и соблюдают Его заповеди, другие — не любят и заповедей Его не соблюдают. Средины между теми и другими нет, и это так и должно быть — ведь Христос, по убеждению Иоанна, есть истинный Свет, Солнце, а солнце можно или видеть, или не видеть, какого-либо среднего отношения к солнцу не может быть! И, конечно, зрячие видят, другие — слепые — не видят. Неверующие, таким образом, по Иоанну, должны быть признаны слепыми в духовном смысле. Когда "придут" к неверующему Отец и Сын, — этого Христос не говорит. Можно полагать, что Он имел здесь в виду сошествие или пришествие во Святом Духе. Придет Дух Святый и вместе с этим начнется обитание в воспринявших Его и Отца и Сына.
В заключении (25-31) к первой речи Господь прежде всего говорит, что лично Он на этом заканчивает обучение апостолов, потому что Свое пребывание среди них Он считает поконченным (Сказал — прош. сов. время). Дальнейшее утешение и вразумление апостолов предоставляет Он Духу Утешителю, Которого им пошлет Отец.
Во имя Мое (εν τώ ονόματι μου). Это выражение и здесь, как и в 13-м стихе, понимается различно. Одни говорят, что Господь говорит о послании Духа "для продолжения Его дела", другие переводят: "вместо Меня", но всего естественнее сохранить за этим выражением тот же смысл, какой оно имеет в 13-м стихе, т.е., пошлет при призывании Моего имени.
Научит вас всему. Господь различает "сие" и "все".
Сие — говорил Он Сам (ст. 25), все — будет изъяснять им Дух-Утешитель. Им многое Господь предложил в отрывочном виде и не в достаточно ясной форме (ср. 2:22; 7:17; 13:7,36), а Дух пополнит учение Христа и осветит в нем то, что для учеников осталось непонятным. Однако это не будет простым напоминанием и разъяснением только того, что уже известно ученикам. Нет, Дух будет возбуждать в апостолах творческую мысль, которая и выразится в различных созданиях литературного характера (Евангелия, послания). Здесь можно видеть также основание для последующей деятельности боговдохновенных апостолов в области церковного устройства. Дух Святой во всех областях христианской мысли и жизни будет помогать Церкви идти той дорогой, которую указал Ей Сам Христос.
С словами: "идите в мире" нередко в Ветхом Завете благочестивые и даже просто люди, знающие приличия, обращались к тем, с кем расставались (1 Цар. 1:18
