Преп. Нилъ Синайскій († ок. 450 г.)
Похвальное слово Алвіану.
Копи, такъ называемыхъ, драгоцѣнныхъ камней и золотоносныя жилы пусть отъискиваютъ міролюбцы, и они пусть услаждаются, гордясь сими вещами, разнообразіемъ цвѣтовъ отсвѣчивающими въ лицахъ что-то привлекательное и пріятное для взора. А житія мужей святыхъ, добродѣтели людей устранившихся и старающихся утаиться отъ міра, и то, въ какихъ преуспѣваютъ они доблестяхъ, пусть, для подражанія ихъ жительству, изслѣдываютъ боголюбцы. Ибо подлинно ни съ чѣмъ не совмѣстно и крайне не смысленно — о томъ, чтó причиняетъ людямъ столько вреда, что едва ли кому удобно выразить это словомъ, прилагать человѣку много попеченія и рачительности, чтобы прикрываемое этимъ природное благообразіе дѣлалось приманкою сластолюбія для невоздержныхъ, въ которыхъ симъ придаточнымъ украшеніемъ раздражаются страсти до неистовства, а чтó можетъ украсить душу, исправить погрѣшительное въ жизни, о томъ опять имѣть столько не рачительности и нерадѣнія, что заслуживающее все наше вниманіе пренебрегается, какъ слѣдовало бы пренебрегать что-либо безразличное, или лучше сказать, гибельное.
Ибо какую пользу принесли человѣческой жизни дорогіе камни, золото и прочія къ роскоши служащія вещества? Напротивъ того, какого вреда и какихъ неправдъ не причиняли всѣмъ людямъ, дѣлаясь виною всѣхъ золъ? Отъ нихъ — любостяжательность, хищенія, мучительства, разбои, убійства. Отъ нихъ — грабежи, опустошенія, варварскія нашествія, междоусобныя войны, когда люди пожеланіемъ обогатиться воставляются другъ противъ друга, и не отказываются терпѣть и дѣлать, чтó бы то ни было, пока избранная цѣль не будетъ достигнута, какимъ бы то ни было способомъ, своею ли собственною смертію, или убійствомъ противниковъ. Нерѣдко предположившіе привести себя въ такое состояніе, чтобы не было у нихъ отнято чтó-либо изъ обладаемаго ими, сами погибали, бѣдственно умерши душею, въ надеждѣ сомнительной выгоды потерпѣвъ жалкую кончину, и прежде своихъ противниковъ подвергшись тому самому, чему старались подвергнуть ихъ.
Но слышаніе сказаній о пожившихъ хорошо и дознаніе совершенныхъ ими добрыхъ дѣлъ весьма полезны для любовѣдущихъ, служа свѣтильникомъ, озаряющимъ сокровенное, къ познанію и приведенію въ дѣйствіе того, что дотолѣ было невѣдомо, хотя всегда оно полезно. Ибо одни поревнуютъ, конечно, ихъ добродѣтели, немедленно ощутивъ въ себѣ любовь къ ней, такъ какъ по какому-то естественному стремленію душа предается прекрасному; а другіе, хотя подражанію воспрепятствуетъ какой-либо худый навыкъ, будутъ дивиться ей, признавая себя несчастными, и оставаясь пока при томъ свѣдѣніи, что скудны они въ добрѣ.
Въ отношеніи же къ пользѣ не маловажно и это — чувствовать худое состояніе, въ какомъ человѣкъ находится, и не обольщаться чѣмъ-либо крайне гнуснымъ, величаясь симъ какъ достоинствомъ, подобно тому, какъ иные безчувственные, не уязвляемые еще сознаніемъ грѣха и слѣпотствующіе совѣстію, небоязненно идутъ по негладкому и неудобопроходимому пути его, равно какъ и тѣ, у кого ноги покрыты твердыми мозолями, ступая по терніямъ и остнамъ, не терпятъ ничего такого, чтó терпѣли они прежде, нежели пріобучили себя къ этому суровостію жизни, и когда ступни ихъ были мягки и нѣжны, и скоро чувствовали малѣйшее поврежденіе. Ибо нѣтъ ничего столько труднаго для тѣла и вреднаго для души, чтó со временемъ и по привычкѣ не могло бы сдѣлаться легкимъ и сноснымъ, непроизводящимъ уже того непріятнаго ощущенія, какое производило, когда было еще непривычно, и тѣло утомляло, и совѣсть печалило, пока не обратилось для души и тѣла въ навыкъ, дѣлающій пріятнымъ казавшееся прежде труднымъ и непріятнымъ.
Итакъ, поелику признается добрымъ дѣломъ не умалчивать о преспѣяніяхъ ревнителей добродѣтели и не скрывать того, чтó, сдѣлавшись явнымъ, приноситъ великую пользу въ жизни, научаетъ житію ангельскому, землю обращаетъ въ небо чистотою и беззаботностію житія, когда всѣ стараются благодѣтельствовать другъ другу, и никто не позволяетъ себѣ сдѣлать кому-либо обиду, такъ какъ убѣдились наконецъ, что суетно все здѣсь остающееся, ревностно же вожделѣваютъ того, чтó можетъ быть взято нами въ вѣкъ будущій и на долго быть тамъ полезнымъ: то, изведя на среду, содѣлаемъ извѣстнымъ блаженнаго мужа, донынѣ утаеннаго для многихъ; потому что, какъ лань, углубившись въ Нитрійскую пустыню, всегда старался онъ отъ всѣхъ утаиться, боясь житейскихъ напастей, которыя, какъ громовые удары, поражаютъ свыше, и еще болѣе оныхъ повреждаютъ душу, когда она не охраняетъ себя, и не уклоняется отъ обращенія съ людьми. Содѣлаемъ же извѣстнымъ, чтобы отъ способныхъ воспользоваться не утаевалось все, чтó благоговѣнный оный мужъ старался утаить отъ людей, не по зависти къ тѣмъ, которые стали бы подражать ему, и не потому, что одинъ желалъ украшаться пріобрѣтенными добротами, но потому, что избѣгалъ всякаго случая выставлять себя на показъ, какъ дѣла опаснаго, которое вмѣсто пользы можетъ причинить вредъ.
Былъ онъ лѣтораслію земли Галатійской, и питомцемъ города Анкиры. Юный же свой возрастъ такъ управилъ къ цѣломудрію, что, хотя многія толпились вокругъ него, по причинѣ его благообразія, но приведены были въ удивленіе его стыдливостію и степенностію, и это, паче красоты его лица, воспламеняло большую къ нему любовь въ тѣхъ, на которыхъ не обращалъ онъ взоры, и которыхъ не удостоивалъ привѣтливаго слова. Между тѣмъ не одно и тоже быть цѣломудреннымъ, какъ тому, въ комъ никто не раздражаетъ страсти, такъ и тому, въ комъ тысячи стараются возбудить страсть; равно какъ не одно и тоже управлять обуреваемымъ кораблемъ и спасти его ничего не потерпѣвшимъ отъ волненія, и сидя на кормѣ въ пристани, держаться за кормило. Первое значитъ представить признаки искусства въ нужное время, а второе — безъ малѣйшей необходимости показывать наружный видъ, оставляющій еще мѣсто сомнѣнію, точно ли человѣкъ украшенъ опытностію, или при неопытности, не будучи посвященъ въ науку, обманываетъ зрителей, какъ пріобрѣтшій свѣдѣнія.
Поэтому, сего блаженнаго, хотя былъ онъ еще юнъ, и потому не способенъ къ прохожденію церковнаго служенія, старались всячески уловить, почитая утратою, если священническій чинъ не будетъ украшенъ свойственною ему лѣпотою, столько же необходимою для цѣлаго тѣла церковно-начальническаго чина, сколько зѣница для глаза, а глазъ для лица; потому что сіялъ онъ житіемъ, для многихъ и для всѣхъ былъ полезнымъ примѣромъ, въ юномъ и цвѣтущемъ тѣлѣ показывалъ старческое и благоустроенное состояніе духа. И хотя многіе, употребляли, повидимому, насилія противъ одного, и возвели его въ санъ священства правды, однако же онъ не потерпѣлъ насилія, устыдившись имѣвшихъ надъ нимъ преимущество, не рѣшился сдѣлать что-либо противъ воли, разсудивъ, что возлагаемое на него дѣло важно, и какъ дѣйствительно это было выше его возраста, убѣгаетъ и общественныхъ мятежей и церковной должности, опасаясь тяжести возложеннаго ига.
И хотя имѣлъ ревность немедленно удалиться въ пустыню; однако же превозмогъ это стремленіе правымъ помысломъ, разсудивъ, что первымъ подвигамъ лучше обучиться напередъ у наставниковъ и руководителей, у которыхъ образуются начинающіе только упражняться въ добродѣтели, нежели, не получивъ первоначальнаго образованія, идти прямо къ учителямъ, которые учатъ совершеннѣйшимъ подвигамъ, и симъ возложить на нихъ трудъ, принудивъ вмѣсто преподаваемаго мужамъ преподавать дѣтскіе уроки, и изъ обычнаго ихъ состоянія снизойдти до несоотвѣтственнаго имъ и дѣтскаго, младенцамъ приличнаго, упражненія въ дѣлахъ и словахъ. Поэтому поступаетъ къ подвизающимся у насъ за городомъ на горѣ, надъ которыми начальствовалъ блаженный Леонтій, тогда еще пресвитеръ, а потомъ бывшій и епископомъ, мужъ украшенный и дѣяніемъ и вѣдѣніемъ, даже совершеннѣйшій подвизающихся въ пустыняхъ, но умѣвшій снисходить и къ младенчествующимъ, пріобыкшій къ начинающимъ еще дѣятельную жизнь, потому что и таковыхъ, вмѣстѣ съ преуспѣвшими, имѣлъ всегда подъ начальствомъ своимъ.
Потомъ сей блаженный, преуспѣвъ скорѣе, нежели можно было ожидать по времени, превзошедши многихъ и усовершившись болѣе, нежели какъ позволило бы усовершиться время, уходитъ оттолѣ, и дѣло подвига переноситъ въ окрестности Іерусалима, чтобы и видѣть тамошнія мѣста, гдѣ пребывалъ, творилъ чудеса и напослѣдокъ пострадалъ Господь Іисусъ, и получить пользу отъ лицезрѣнія подвизающихся тамъ мужей.
А воспользовавшись отъ нихъ, не скажу, превзошедши ихъ, въ короткое время, удаляется въ сказанную пустыню, и тщательно скрывая священный санъ, пока могъ утаевать сіе, пріемлетъ монашескую жизнь, какъ едва только начинающій. Пользовался же онъ такими учителями добродѣтели, которые скоро возбудили въ немъ любовь къ небу, и желаніе его устремили къ житію ангельскому; почему возлюбилъ онъ во всемъ умѣренность; ибо ни въ чемъ неимѣніе нуждъ составляетъ отличіе однихъ естествъ безплотныхъ, а связаннымъ плотію невозможно жить, по необходимой потребности не восполняя пищею ежедневно испаряемаго. Итакъ, пренебрегши все въ совокупности сущее на землѣ, весь всецѣло предался онъ горнему любомудрію, разсудивъ, что, не только относящееся къ тѣлу, но и самое тѣло, излишни для достиженія цѣли тому, кто прилагаетъ попеченіе о душѣ, и поспѣшаетъ представить ее Богу. Въ такой же мѣрѣ заботился о плоти, въ какой принуждала необходимость, чтобы поддержать только жизнь. А все время употреблялъ единственно на попеченіе о томъ, какъ всегда угождать Богу, какими мыслями и какими дѣлами долженъ украшаться сугубый человѣкъ, чтобы и уста, въ честныхъ и полезныхъ словахъ объясняя внутреннюю чистоту, призывали слушающихъ къ благочестію, и тѣло скромными движеніями обучало видящихъ благочинію.
Поэтому и по кончинѣ даже до нынѣ возбуждаетъ онъ удивленіе въ живущихъ тамъ, и воспѣвается ими приснопамятная его слава, и то, какъ и языку и слуху воспрещалъ онъ всегда разсказъ о чемъ-либо житейскомъ, не терпя ни говорить, ни слышать когда-либо о чемъ бы то ни было, бывающемъ въ мірѣ, называя безвременнымъ и безполезнымъ все, чтó не споспѣшествуетъ предположенной цѣли. Всякое искусство и изысканіе, говорилъ онъ, для занимающихся симъ составляютъ предметъ заботливости, чтобы непрестанно съ каждымъ днемъ и въ словахъ и въ мысляхъ усовершалось все, чтó объ этомъ говорятъ и думаютъ: потому что размышленіе во всемъ приводитъ къ познанію чего-либо большаго, и упражненіе дѣлается благодѣтельнымъ для непознаннаго еще. Почему же мы всего досужнаго времени не употребляемъ на попеченіе о нашемъ искусствѣ, въ которомъ, если пожелаетъ кто (такъ какъ верхъ совершенства недостижимъ) пріобрѣсти хотя достаточную опытность, не будетъ имѣть времени обратиться умомъ къ чему-либо иному; потому что и цѣлой жизни едва достанетъ, чтобы, не говорю, подумать о пріуготовленіи къ будущему, но чтобы охранить себя отъ напастей въ настоящемъ. Какъ глазъ кормчаго со всѣмъ вниманіемъ неуклонно смотритъ на мятущіяся волны, и малая невнимательность можетъ стать причиною крушенія: такъ умъ, борющійся съ страстями и лукавыми духами, если трезвится, рѣдко бываетъ окраденъ, а если вознерадѣетъ нѣсколько о внимательности, весь погружается и утопаетъ.
Поэтому блаженнаго сего всегда можно было видѣть безмолвнымъ и сидящимъ въ задумчивости; самымъ видомъ лица показывалъ онъ, что дѣйствительно имѣетъ попеченіе о томъ, о чемъ говорилъ, молится ли когда Богу, или размышляетъ о чемъ полезномъ. И какъ умъ его предавался горнимъ созерцаніямъ, упокоеваясь въ нихъ, или обращая испытующій взоръ на себя самого, нѣтъ ли чего недостающаго къ благоустройству его; такъ руки не оставались безъ дѣла, добывая тѣмъ потребное для тѣла. Ибо никогда не вкушалъ тѣлесной пищи въ праздности, не терпѣлъ имѣть ее со стороны, и вообще не хотѣлъ, отъ кого бы то ни было, принять какое-либо утѣшеніе, говоря, что всякому проходящему жизнь сію приличнѣе давать, нежели принимать, чтобы не ослабить силъ къ дерзновенію, не быть вынужденнымъ сказать иногда нѣчто и въ удовольствіе доставляющимъ утѣшеніе, и нерѣдко умалчивать правду, если она колка, чтобы не опечалить благодѣтеля.
Да и велики ли, и какія были у него тѣлесныя потребности, чтобы много заниматься ими? Простой хлѣбъ, и то не въ сытость, служилъ пищею, вода — питіемъ, холодная въ зной, и согрѣтая на солнцѣ въ холодъ, одеждою — многолѣтній, равный годами пребыванію его въ пустынѣ, и во все это время ни разу не перемѣненный, платъ. Ни сандалій, ни сапога не было у него на ногѣ, связки пальмовыхъ листьевъ и кожа серны были для него постелью, когда отходилъ ко сну, не надолго отъ дневныхъ трудовъ упокоевая тѣло, изнуренное усильнымъ дѣланіемъ: потому что большую часть ночи, равно какъ и дня, проводилъ въ пѣніи и молитвѣ, разсуждая, что въ эти времена бесѣдуетъ онъ съ Богомъ, и часто повторяя съ Давидомъ: да усладится Ему бесѣда моя (Псал. 103, 34).
Не зналъ онъ кесаревой монеты и того, чья на ней изображена печать. И мѣдь не проходила чрезъ руки его, чтобы не осквернить ихъ однимъ прикосновеніемъ. Все достояніе его составляла книга, и она служила утѣшеніемъ въ уныніи, такъ что чтеніе было нѣкоторымъ услажденіемъ послѣ многихъ трудовъ, и буквальнымъ смысломъ и умозрѣніемъ успокоевая встревоженный духъ. И сію нищету называлъ онъ царствомъ по ея беззаботности, не потому что ничего не пріобрѣталъ для поддержанія жизни на утро, но потому что не имѣлъ вожделѣнія ни къ чему такому, чтó возбуждаетъ удивленіе многихъ. Ибо не обиліе во всемъ, но неимѣніе ни въ чемъ нужды, почиталъ онъ богатствомъ души, которая умѣетъ любомудрствовать при какомъ ни есть довольствѣ, и презираетъ все, какъ безполезное, чтó выходитъ за предѣлы онаго.
А что не кучами имѣнія обложить себя, но не желать имѣть у себя что-либо, нужно для того, чтобы прекратить въ себѣ желаніе обогащенія, сему, какъ и многіе другіе съ нимъ, поучалъ онъ, чрезъ мѣру богатыхъ обличая въ скудости, такъ какъ они по ненасытной страсти имѣютъ нужду гораздо въ большемъ, нежели чтó имѣютъ у себя, а богатыми называя тѣхъ, которые щедро отлагаютъ что нибудь изъ необходимаго на потребу, какъ излишнее и не пригодное для любомудрія. Ибо послѣднее въ подлинномъ смыслѣ есть богатство, и справедливо должно такъ называться, а первое — бѣдность и крайняя нищета; потому что одно удерживаетъ отъ насыщенія и чрезмѣрнаго обремененія себя тѣмъ, чтó есть, а другое возбуждаетъ еще новое и неутолимое желаніе пріобрѣсти и то, чего нѣтъ, и пріобрѣтеніе чего сомнительно, между тѣмъ какъ осужденіе за любостяжательность несомнѣнно, и по приговору Судіи подлежитъ наказанію. Любостяжательностію же будетъ не только стараться отнять чужое, но и желать имѣть у себя нѣчто большее того, чтó нужно для довольства.
А какъ жизнь сія есть ночь, и совершающееся въ ней — сновидѣніе, какъ говорилъ этотъ блаженный; то какую пользу людямъ приноситъ роскошь по минованіи этого состоянія, когда ночныя привидѣнія изчезнутъ, и не оставятъ даже чувства скорби и упокоенія? Съ наступленіемъ дня, говорилъ онъ, сонныя грезы для пробудившихся оказываются пустыми; представлявшій себя разбогатѣвшимъ поутру ничего у себя не имѣетъ; мечтавшій, что пьетъ или ѣстъ, находитъ, что вовсе этого не дѣлалъ. Кто во снѣ достигъ начальства, накопилъ много денегъ, держалъ въ рукахъ серебро, или спряталъ его за пазуху, оказывается не имѣющимъ всего этого. Иный во снѣ подвергался опасностямъ, а иный напастямъ и скорбямъ, иный терпѣлъ наказаніе, а иный былъ даже убитъ; всѣ они встаютъ, одни радуясь, а другіе печалясь о томъ, что представлявшееся во снѣ было мечтою, а не дѣйствительностію, и радуются, какъ избѣгшіе испытанія золъ, печалятся же, какъ не нашедшіе у себя того, чтó ихъ увеселяло. И никому нѣтъ никакого плода отъ таковаго мечтанія, днемъ не оказывается имѣющимъ у себя что-либо изъ того, чтó, какъ представлялось, имѣлъ у себя ночью, кромѣ одного воспоминанія о радующихъ или огорчающихъ призракахъ, возбуждающаго сожалѣніе о наслажденіяхъ, которыхъ лишился, и о веселіи, изъ котораго исторгнутъ. Такъ послѣ этого позорища, когда сновидѣніе жизни сей, подобно ночной грезѣ, кончится, теряетъ наконецъ цѣну все здѣшнее, богатство и нищета, пресыщеніе и скудость, слава и униженіе. Остается же однимъ веселіе, другимъ ужасъ и трепетъ, и сіе воспріемлютъ они, какъ достойное воздаяніе за то, чтó сдѣлано въ жизни.
Посему удивленія достоинъ мужъ сей, и да соревнуютъ ему всѣ и во всемъ, кто, взирая на дѣла его, а кто руководясь слышаннымъ отъ него. Тѣснымъ шествуя путемъ, воспріялъ онъ жизнь; житейскія тяготы перенесъ онъ терпѣливо, какъ сновидѣніе, нынѣ же утѣшается тамъ, гдѣ наслажденіе постоянно и истинно, за маловременные труды даетъ пожинать вѣчное веселіе о Христѣ Іисусѣ Господѣ нашемъ. Ему слава во вѣки! Аминь.
Источникъ: Творенія преподобнаго отца нашего Нила, подвижника Синайскаго. Часть первая. — М.: Въ типографіи В. Готье, 1858. — С. 414-426. (Творенія святыхъ отцевъ въ русскомъ переводѣ, издаваемыя при Московской Духовной Академіи, Томъ 31.)
Customer Feedback (0)