Свт. Маркъ Ефесскій († 1457 г.)
Противъ тѣхъ, которые спрашиваютъ: зачѣмъ Богъ, сотворивъ человѣка лѣнивымъ на добро и удобопреклоннымъ на зло, потомъ наказываетъ его за грѣхи? [1].
«Отъ природы медленъ человѣкъ на добро; и столько недутовъ развилось въ немъ отъ неразумной части души и отъ немощи тѣлесной, что почти необходимо стало ему безпрерывно грѣшить. Поэтому надлежало бы или сообщить ему какую-либо ангельскую силу, для освобожденія его отъ сихъ недуговъ, и даже высшую ангельской, чтобы онъ могъ творить добро, — или уже не требовать отъ него такой дѣятельности, для которой напередъ не даровано ему потребной силы, и тѣмъ болѣе не осуждать его за грѣхи на вѣчныя, конца неимѣющія мученія. Кажется, и самъ Богъ о семъ свидѣтельствуетъ въ священномъ Писаніи, когда говоритъ: прилежитъ помышленіе человѣку прилѣжно на злая отъ юности его (Быт. 8, 21); никтоже чистъ отъ скверны (Іов, 14, 4); кто похвалится чисто имѣти сердце (Притч. 20, 9)?»
Противъ такихъ-то умствованій направимъ мы рѣчь свою, при помощи Божіей, и прежде всего замѣтимъ слѣдующее: Богъ есть, во-первыхъ, Сый, во-вторыхъ, Благій. Сіи два имени — самыя главныя и по значенію обширнѣйшія изъ всѣхъ, какія Ему приписываются. Первымъ именемъ Онъ самъ назвалъ себя въ Ветхомъ Завѣтѣ, предъ Моѵсеемъ на горѣ (Исх. 3, 14); а другое употреблено Единороднымъ Его Сыномъ, который для того и приходилъ въ міръ, чтобы сообщить намъ, сколько мы можемъ вмѣстить, вѣдѣніе Отца (Матѳ. 19, 17). Но, когда слышимъ мы, что Богъ есть Сый, мы тотчасъ приходимъ къ мысли о блаженномъ существѣ Его, по которому собственно Онъ выше всякаго знанія и, какъ нѣкое безбрежное и безпредѣльное море, заключаетъ въ себѣ всякое бытіе: когда же Онъ именуется Благимъ, то мы представляемъ Его началомъ дѣятельнымъ, которое сообщаетъ себя и другимъ существамъ; потому-что, при этомъ лишь условіи, благій и можетъ называться благимъ, если т. е. онъ будетъ благодѣтельствовать кому-либо. Слѣдственно оба эти наименованія, — и то, которое означаетъ сущность въ Богѣ, и то, которымъ указывается на Его дѣятельность, равно должны распростираться, — первое на три ѵпостаси, которыя суть: Отецъ, Сынъ и Святый Духъ, а послѣднее на разные роды могущества, на разныя дѣйствія. И какъ въ первомъ отношенiи называемъ мы Бога тріипостаснымъ, такъ въ послѣднемъ по справедливости величается Онъ всемогущимъ.
Что скажуть противъ этого злоязычники, готовые за все упрекать богослововъ? Не будутъ ли порицать послѣднее раздѣленіе, яко бы оно противно несложности Божества? Но въ такомъ случаѣ пусть уже они не различаютъ въ Богѣ, какъ Сущемъ, трехъ ѵпостасей, когда не хотятъ допустить разности въ дѣйствіяхъ Его, какъ Благаго: — тогда по-крайней-мѣрѣ мудрованіе ихъ будетъ совершено Іудейское и вполнѣ достойно ихъ неразумія. Нѣтъ; Богъ нераздѣльно раздѣляется и неслитно соединяется, — говоря богословскимъ языкомъ. И если въ одномъ отношеніи не выходитъ, отъ раздѣленія, сложности въ Божествѣ, то не будетъ ея и въ другомъ; а когда здѣсь она есть, то должна быть, конечно, и тамъ. Но мы уклоняемся отъ главной мысли. Обратимся же опять къ ней.
Мы сказали, что по первому раздѣленію представляются намъ въ Богѣ три достопокланяемыя ѵпостаси, Отецъ, Сынъ и Духъ Святый, — Отецъ, который предвѣчно родилъ (Сына) и произвелъ (Духа) изъ своей сущности. Сынъ — рожденный, Святый Духъ — исходящій другимъ нѣкоторымъ способомъ, неизреченнымъ и недовѣдомымъ: они различаются между собою одними лишь свойствами, или лучше сказать, взаимными отношеніями. По другому же раздѣленію усматриваемъ мы въ Богѣ разные роды благодѣяній и могущества, — то, почему Онъ называется Творцемъ, Промыслителемъ, Судіею, Праведнымъ, Крѣпкимъ, Премудрымъ, Царемъ, Господомъ и другими именами, извѣстными въ Богословіи положительномъ. Какъ Сый, Богъ предвѣчно произвелъ изъ Своей сущности Сына или Слово и Святаго Духа, чтобы явилась совершенная Троица, не препятствуя быть единицѣ по естеству или существу: а какъ Благій, Онъ сотворилъ міръ сей, составивъ его изъ существъ видимыхъ и невидимыхъ, — сотворилъ тогда, когда Ему было угодно, потому-что таковыя дѣйствія опредѣляются и приводятся въ исполненіе хотѣніемъ, а не необходимо слѣдуютъ изъ сѵщности Божіей. Поелику же оть единицы (т. е. Отца) двоица (т. е. Сынъ и Духъ Святый) произошла по сущности и вѣчно, а множественность другихъ существъ — по хотѣнію и во времени; то въ первомъ случаѣ сохранилось совершенное равенство и тождество, а въ послѣднемъ тотчасъ явилась разнородность и многообразіе. И въ семъ-то смыслѣ можетъ быть справедливо изреченіе Еллиновъ: все состоитъ изъ тождества и разнообразія (εϰ ταυτου ϰαι ετερου το παν συνιστασϑαι). Въ Троицѣ, такимъ образомъ, всегда пребываетъ равночестіе, единомысліе и совершенное согласіе; потому-что Ей несвойственно ни въ какомъ отношеніи ни уменьшатся, ни увеличиваться: а въ твореніяхъ есть и первое, и второе, и третье, и т. д., — по существу, по достоинству и по другимъ отношеніямъ; потому-что безпорядочной множественности и человѣкъ не захотѣлъ бы произвести, а не то что Богъ. Да какъ бы и міръ могъ называться космосомъ (порядкомъ, благоустройствомъ), если бы онъ состоялъ не изъ разнородныхъ и противоположныхъ существъ, а только изъ одинаковыхъ? Какъ гармонія есть сочетаніе противоположнаго, согласіе разнаго; такъ и міръ, это всеобъятное (παμμιγες) и всекачественное произведеніе, состоитъ изъ частей совершенно разныхъ и противоположныхъ, которыя однакожъ Творческая премудрость распредѣлила съ такимъ искусствомъ, что изъ нихъ выходитъ одно гармоническое, чудное цѣлое. Посему-то первое мѣсто въ немъ занимаютъ существа разумныя, безтѣлесныя, духовныя и простыя; второе послѣ нихъ — существа также разумныя и духовныя, только вмѣстѣ съ тѣмъ чувственныя и облеченныя плотію; третье — разныя породы безсловесныхъ животныхъ, одаренныхъ способностію чувствованія и произвольнаго движенія, но уже неимѣющихъ разума; за ними слѣдуютъ зоофиты (нѣчто среднее между животными и растеніями) и растенія; напослѣдокъ же — всѣ неодушевленныя твари, неспособныя даже двигаться сами собою. Каждый родъ исчисленныхъ существъ, если сравнивать ихъ между собою, отличается отъ другаго разными степенями преимущества и имѣстъ въ себѣ что-нибудь особенное.
Теперь, — если все создано и распредѣлено Премудрымъ Художникомъ, если все получило въ удѣлъ бытіе по одной Его милости (ибо могло ди какое-нибудь существо привнести отъ себя что либо такое, что бы не существовало никогда и никакъ), — вдругъ какая-нибудь тварь, недовольная собственнымъ бытіемъ, объявляетъ притязанія на преимущества другой, и, вмѣсто того, чтобы благодарить Создателя за свои преимущества предъ нисшими существами, жалуется на недостатокъ высшихъ совершенствъ, а не хочетъ оставаться при томъ, съ чѣмъ создана: не покажется ли такая тварь глупою, и можно ли не упрекнуть ее въ строптивости и невѣдѣніи законовъ мірозданія, по которымъ необходимо должно существовать и первое и второе, разнородное и разнообразное? Такъ, напр., если бы растеніе захотело имѣть способность чувствовать, а улитка вознегодовала на то, что она не рыба, рыба, что она не человѣкъ, и наконецъ самъ человѣкъ сталъ роптать, что онъ не Ангелъ: какой безпорядокъ, какое разстройство произошло бы тогда въ мірѣ!.. — Итакъ, какая же отсюда вытекаетъ обязанность для каждаго существа? Быть довольнымъ своею природой, выполнять свое особенное назначеніе и безпрекословно подчиняться общему порядку вселенной. Если же которая-нибудь тварь будетъ стремиться къ чему-либо, ей несвойственному, то она и въ міръ внесетъ неустройство, — потому-что міръ потеряетъ въ ней нужную часть, — да и сама себя совершенно погубитъ, какъ-то бываетъ со всякимъ членомъ, отторгшимся отъ своего тѣла. Ты кто еси противъ отвѣщаяй Богови? говоритъ Апостолъ (Рим. 9, 20). Кто прежде даде Ему и воздастся Ему (тамъ-же 11, 35)? Еда речетъ зданіе создавшему е: почто мя сотворилъ еси тако? Или не имать власти скудельникъ на бреніи, отъ тогожде смѣшенія сотворити овъ убо сосудъ въ честь, овъ же не въ честь (тамъ же 9, 20. 21)?
Притомъ, существамъ безсловеснымъ и неодушевленнымъ природа дала только то, что необходимо имъ для самосохраненія; а разумнымъ и словеснымъ, назначеннымъ не для мимолетнаго бытія, но для безсмертія, даровано еще такое премущество, посредствомъ котораго они могутъ не только располагать и управлять сами собою, но и уподобляться Всемогущему, распоряжаться всѣми подчиненными существами. Такое преимущество называется свободою. Оно, это достоинство Божественнаго Существа, сдѣлалось достояніемъ разумныхъ существъ съ самаго начала творенія. Потому-то и вѣруемъ мы и исповѣдуемъ, что и Ангелы и люди созданы по образу Божію. Сіе преимущество такъ необходимо для существъ, сравнительно совершеннѣйшихъ, т. е. для тѣхъ, которыя одарены умомъ и словомъ и которымъ ввѣрено разнообразное господство надъ прочими тварями, — это преимущество, говорю, такъ необходимо для такихъ существъ, какъ дыханіе для совершеннѣйшихъ животныхъ. Итакъ, ужели одни только мы изъ всѣхъ существъ будемъ неблагодарными предъ Богомъ и станемъ порицать свою природу, потому-что знаемъ и нѣкоторымъ образомъ сами опредѣляемъ свои обязанности? Или, ужели мы будемъ поступать противъ нашихъ обязанностей, потому только, что можемъ постигать противное? Но какого же наказанія и осужденія не заслуживаемъ мы въ такомъ случаѣ! Это было бы похоже на то, какъ если бы кто-нибудь, бывъ поставленъ царемъ надъ всѣмъ міромъ, снялъ съ себя порфиру и діадиму, и вздумалъ вести жизнь низкую и развратную, а потомъ, когда бы его сверняули за то, сталъ жаловаться не на себя, а на того, кто далъ ему власть. Исторія не имѣетъ недостатка въ подобныхъ примѣрахъ; Сарданапалъ и Неронъ еще и донынѣ пользуются извѣстностію этого рода, такъ-какъ первый вздумалъ расчесывать шерсть вмѣстѣ съ женами и предавался другимъ низкимъ наслажденіямъ, а последній подражалъ лицедеямъ и скоморохамъ и пристрастился къ соблазнительнымъ зрѣлищамъ: но разсуди самъ, какъ это было гнусно, какъ противно планамъ Творца! Отъ того-то и говорится у Пророка: человѣкъ приложися скотомъ несмысленнымъ, и уподобися имъ (Псал. 48, 13).
Человѣкъ! Ты рожденъ господствовать. Пользуйся этимъ правомъ; но прежде всего сдѣлайся господиномъ своихъ страстей, а потомъ уже управляй безсловесными животными и всѣми вещами въ мірѣ. Тебѣ данъ случай раскрыть свои силы: не обрати же этого въ предлогъ къ небрежности. Всякое управленіе требуетъ напряженныхъ усилій и бдительности; потому-что неизбѣжно противоборство отъ подчиненыыхъ. Посему-то надлежитъ тебѣ быть всегда трезвымъ и внимательнымъ ко всему; не дѣлай ничего необдуманно, ничего по страсти, ничего по внушенію грубѣйшей половины твоего существа (т. е. плоти). — Скажешь: что же мѣшаетъ мнѣ дѣлать и противное сему? Отъ чего не быть мнѣ недѣятельнымъ и безпечнымъ, не жить въ роскоши, не предаваться удовольствіямъ? Пожалуй, ничто не мѣшаетъ даже валяться въ грязи: однакожъ ты не рѣшишься на это, потому-что знаешь, какъ это низко и какимъ существамъ свойственно. Нѣтъ; если къ чему-либо увлекаетъ тебя постыдное чувство, удержись отъ того всѣми силами; а на что указываетъ умъ, стремись къ тому ревностно. Чувствомъ внушаются иногда и добрыя дѣла; въ такомъ случаѣ повинуйся ему: но когда это будетъ преступная страсть, спасайся отъ нея всѣми мѣрами. Если будешь слѣдовать внушенію страстей, то скоро потеряешь господство, упадешь духомъ, сдѣлаешься рабомъ, — словомъ, будешь уже не человѣкъ, а звѣрь. — Скажешь: но что же дѣлать, когда страсть производитъ насиліе? Не знаю, что ты разумѣешь подъ именемъ насилія. Если это обольстительность или сладость страсти; то я не вижу ничего общаго между сими словами: потому-что обольстительность и насиліе суть понятія несходныя и совершенно различныя, и преодолѣть такое насиліе весьма легко. Если же ты говоришь о настоящемъ насиліи, которое происходитх отъ долговременной привычки; то и я скажу, что, дѣйствительно, это насиліе есть самое опасное изъ всѣхъ. Привычкою привязываемся мы не только къ тому, что льститъ нашей чувственности, но и къ тому, что не имѣетъ въ себѣ ничего пріятнаго, — привязываемся такъ крѣпко, что иногда и хотѣли бы, да уже не можемъ переломить себя. Въ этомъ положеніи иные даже рвутъ на себѣ волосы, или предаются какимъ-нибудь другимъ, столь-же неумѣстнымъ и безполезнымъ порывамъ. Но ты самъ же приготовляешь себѣ и это насиліе: ибо, тогда-какъ можно было бы навыкомъ утвердиться въ добрѣ, ты допустилъ діаволу увлечь тебя въ противную сторону. Когда же такъ уже случилось, нужно сдѣлать насиліе надъ самимъ собою, чтобы перемѣнить свои наклонности, оставить дурныя привычки и пріобрѣсть навыкъ къ добру. Вотъ почему добродѣтель и кажется намъ и называется иногда тяжелымъ трудомъ, требующимъ чрезвычайнаго напряженія силъ.
Между-тѣмъ, съ другой стороны, кто не знаетъ, что добродѣтель намъ естественна и всего легче? Что проще, напр., правила: дѣлай добро ближнему, если хочешь, чтобы и онъ сдѣлалъ для тебя то-же въ подобныхъ обстоятельствахъ? Или, кому неизвѣстно другое правило: чего самъ себѣ не желаешь, не дѣлай того и другому? Не подтверждаетъ ли сего и природа? Ужели не знаешь, какою любовію и какимъ страхомъ обязанъ ты Богу? А на сихъ двухъ заповѣдяхъ, сказано, виситъ весь законъ. Еще: умъ нашъ всегда одобряетъ умѣренность. А чего же другаго и законъ требуетъ? Итакъ, повинуясь уму, ты будешь повиноваться закону. Не тому-же ли учитъ и опытъ? Не видишь ли, что отъ умѣренности всякое существо укрѣпляется, а отъ неумѣренности терпитъ вредъ? Да и что иное добродѣтель, кахъ не золотая средина или умѣренность (μετρον)?
Но это тѣло, говоришь ты, есть грузный ботъ, который того-и-смотри увлечетъ насъ ко дну. — И здѣсь злословію нѣтъ конца. Но я не могу надивиться безстыдству тѣхъ, которые думаютъ такимъ образомъ оправдать себя: потому-что въ своихъ поступкахъ они оказываются самыми послушными рабами тѣла и всячески потворствуютъ ему; а когда дѣло дойдетъ до отвѣтственности за грѣхи, они винятъ во всемъ одно тѣло. Нѣтъ, человѣкъ! тебѣ суждено управлять тѣломъ, а не раболѣпствовать предъ нимъ. Если возничiй, по самонадѣянности или глупости, совершенно выпуститъ изъ рукъ бразды, и отъ-того увлеченъ будетъ въ такую сторону, куда бы не хотѣлъ: ужели и тогда виноватъ будетъ конь, а не возничій? — Все-таки, скажешь, лучше было бы мнѣ совершенно освободиться отъ тѣла: я сталъ бы вести жизнь равноангельскую. — И это опять безразсудное желаніе. Вѣдь такимъ же образомъ и волъ могъ бы сказать: я желалъ бы быть человѣкомъ. Не было ли бы это требованіе еще справедливѣе твоего? — Но онъ этого не скажетъ, говоришь ты: да притомъ, по мнѣ, ужъ лучше быть воломъ безсловеснымъ, чѣмъ получить въ удѣлъ такую слабую природу, какова человѣческая. — Я уже прежде изъяснилъ тебѣ, что по планамъ премудрости Творческой ни одинъ родъ существъ не можетъ помѣняться съ другимъ своею природой или преступить отъ начала положенныя границы. Впрочемъ, если тебѣ угодно, подражай терпѣливости и крѣпости вола въ трудахъ, — будь воломъ, но не переставая быть человѣкомъ, возложи на выю свою иго закона, носи бремя легкое (Матѳ. 11, 30), и познай стяжавшаго: сему учитъ тебя Исаія (1, 3). Подражай, по возможности, и Ангельской природѣ, неослабной и неизмѣнной любви Ангеловъ къ Богу, ихъ внимательности въ созерцаніи Божественнаго свѣта, ихъ непрестанному и возвышенному славословію. Но если бы ты захотѣлъ имѣть и природу равноангельскую; то это было бы несправедливостію противъ Создателя, это былъ бы недугъ діавольскій: ибо и діаволъ, пожелавъ того, что было выше его пророды, потерялъ и то, что ей принадлежало. Онъ былъ Ангеломъ и занималъ первую степень въ твореніи; а захотѣлъ еще быть и Богомъ. Такъ, можетъ-быть, и ты, сдѣлавшись Ангеломъ, не остановился бы на семъ въ своихъ желаніяхъ, но простерся бы еще далѣе, научившись однажды не довольствоваться своимъ состояніемъ. Не видишь ли теперь, что и самая высокая природа можетъ измѣняться, что и ей можно низпасть? Ибо что чище и свѣтлѣе Ангела? Что выше и тверже неба? Однако жъ и свѣтлый Ангелъ омрачился и низпалъ до самой крайней степени зла! А что погубило его? То-же самое легкомысліе, которое и тебя развращаетъ, заставляя винить свою природу.
Напротивъ, тебѣ надлежало бы благодарить Господа за то, что, между-тѣмъ-какъ этотъ ангелъ, павши однажды, никогда уже не можетъ возстановить себя или, по-крайней-мѣрѣ, не хочетъ, ты, сколько разъ падешь, столько же разъ можешь возстать и опять приблизиться къ добру. Впрочемъ, если и ты пребудешь въ паденіи, то подвергнешься тому-же самому наказанію, какъ и онъ: такъ-какъ будешь виновенъ въ томъ-же самомъ. Замѣть притомъ, что онъ, не будучи облеченъ тѣломъ и не имѣя предъ собою никакого обольстителя, а въ-слѣдствіе только собственнаго безумія возмечталъ о высотѣ, превосходящей его природу, отступилъ отъ Бога, потерпѣлъ величайшее паденіе и, уклонившись отъ добра, содѣлался виновникомъ и распространителемъ зла въ мірѣ. Ибо тотчасъ, позавидовавъ нашимъ прародителямъ, онь приготовлялъ имъ ту-же самую чашу и предложилъ пагубный совѣтъ, сказавъ: будете, яко бози, вѣдяще доброе и лукавое (Быт. 3, 5). Видишь, какъ онъ разставляетъ для нихъ сѣть и какъ старается ихъ обольстить, точно такъ-же, какъ и самъ палъ? А они, надмѣваясь надеждами, превышающими ихъ природу, и послушались пагубнаго совѣта, хотя не были также принуждаемы къ тому никакою немощію тѣлесною, на которую мы теперь жалуемся (ибо тогда еще не были они подвержены плотскимъ страстямъ): она отдали такимъ образомъ блага, которыми уже обладали, за тѣ, которыя возмечтали получить, и попрали заповѣдь Создателя, обольстившись тѣмъ, что древо угодно очима видѣти (Быт. 3, 6). Видишь ли, говорю, что не какая-нибудь нужда или немощь тѣлесная, но одно легкомысліе было виною зла?.. Въ противоположность сему и осуждаются они на тяжкіе труды. Изгнанные изъ рая сладости, они должны вести брань и борьбу со страстями тѣлесными и съ тѣмъ, съ кѣмъ сначала такъ неудачно сдружились; это сдѣлаетъ ихъ болѣе бдительными и научитъ взирать на Того, кто одинъ можетъ ихъ спасти. Они наказываются смертію, и жизнь ихъ ограничивается извѣстными предѣлами. Эта жизнь, по словамъ Іова, сдѣлалась искушеніемъ (7, 1), поприщемъ для подвиговъ и ратоборства. Но всякое поприще необходимо должно, рано или поздо, кончиться, и затѣмъ должно наступить время возмездія. Что же? Не думаешь ли ты быть увѣнчаннымъ, живя здѣсь въ небрежности и лѣни? Или, напередъ объявляя себя слабымъ, хочешь предоставить награду другимъ людямъ, болѣе мужественнымъ? Нѣтъ, говоритъ: я желалъ бы, чтобъ и они пріяли почесть (1 Кор. 9, 24), но чтобъ и я не былъ жестоко наказанъ, чтобы, по-крайней-мѣрѣ, не подвергали меня за временный и незначительный грѣхъ вѣчному мученію.
Итакъ вотъ рѣчь наша дошла наконецъ и до этого пресловутаго вопроса, столь страшнаго для многихъ безпечныхъ, — вопроса о вѣчности и безконечности мученій. Многіе святые Отцы и во многихъ мѣстахъ излагали и раскрывали уже этотъ предметъ: впрочемъ не мѣшаетъ и намъ поговорить о немъ, когда пришлось къ слову. Чтобы лучше одолѣть противниковъ, мы начнемъ обличеніе самымъ грознымъ приступомъ. Самъ Богъ удостовѣряетъ насъ, что и мученія вѣчны и жизнь будущая вѣчна, что червь грѣшниковъ не умираетъ и огнь не угасаетъ (Марк. 9, 44. 46. 48): а когда слышишь, что говоритъ Богъ, то уже нечего болѣе сомнѣваться и переизслѣдывать дѣло. Творецъ знаетъ, какъ поступить съ своимъ твореніемъ. Бросаясь самъ стремглавъ въ бездну, стыдись обвинять въ томъ Бога и требовать, чтобы Онъ былъ человѣколюбивѣе къ тебѣ, чѣмъ ты самъ къ себѣ. Ибо, если бы ты не могъ предвидѣть того, что тебя ожидаетъ; то еще было бы какое-нибудь основаніе твоему извиненію. Но какъ ты коснѣешь во злѣ, несмотря на то, что руководятъ тебя Пророки, наставляютъ Апостолы и даже самъ Богъ предвозвѣщаетъ тебѣ, что должно съ тобой послѣдовать; то не ожидай пощады. Въ-самомъ-дѣлѣ, если и теперь, когда тебѣ угрожаетъ такое страшное наказаніе, ты нисколько не удерживаешь своего тяготѣнія ко злу: то какъ бы ты уцѣломудрился, если бы тебѣ грозили наказаніемъ болѣе легкимъ? Для того-то Богъ, уготовавъ должное наказаніе, и предупреждаетъ тебя о томъ по своему неизреченному человѣколюбію и благости, чтобы ты обуздывалъ себя страхомъ и не бросался опрометчиво на грѣхи. Впрочемъ, не считай Бога только человѣколюбивымъ, но помни также, что Онъ и правосуденъ: вѣдь Онъ имѣетъ много именъ, и свойствъ, какъ сказано мною и прежде. Въ настоящей жизни и грѣшники могутъ считать благость Господа своимъ достояніемъ: ибо Онъ многоразлично направляетъ ихъ къ добру и удерживаетъ отъ зла. Такъ Онъ далъ намъ въ пособіе законъ, приставилъ къ намъ Ангеловъ-хранителей; а прежде сего насадилъ въ насъ совѣсть, этого внутренняго судію поступковъ; потомъ посылалъ къ намъ Пророковъ, творилъ чрезъ нихъ знаменія и чудеса въ различиыхъ племенахъ, и наконецъ предалъ за насъ на смерть Единороднаго своего Сына (о величіе благости!), который, пришедши въ міръ сей, явился на земли и пожилъ съ человѣками, который принялъ на себя не какое-нибудь Ангельское естество, но сѣмя Авраамово, по Апостолу (Рим. 1, 3), — весь составъ нашего существа, и, закаливъ его огнемъ Божества, какъ желѣзо въ водѣ, сдѣлалъ его неприступнымъ для кровожадныхъ враговъ, вознесъ на небеса и спосадилъ Отцу, превыше всякаго начала и власти. Кто достойно восхвалитъ такое безмѣрное человѣколюбіе? И затѣмъ, возглавивъ насъ въ самомъ Себѣ (Ефес. 1, 22; 4, 15; 5, 23), и содѣлавъ вѣрующихъ членами своего тѣла (Рим. 12, 3; 1 Кор. 6, 15; 12, 27), Онъ ниспослалъ благодать и силу Святаго Духа, чрезъ крещеніе вновь возродилъ насъ и пріобщилъ къ наслѣдію своего царствія. Если мы и послѣ такихъ благодѣянiй останемся неблагодарными, отступимъ отъ вѣры въ Него, презримъ Его заповѣди, и кровь завѣтную, еюже освятихомся, скверну возмнимъ и Духа благодати укоримъ (Евр. 10, 29): то что еще остается Богу, какъ не явить свое правосудіе и приблизить время суда, на которомъ каждый долженъ получить достойное возмездіе за свою жизнь, за свои дѣла? Ибо понятіе о правосудіи требуеть не того только, чтобы добрымъ возданы были почести и награды, но чтобъ и злые подверглись заслуженному наказанію. Если же тебѣ хочется, чтобы наказаніе послѣднихъ не было вѣчно, то не хочешь ли, чтобъ и блаженство первыхъ было временно? Но весьма неосновательно отнять у святыхъ блага, за которыя понесено столько трудовъ, и удалить ихъ отъ Бога, для котораго презрѣли они весь міръ. Нѣтъ, правосудіе Божіе должно быть вѣрно самому себѣ во всѣхъ своихъ опредѣленіяхъ: и если праведникамъ уготованъ животъ вѣчный, то грѣшникамъ слѣдуетъ мученіе также вѣчное.
Посмотри на предметъ и съ другой стороны. Грѣшникъ предпочитаетъ любви Божіей какія-нибудь суетныя удовольствія или страсти, благоденствіе, славу, вообше что-нибудь скоропреходящее. Но явно, что и это предпочитаетъ онъ не какъ что-либо скоропреходящее или временное, такъ-какъ онъ желалъ бы, если бы могь, всегда обладать симъ, и навсегда забыть о Богѣ. Посему-то и скорбитъ онъ, какъ-скоро долженъ бываетъ разстаться съ сими благами, и прилѣпляется къ нимъ сильно, какъ-бы на всю жизнь: а Богъ для него — пустое слово. Итакъ, и по суду самого грѣшника оказывается справедливымъ, если онъ навсегда лишится Бога, котораго рѣшился онъ презирать; а между-тѣмъ неизбѣжно ему растаться и съ земными благами, ибо они по самой природѣ своей недодолговѣчны. Но сіе-то вѣчное и совершенное лишеніе и есть уже мученіе. Впрочемъ, оно будетъ сообразно съ прегрѣшеніями каждаго: это — великая и кромѣшняя тьма (Матѳ. 8, 12; 22, 13; 25, 30) для тѣхъ, которые возлюбили внутреныій мракъ невѣдѣнія и не захотѣли внимательно смотрѣть на Божественный свѣтъ; — ядовитый червь для тѣхъ, которые дорого цѣнили плотскія удовольствія и валялись въ тинѣ страстей; — тартаръ для тѣхъ, которые охладѣли въ любви къ Богу и ближнему; — огнь неугасимый для тѣхъ, которые восплеменялись гнѣвомъ и доходили до неистовства; — скрежетъ зубовъ для тѣхъ, которыхъ уста осквернялись злословіемъ и богохульствомъ. Такимъ образомъ, если Богъ будетъ всяческая во всѣхъ (1 Кор. 15, 28), то для отпадшихъ отъ Бога, по сему самому, не останется ничего болѣе, кромѣ страданій душевныхъ и тѣлесныхъ.
Надобно также обратить вниманіе и на слѣдующее: животъ вѣчный и блаженство праведниковъ зачинается и созрѣваетъ еще въ сей жизни; а въ будущей оно только завершится и вполнѣ обнаружится, подобно тому, какъ и тѣло наше зараждается и образуется еще во чревѣ матери, прежде чѣмъ явится на свѣтъ. Итакъ тѣмъ, которые посредствомъ добрыхъ дѣлъ не приготовили себя къ животу вѣчному, невозможно уже тамъ достигнуть совершенства. Они окажутся тамъ какъ-бы выкидышами, недоносками, которыхъ ничѣмъ нельзя уже поправить, потому-что другаго творенія для нихъ не будетъ. — Присовокупимъ въ подтвержденіе нашего догмата и еще одно доказательство. Именно: политическіе законы должны служить отраженіемъ Божественнаго правосудія не только въ томъ отношеніи, что они преслѣдуютъ преступниковъ, но и въ томъ, что опредѣляютъ имъ наказанія, сообразныя съ преступленіями. Но и сіи законы присуждаютъ людей на вѣчныя наказанія, притомъ, какъ извѣстно, не за количество только, но и за качество преступленій. Такъ, напр., за убійство осуждаютъ на смерть или на вѣчное изгнаніе не только того, кто часто или въ продолженіе всей своей жизни совершалъ убійства, но и того, кто лишь однажды убилъ человѣка. Подобнымъ образомъ и у Бога назначено вѣчное мученіе тѣмъ, кто хотя на короткое время отважился на грѣхъ смерти.
Скажешь: но въ такомъ случаѣ какое множество во всей вселенной должно погибнуть людей, которые не чествуютъ Бога, не имѣютъ даже понятія объ Немъ и навѣрно оканчиваютъ свою жизнь во грѣхахъ! — Но что называешь ты множествомъ? Для тебя и для меня это покажется множествомъ: но не слышишь ли, что предъ Богомъ вси языцы, аки капля отъ кади и яко притяженiе вѣса вмѣнишася (Исаіи 40, 15)? Разумѣешь ли ты неодолимое величіе силы Божіей? Послушай, что говоритъ Пророкъ: содержай кругъ земли и живущія на ней, аки пруги (Исаіи 40, 22)… Человѣка, сохранившаго въ чистотѣ образъ Божій и уподобившагося Богу чрезъ добродѣтель, по суду Божію не стоитъ весь міръ: но когда онъ помрачитъ въ себѣ всякій слѣдъ Божественныхъ даровъ и унизится до скотоподобной жизни, то дороже его будетъ червь, который, по-крайней-мѣрѣ, сохраняетъ то, что свойственно ему по природѣ. Мужа кровей и льстива гнушается Господь (Псал. 5, 7). Извѣстно тебѣ, какъ всѣ мы чувствуемъ омерзѣніе къ трупу и скорѣе погребаемъ его въ землѣ, чтобы онъ не наполнилъ нашихъ жилищъ червями и смрадомъ. Такова-то для Бога душа, омертвѣвшая чрезъ грѣхъ и добровольно отдѣлившаяся отъ жизни Божіей. Но Онъ, при всемъ томъ, долготерпитъ, ожидая покаянія и обращенія каждаго грѣшника, — долготерпитъ, зане уставилъ естъ денъ, въ оньже хощетъ судити вселеннѣй въ правдѣ и воздать комуждо по дѣломъ его (Дѣян. 17, 31). Богъ судитель праведенъ и крѣпокъ, говоритъ Давидъ (Псал. 7, 12); и, какъ можно было послѣ сего спросить: отъ чего же Онъ не мститъ грѣшникамъ, то Пророкъ присовокупляетъ: (крѣпокъ,) и долготерпѣливъ, и не гнѣвъ наводяй на всякъ день. Аще не обратитеся, оружіе свое очиститъ, лукъ свой напряже (Псал. 7, 13).
Знаютъ о будущихъ мученіяхъ и Еллины. И отъ нихъ можно услышать о подземныхъ мѣстахъ казни (διϰαιοτηρια), объ огненныхъ рѣкахъ и другихъ орудіяхъ наказанія нечестивыхъ людей въ царствѣ мрака и тѣней. Такъ-то правосудіе Божіе воспѣвается и неимѣющими закона, и мысль о заслуженномъ возмездіи составляетъ предметъ ихъ вѣрованій. А ты, который высчитываешь грѣшниковъ, — какъ доселѣ не поймешь, что лучше одинъ, кто творитъ волю Божію, чѣмъ тысячи людей беззаконныхъ? Или ты не предпочтешь одного Авраама всѣмъ Хананеямъ, одного Лота всѣмъ Содомлянамъ, одного Моѵсея всѣмъ Мадіанитянамъ? Что лучше согласился бы ты имѣть: одинъ ли драгоцѣнный камень, или безчисленное множество камешковъ, ничего нестоющихъ и тамъ-и-сямъ валяющихся по землѣ? Ужели не дороже для тебя небольшое число покорныхъ слугъ, чѣмъ несмѣтное множество рабовъ строптивыхъ и упрямыхъ? Ужели не лучше имѣть на своемъ полѣ небольшое число плодоносныхъ деревъ, чѣмъ цѣлый лѣсъ дикихъ кустарниковъ? Много песку морскаго, но мало жемчужинъ; много желѣза на землѣ, но мало золота; многое произращаетъ земля, но не многое изъ того годится для нашего употребленія. Такъ, прекрасное всегда рѣдко, и отъ-того драгоцѣнно; а то, чего много на свѣтѣ, цѣнится ни во что. Не напрасно Спаситель сказалъ: мало есть спасающихся (Лук. 13, 23); узкая врата и тѣсный путь, вводяй въ животъ, и мало ихъ есть, иже обрѣтаютъ его (Матѳ. 7, 14); мнози суть звани, мало же избранныхъ (Матѳ. 20, 16).
Да, говоришь ты: но я хотѣлъ бы знать, отъ чего мы видимъ больше злыхъ людей, чѣмъ добродѣтельныхъ, когда добродѣтель для насъ естественна? И отъ чего всѣ мы такъ легко поддаемся грѣху? — Отвѣчу и на сіе, сколько самъ разумѣю, чтобы слово наше было самое полное.
Замѣчено мною выше, что наше поведеніе управляется, обыкновенно, или умомъ, или чувствомъ… Но такъ-какъ чувство развивается у всѣхъ людей съ самаго дѣтства, а умъ, напротивъ, едва усовершается съ продолженіемъ времени, и то долженъ подкрѣпляться законами, поддерживаться занятіями, усиливаться опытами; то чувство, предваривъ пробужденіе ума, показываетъ намъ лишь то, что прекрасно или пріятно для чувства, и такимъ образомъ рано пріучаетъ насъ къ удовольствіямъ, а наконецъ и совершенно порабощаетъ себѣ и, далеко уклонивъ отъ ума, предаетъ страстямъ, этимъ злымъ деспотамъ и жестокимъ тираннамъ. Притомъ, чувство развивается безпрепятственно, и есть общее всѣхъ достояніе не только словесныхъ, но и безсловесныхъ существъ; а умъ въ своемъ образованіи встрѣчаетъ, особенно у простолюдиновъ, много разныхъ препятствій… По-сему-то у простаго народа преобладаетъ чувственное начало, которое, отвергнувъ умъ, сообщающій вещамъ мѣру, располагаетъ человѣка къ неумѣренности всякаго рода. И отъ того-то большая часть людей, во всѣхъ состояніяхъ, закоснѣваетъ во грѣхахъ, поработившись страстямъ и пребывая въ непрерывномъ рабствѣ. Но не таковъ былъ великій Авраамъ, этотъ столь любезный Богу праведникъ. Онъ всегда подчинялъ Агарь Саррѣ, подчинялъ чувственное начало уму, и тщательно остерегался первой, хотя прежде имѣлъ отъ ней сына. Когда же, наконецъ, она не захотѣла подчиняться, онъ приказалъ выгнать ее изъ дому вмѣстѣ съ ея новорожденнымъ сыномъ. — Не то-же ли терпимъ каждодневно и мы, начиная съ самаго дѣтства? Или лучше, не то-же ли терпитъ природа человѣческая, начиная съ самаго ея сотворенія? Адамъ засмотрѣлся на красивый плодъ, и прельстился, а чрезъ то внесъ въ міръ грѣхъ и смерть. Засматриваемся и мы на разнообразныя яства и сласти, приготовленныя для наслажденія, также на драгоцѣнныя масти и другіе подобные предметы роскоши. Отсюда происходитъ невоздержаніе, объяденіе, пьянство; отсюда своеволіе и буйство всякаго рода. Засматриваемся на испещренныя ткани, уборы, на всякія имущества, на поля, на стада, которыми обыкновенно опредѣляется богатство или, лучше сказать, по которымъ всего менѣе можно угадать истинное богатство… Отсюда возникаютъ разныя несправедливости и грабительства; отсюда войны, частыя убійства и безчисленныя бѣдствія. Такъ вотъ почему на землѣ больше злыхъ людей: потому, что они раболѣпствуютъ чувству, а чрезъ него страстямъ…
Примѣчанiе:
[1] Предлагаемый переводъ сдѣланъ съ текста Мюнхенской рукописи, въ первый разъ отпечатанной, въ Греческомъ подлинникѣ, Бернскимъ Библіотекаремъ Албертомъ Яномъ (Iahn) въ журналѣ Zeitschrift für die historische Theologie, Iahrg. 1845, 4 Heft, s. 42. Читатели замѣтятъ здѣсь, что Маркъ Ефесскій, столь знаненитый по своимъ грознымъ обличеніямъ противъ Флорентинскаго собора и Западной церкви вообще, не менѣе заслуживаетъ вниманія и какъ мирный учитель чадъ Православной Церкви, хотя труды его въ послѣднемъ родѣ очень мало извѣстны.
Печатается по изданiю: Блаженнаго Марка, митрополита Ефесскаго, противъ тѣхъ, которые спрашиваютъ: зачѣмъ Богъ, сотворивъ человѣка лѣнивымъ на добро и удобопреклоннымъ на зло, потомъ наказываетъ его за грѣхи? // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». СПб.: Въ типографiи К. Жернакова – 1846 г. – Часть III. – с. 356-386.
Customer Feedback (0)