Архим. Антонинъ Капустинъ († 1894 г.)
Слово въ субботу Мясопустную.
Почто гордится земля и пепелъ (Сир. 10, 9)?
Кто есть человѣкъ, иже поживетъ и не узритъ смерти (Псал. 88, 49)? Родъ преходитъ и родъ приходитъ (Еккл. 1, 4). Неизмѣнный чинъ природы влечетъ за собою и ея властелина. Одинъ рядъ земнородныхъ уступаетъ мѣсто другому, другой — третьему и т. д. Видѣхъ, говоритъ Экклезіастъ, всѣхъ живущихъ — ходящихъ подъ солнцемъ съ юнымъ вторымъ, иже востанетъ вмѣсто его. Нѣсть конца всѣмъ людемъ (Еккл. 4, 15). Нѣтъ конца смѣнѣ живыхъ мертвыми, мертвыхъ живыми! Одни нисходятъ въ могилу, другіе на ихъ мѣсто являются въ міръ, чтобы также въ свое время почить въ землѣ. Нѣсть память первыхъ, и послѣднимъ бывшимъ не будетъ ихъ память съ будущими напослѣдокъ (Еккл. 1, 11). И тѣ, и другіе, и третьи, и десятые — всѣ наслѣдятъ одно и тоже, всѣ будутъ въ земной утробѣ, ранѣе или позже, теперь или послѣ — превратятся въ пыль и прахъ: земля еси и въ землю отыдеши (Быт. 3, 19), — ранѣе или позже, теперь или послѣ — всѣ съ свою очередь будутъ забыты, затеряны въ суетѣ оставшихся живыхъ: забвена память ихъ; и любовь ихъ и ненависть ихъ и рвеніе ихъ уже погибе: и части нѣсть имъ ктому во вѣки во всякомъ твореніи подъ солнцемъ (Еккл. 9, 5-6). Такъ было, такъ есть, такъ и будетъ неизмѣнно и неизбѣжно. Теперь можетъ быть чаще, чѣмъ ежеминутно, общая матерь земнородныхъ разверзаетъ хладное лоно свое для принятія усыпающихъ чадъ. Настоящее ручается за будущее, а голосъ прошедшаго громче звона погребальнаго возвѣщаетъ истину непреложнаго превращенія всѣхъ живыхъ въ тлѣніе и прахъ. Изъ самой глубокой древности возникаютъ предъ нами грозныя лица Великихъ міра — завоевателей и притѣснителей человѣчества, дерзновенно попиравшихъ права себѣ подобныхъ, возстававшихъ на силу Божію. Не вѣмъ Господа, говоритъ одинъ изъ нихъ (Исх 5, 2). На небо взыду, мечтаетъ другой, выше звѣздъ небесныхъ поставлю престолъ мой (Ис. 14, 13). Третій отъ гордыни землю убо плавательну, а море пѣшеходно чаетъ положити — отъ возвышенія сердца (2 Мак. 5, 21) Неразумные мечтатели! Гдѣ они теперь, и что они теперь? Давно стопа путника или звѣря попираетъ безвѣстный прахъ ихъ. Они — земля!.. Гдѣ и тѣ м а л ы е міра, которые, не бывъ замѣчены ни современниками, ни потомками, не прогремѣвъ ни словомъ, ни дѣломъ, жили въ тиши безвѣстной, и между тѣмъ, подобно онымъ великимъ, изъ обстоятельствъ жизни своей, часто смѣшныхъ и жалкихъ, составляли для себя предметъ ничтожнаго превозношенія?. И они въ землѣ! Всѣ, всѣ въ землѣ, — истлѣли или еще тлѣютъ. И любовь ихъ и ненависть ихъ и рвеніе ихъ уже погибе, и части нѣсть имъ ктому во вѣки во всякомъ твореніи подъ солнцемъ!
Надъ гробами сихъ-то великихъ и малыхъ, грозныхъ и кроткихъ, глупыхъ и умныхь, — надъ гробами всѣхъ, отъ вѣка почившихъ поставляетъ насъ нынѣ съ словомъ молитвы Св. Церковь. И что же приходитъ намъ на мысль при взглядѣ на этотъ необозримый рядъ гробовъ и могилъ?. Горькое, безотрадное слово мудрости: почто гордится земля и пепелъ!
1. З е м л я и п е п е л ъ!.. Кто сказалъ тебѣ, древній мудрецъ, что человѣкъ, — земля и пепелъ? Человѣкъ, который созданъ по образу Божію и по подобію, который вѣнчанъ славою и честію, который малымъ чимъ умаленъ отъ Ангелъ, — онъ?.. земля и пепелъ!.. Мудрецу сказала мудрость, которой онъ искалъ еще юнъ сый, и искалъ въ молитвѣ, о которой веселилось сердце его, которую изслѣдилъ онъ отъ юности своея, и въ которой было ему предуспѣяніе (Сир. 51, 21-28). Въ день памяти всѣхъ отъ вѣка почившихъ да будетъ память и сему давнопочившему богопросвѣщенному наставнику нашему! Пусть его глубокомысленное слово займетъ наше вниманіе на малое время.
Земля и пепелъ… Можетъ ли быть что-нибудь тягостнѣе для мысли человѣческой — представленія, что она сопряжена съ прахомъ, развивается и дѣйствуетъ среди тлѣнія? Можетъ ли быть что горестнѣе для сердца — увѣренности, что оно привязано къ горсти пыли, которая со временемъ должна разлетѣться подъ вѣяніемъ хлада смертнаго? Увы! какъ ни тяжко… какъ ни горько… но истины непреложной нельзя устранить никакиии убѣждѣніями и разубѣжденіями ума, никакими ощущеніями и предощущеніями сердца. Земля и земля! Пепелъ и пепелъ!
Земля… Кому неизвѣстно, что такое земля? Потому мы никогда бы не повѣрили, что мы — земля, еслибы съ одной стороны слово Божіе не сказало намъ: созда Богъ человѣка персть (вземъ) отъ земли (Быт. 1, 7), съ другой — общій, послѣдній удѣлъ нашъ не показывалъ ясно, что мы состоимъ изъ праха земнаго, на который и разрѣшаемся «Бога повелѣніемъ». И такъ человѣкъ — з е м л я. Правда, хочется сказать, движимому самолюбіемъ, языку нашему, человѣкъ — земля, но земля измѣненная, претворенная, земля получившая образъ духа, созданнаго по образу Божію, земля — можно сказать — духовная, безсмертная; ибо таково будетъ нѣкогда тѣло наше прославленное. Но — будущее не наше; притомъ же будущее — не настоящее. Когда мы будемъ прославлены, то мудрецъ уже не скажетъ намъ горькаго упрека своего; ибо въ царствѣ славы нѣтъ мѣста гордому превозношенію. Не въ настоящемъ состояніи нашемъ мы земля — и ничего болѣе! Не мы — земля, снова ищетъ возразить любовь наша къ самимъ себѣ, земля — тѣло наше, мы — духъ невещественный. Что сказать ей на это? Господь прямо и просто, опредѣленно и ясно сказалъ: земля еси и въ землю отыдеши… Не будемъ допытываться, какъ это въ очахъ Божіихъ можетъ весь человѣкъ представляться землею? — что такое въ существѣ своемъ его духъ безсмертный? — и въ какой мѣрѣ связь его со смертнымъ тѣломъ важна для его безсмертной жизни? — и не можетъ ли нетлѣнное по существу сдѣлаться силою творческою, тлѣннымъ черезъ жизнь?.. И мудрецъ, котораго слово ввело насъ въ этотъ рядъ вопросовъ, не имѣлъ въ виду изслѣдовать глубину человѣческаго существа, а только хотѣлъ указать коренной характеръ земной жизни человѣка. Человѣкъ — земля и тогда, если мы посмотримъ на судьбу его, которую онъ испытываетъ, пока живетъ въ этомъ мѣрѣ. Ибо
Что такое з е м л я? — подножіе ногъ нашихъ, которое мы попираемъ по привычкѣ, безъ вниманія, безъ размышленія. Посмотрите и на человѣка: не такое же ли подножіе и онъ? Не попираетъ ли его все, что только имѣетъ силу и возможность попирать? И во 1-хъ, не попираютъ ли его люди, его собратія, его общники по суетѣ, и сонаслѣдники по жребію смертному?.. Бываютъ случаи, когда посмотришь на отношенія людей, и увидишь съ одной стороны гордое и презрительное самовозношеніе, для котораго нѣтъ различія между людьми и предметами бездушными, а съ другой — презрѣнное раболѣпство и униженіе въ прахъ; то невольно подумаешь: нѣтъ, это червь, а не человѣкъ, это земля, а не духъ безсмертный. Во 2-хъ, не попираетъ ли онъ самъ себя? Ибо скажите, что значатъ всѣ тѣ безумныя желанія, всѣ тѣ безсмысленныя страсти, которыя гнетутъ и порабощаютъ духъ нашъ на перекоръ всѣмъ убѣжденіямъ разсудка и внушеніямъ совѣсти?.. Нѣтъ, грѣхъ точно также безпрепятственно и безжалостно попираетъ насъ, какъ мы — землю. — Не попираетъ ли наконецъ человѣка и все его окружающее — отъ стихій неба до послѣдняго насѣкомаго? Ибо, что другое свидѣтельствуютъ его безчисленныя болѣзни, его преждевременная старость, его скоропостижная смерть, и множество другихъ бѣдъ и напастей, какъ не то, что природа также попираетъ его, какъ онъ — землю?..
Что такое з е м л я? Это легкая пыль, которую возметаетъ и носитъ самое малое дыханіе вѣтра. Не такъ ли волнуютъ и человѣка многоразличныя обстоятельства его жизни? Нынѣ онъ лежитъ спокойно и попирается; завтра вѣяніе невѣдомой силы поднимаетъ его, и несетъ противъ его воли, куда хочетъ, заставляя попирать другихъ!.. И вотъ онъ сталкивается съ лицами и вещами, которыхъ никогда не видалъ, несется тамъ, гдѣ никогда не бывалъ, и упадаетъ на мѣста, о которыхъ никогда не слыхалъ. И эта ли одна невѣдомая сила волнуетъ его? Нѣтъ, онъ движется и по манію самыхъ ничтожныхъ побужденій. Ложное опасеніе, мнимое наслажденіе, темное предчувствіе, прихоть, новость, мода… Все движетъ его, играетъ имъ. И ужели это человѣкъ? Нѣтъ, это в е р т я щ і й с я п р а х ъ, это пыль, это — земля!
Что такое з е м л я? Грубая масса, безжизненная, безчувственная, безобразная! Не дайте ей влаги, на ней не прорастетъ ни одно быліе, не появится ни одно животное, она будетъ песокъ, камень. Не дайте ей теплоты, она превратится въ мерзлую глыбу. А человѣкъ? Не дайте ему воспитанія, образованія, а паче — благодатнаго просвѣщенія, онъ будетъ хуже льда и камня, онъ будетъ эгоистъ, звѣрь, духъ зла. Но пусть прольется на него живительная струя благодати, онъ скорѣе, чѣмъ песокъ пустынный, орошенный благодѣтельнымъ дождемъ, зазеленѣетъ растеніями, зацвѣтетъ, и принесетъ плодъ. Такъ! но самъ въ себѣ — безъ людей и Бога — онъ земля — земля!
Пепелъ… Что такое пепелъ? Это остатокъ сотлѣвшаго вещества… Вотъ чѣмъ представляется мудрецу человѣкъ, въ которомъ самолюбивый умъ открываетъ такъ много великаго и прекраснаго! Что это за тлѣніе было! и какой это огнь, испепелившій природу нашу, и когда онъ пылалъ? Огнь этотъ — зло, брошенное въ человѣка тѣмъ, кому первому уготовался огнь вѣчный… Сотлѣніе наше было мгновенное, но полное. Отъ прекрасной, богоподобной природы нашей осталась одна только эта тлѣнная развалина, одинъ только пепелъ, развѣваемый и разметаемый вѣтромъ…
Что такое пепелъ? Это земля, въ которой истреблены всѣ сѣмена и зародыши жизни. Пусть его орошаетъ дождь, пусть грѣетъ солнце во благовременіи — изъ него ничего не выйдетъ до тѣхъ поръ, пока сторонняя сила не занесетъ на него сѣмянъ растительныхъ. Не живое ли это изображеніе человѣка грѣшнаго, нравственно-безплоднаго, къ которому нельзя привиться и самой благодати Божіей, орошающей и согрѣвающей? Сколько въ самомъ дѣлѣ жалобъ у Пророковъ, — сколько обличеніи и прещеній на народъ жестоковыйный, необрѣзанный, необрѣзанный сердцемъ и ушесы! И выя его мѣдяна и лице жестокое, и сердце каменное! онъ — смоковница иссохшая, онъ — кость сухая, онъ — гробъ, онъ — земля и пепелъ!
Что такое пепелъ? То, что мы выгребаемъ и выметаемъ и выносимъ за предѣлы жилищъ нашихъ какъ лишнее, какъ соръ, какъ нечистоту. Пепелъ есть то, чѣмъ посыпаютъ себѣ голову (Пл. Іер. 11, 10), на чемъ садятся во вретищи (Іон. 3, 6), и что кладутъ во уста (Псал. 101, 10) кающіеся, свидѣтельствуя тѣмъ послѣднюю степень самоуничиженія. Пепелъ есть то, чего не можетъ истребить и самый огонь. Пепелъ — не пройдемъ молчаніемъ — есть, наконецъ, то, что мы употребляемъ на очистку сквернъ... Какъ не припомнить при семъ, что и насъ нѣкогда вымели и выбросили и разсыпали на попраніе всему за предѣлы блаженнаго жилища Эдемскаго?.. Какъ не заключить, что ни къ чему другому мы и не призываемся, кромѣ сѣтованія, сокрушенія, самоукоренія, горя и страданія. А что же то, чего ни какій огнь неистребляетъ? что-нибудь, вѣрно, неправильное, неестественное, упорствующее передъ дѣйствіемъ самыхъ властныхъ силъ міра… И что за скверна та, которую призываемся омывать мы, сами суще нечистота, порокъ и язва? скверна того великаго и безмѣрнаго грѣха, который предварилъ собою наше появленіе на землѣ, и заразилъ цѣлый ликъ духовъ, разносящихъ нечистоту свою по всему царству Божію. Мы предназначены очищать и истреблять мерзость гордыни и богоборства своимъ крайнимъ смиреніемъ и безотвѣтнымъ послушаніемъ волѣ Творческой какъ ветхозавѣтный пепелъ юницы, самъ бывшій нечистотою, предназначенъ былъ очищать нѣкогда скверну людскую. — Таковъ мы п е п е л ъ, ни на что непригодный, кромѣ уничтоженія нечистотъ!
2. 3 е м л я и п е п е л ъ!.. Почто жь гордится земля и пепелъ!
Но прежде всего — не напрасно ли спрашиваешь ты глубокомысленный мудрецъ: почто гордится?.. Можетъ быть, гордиться также свойственно природѣ человѣческой, какъ питаться, какъ дышать?.. Гордость происходитъ вслѣдствіе сознанія нашихъ достоинствъ, — это говорятъ и наука и опытъ, а можно ли не сознавать достоинствъ, о которыхъ часто, прежде сознанія собственнаго, разглашаетъ уже молва посторонняя? И грѣшно ли сознаніе того, что я хорошъ, что я лучше другихъ?
«Можно ли не сознавать своихъ достоинствъ?..» А какою мѣрою измѣряешь ты свои достоинства? Всегда уменьшенною, которая по необходимости должна если не быть, то казаться меньшею твоихъ достоинствъ. Кто же далъ тебѣ право избрать эту ложную мѣру? Не такую мѣру указалъ намъ, для измѣренія нашихъ достоинствь, единственный — вѣрный цѣнитель людей Іисусъ Христосъ. Онъ не говорилъ: будьте лучше другихъ, а: будите совершени, якоже Отецъ вашъ небесный совершенъ есть (Матѳ. 5, 48). Когда ты приложишь къ этой необъятной мѣрѣ свое ничтожество, то уже не спросишь: можно ли не сознавать нашихъ бѣдныхъ и суетныхъ достоинствъ?
«Грѣшно ли знать, что я хорошъ, что я лучше другихъ»? Знать объ этомъ можетъ быть и негрѣшно, но грѣшно думать о томъ, а еще грѣшнѣе — сочувствовать тому. Подумай самъ: какая польза изъ того для твоего нравственнаго совершенства, если ты перечтешь всѣхъ, кого ты лучше и совершеннѣе (если бы даже имѣлъ возможность перечесть безошибочно)? Это можетъ, скажешь ты, побудить тебя къ дальнѣйшему преспѣянію… Увы! братъ мой! нѣсмь якоже прочіи человѣцы, хищницы, неправедницы, прелюбодѣе, или, якоже сей мытарь, говорилъ недавно упомянутый церковію, мнимый праведникъ, и воздавалъ за свои совершенства хвалу Богу, — значитъ: былъ человѣкъ, думавшій истинно стоять на стражѣ своего нравственнаго преспѣянія, — и что же? Богъ осудилъ его неразумное и неправедное дѣло! Нѣтъ, смотри не на тѣ ступени, которыя ты уже прошелъ, а на тѣ, которыя еще остается пройти. Если ты часто будешь озираться назадъ, то можешь впасть въ нравственный обморокъ, а когда будешь смотрѣть только вверхъ, то невольно и неоднократно повторишь смиренное слово мытаря…
Вотъ взглядъ Евангелія на г о р д о с т ь. Таковъ долженъ быть и нашъ. Можетъ быть, гордиться и дѣйствительно — въ природѣ человѣка, только въ природѣ падшей и растлѣнной, въ которую влилъ свой ядъ первый гордецъ и первый возмутитель Царства Божія; для природы же чистой, обновленной, равно какъ и для первобытной, это чуждо и неестественно. Впрочемъ у насъ съ тобою есть другое, ближайшее и очевиднѣйшее, свидѣтельство того, что гордость и несвойственна намъ, и жалка, и смѣшна и богопротивна. Это свидѣтельство, неоспоримое и неопровержимое есть — с м е р т ь, уравнивающая всѣхъ высокихъ и низкихъ, великихъ и малыхъ, есть — г р о б ъ, въ которомъ должно сокрыться всякое различіе званій, возрастовъ, породъ и отличій… Заглянемъ въ это страшное свидѣтельство.
Есть въ жизни человѣка время странное и не опредѣленное, время надеждъ и желаній, время мечтаній и предположеній. Человѣкъ еще не встрѣтился съ сухимъ и искаженнымъ обликомъ суеты; для него вездѣ еще рисуются прекрасныя картины жизни, радости и безпрепятственной дѣятельности. Ему все льститъ, все обѣщаетъ... Это время — ю н о с т ь. Юноша ощущаетъ въ себѣ избытокъ крѣпости и свѣжести тѣлесной, по мнѣнію его, достаточной для выполненія самыхъ безумныхъ замысловъ, свойственная его возрасту живость ручается за это выполненіе, а неопытность заставляетъ вѣрить и той и другой лжи… И вотъ въ юномъ мечтателѣ является самоувѣренность — первая ступень гордости. Болѣзненная слабость другихъ — слѣдствіе, можетъ быть, недуговъ и лишеній, — преждевременное сокрушеніе, пріобрѣтенное раннимъ прозрѣніемъ въ жизнь, — малодушіе, родившееся отъ неудачъ и обманутыхъ надеждъ, самая старость — все это только увеличиваетъ самомнительность юноши, и хорошо, если все то окончится благовременнымъ разубѣжденіемъ, живымъ и опытнымъ урокомъ смиренія. — Лучшій учитель юности въ этомъ случаѣ есть гробъ, въ которомъ обрекается тлѣнію та же самая юность, такая же мечтательная, такая же самонадѣянная… Тамъ, можетъ быть, въ первый разъ узнаетъ юноша, что онъ напрасно надѣется на свою молодость, что онъ не крѣпость и сила, не жизнь и живость, а мертвый прахъ, — земля и пепелъ!
Спутница юности к р а с о т а — одинъ изъ самыхъ общихъ и самыхъ жалкихъ предметовъ надмѣнія. Здѣсь нѣтъ никакого отношенія къ душѣ, въ которой еще нѣсколько сносно видѣть источникъ гордости, нѣтъ отношенія къ тѣлесной дѣятельности, на которой печатлѣется дѣятельность душевная. Это гордость, неразумная даже и по человѣческому суду, и между тѣмъ гордость самая повсюдная. Вмѣсто того, чтобы напоминать собою человѣку о красотѣ его души, о красотѣ неба и его обитателей и о первообразѣ всякой красоты — Богѣ, красота тѣлесная приковываетъ все внаманіе его къ себѣ самой, — ей жертвуетъ онъ часто всѣмъ своимъ достояніемъ вещественнымъ и невещественнымъ, всѣми выгодами и наслажденіями, закономъ и совѣстію, жизнію и спасеніемъ… Что говорить противъ такого рода гордости? Не говорить должно, а указать только на гробъ, въ которомъ всякая красота превращается въ ужасающее безобразіе, тлѣетъ и исчезаетъ, — остаются — земля и пепелъ!
Есть красота другаго рода, красота души — ея о т л и ч н ы я с п о с о б н о с т и. И этотъ драгоцѣнный камень духовной природы человѣка становится для сего камнемъ претыканія! — Какъ бы кто ни былъ преданъ чувственности и жизни по духу суеты, все же не можетъ заглушить въ себѣ потребностей духовныхъ, и выражаетъ ихъ невольнымъ уваженіемъ къ людямъ, одареннымъ большими и лучшими способностями души. Отсюда еще широчайшій открывается путь къ надмѣнію для ума, нежели какимъ идетъ красота. И для этой болѣзни врачевство опять тоже самое. Надмѣвающійся своимъ геніемъ! Приди и приникни ко гробу… Ты увидишь тамъ, какое жалкое наслѣдство остается послѣ того, кто носилъ въ себѣ богатство духа, повидимому неоскудное и неистощимое, обладалъ способностями, кои, казалось, могли обезсмертить его… Куда все скрылось? Гдѣ умъ всепроникающій, гдѣ сила духа необоримая, гдѣ воля непреклонная, гдѣ сердце пламенное? Ничего нѣтъ! На мѣстѣ всего этого лежитъ бреніе и тлѣніе, — земля и пепелъ!
Есть третьяго рода красота, незамѣтная ни для глазъ, ни для ума, и между тѣмъ весьма сильная и плѣнительная, это — р о д о в о е д о с т о и н с т в о человѣка. Сильнѣе всего надмѣваетъ насъ эта губительная красота; потому что надмѣваетъ съ малыхъ лѣтъ, — съ колыбели. Не понимая еще ничего, мы уже замѣчаемъ, что съ нами обращаются съ нѣкоторымъ уваженіемъ и самоуниженіемъ и отсюда привыкаемъ потомъ смотрѣть на себя выше, нежели на другихъ… Чтобы не надмѣваться вотще своимъ мнимымъ благородствомъ, пусть имѣющій его чаще приходитъ на мѣста вѣчнаго упокоенія нашего, пусть смотритъ на могилы, скрывающія равно какъ благородныхъ, такъ и худородныхъ. Тамъ явственнѣе и разительнѣе нашего немощнаго слова услышитъ онъ разубѣдительный голосъ всѣхъ отъ вѣка почившихъ, и изъ безмолвной бесѣды ихъ узнаетъ, что, хотя условія общественныя и полагаютъ различіе между родами высокимъ и низкимъ, но въ существѣ своемъ человѣкъ всегда и вездѣ одинъ и тотъ же, — отъ кого бы ни родился онъ, все онъ — земля и пепелъ!
Недостатокъ дарованій мы вознаграждаемъ пріобрѣтеніями, — усиліями собственной д ѣ я т е л ь н о с т и. Низкій и худородный, снискиваетъ себѣ высшее значеніе службою, не одаренный особенными талантами замѣняетъ ихъ ученостію, и т. под. И это еще болѣе надмѣваетъ того и другаго и третьяго. То, что мы получаемъ въ даръ, всегда поставляетъ насъ въ нѣкоторую зависимость отъ дарующаго, — по крайней мѣрѣ благодарностію связываетъ гордый духъ нашъ: но — что пріобрѣтается нашимъ собственнымъ усиліемъ, это — чистая жертва нашему самолюбію! Все это самымъ дерзкимъ образомъ увеличиваетъ нашу самомнительность, — тѣмъ болѣе, что тутъ кромѣ сердца подаетъ льстивый голосъ и разсудокъ; отъ чего наша гордость получаетъ нѣкоторую законность… И ты, многолѣтній труженикъ и совершитель своей именитости, приди ко гробу, какъ зеркалу суеты человѣческой, — раскрой могилы давно почившаго племени, и укажи, гдѣ тутъ лежитъ великій и знатный, гдѣ мудрый и ученый? Можетъ-быть уцѣлѣла какая-нибудь полуистлѣвшая блестка золота отъ одежды именитаго и знатнаго, а отъ ученаго и того не осталось! Смерть уничтожила всѣ ихъ преимущества, а время истребило самые слѣды бытія. Не смотри, не ищи тамъ ничего великаго! Ты найдешь однѣ сухія кости. Гдѣ почили честь и слава, тамъ теперь — земля и пепелъ!
Есть способъ замѣнить недостатокъ какъ природныхъ, такъ пріобрѣтенныхъ достоинствъ, этотъ способъ — б о г а т с т в о, которое, вступивъ въ права именитости, также дѣлается предметомъ надмѣнія — и еще самаго упорнаго. Бѣдность сама (и охотно) преклоняется предъ нимъ, а бѣдность бываетъ и прекрасная и благородная и именитая и ученая… Отселѣ для богатаго открывается невозбранный путь къ суетному возношенію. Онъ пріучается смотрѣть на себя, какъ на повелителя другихь, а на имѣніе свое, какъ на вѣрную и сильную защиту свою отъ всѣхъ коловратностей жизни, ввѣряется ему, и безпечно дремлетъ умомъ и совѣстію… Но, увы! избранный хранитель не можетъ нерѣдко защитить и отъ самыхъ ничтожныхъ враговъ нашего довольства и благосостоянія. Какъ же онъ защититъ отъ страшнаго врага и разрушителя нашего — смерти? Врагъ приходитъ, — стражъ бѣжитъ… и на мѣстѣ богатаго, высившагося и надмѣвавшагося, остаются — земля, и пепелъ!
Проходитъ молодость: проходитъ время силы и крѣпости. Страсти исчезаютъ. Долговременная опытность разоблачаетъ мнимую прелесть наслажденій… утихаетъ мало-по-малу и гордость. Близится с т а р о с т ь, и человѣкъ ищетъ покоя. Уже красота его не плѣняетъ, достоинство не занимаетъ, богатство не услаждаетъ, знаніе тяготитъ; онъ уже понимаетъ суету всего этого, и осуждаетъ надмѣніе имъ, но, увы! не можетъ освободиться отъ своей суеты, — какъ дитя играетъ и услаждается своею старостію и опытностію. И разумъ и опытъ говорятъ ему, что часто молодые бываютъ и умнѣе и опытнѣе старыхъ: но ослѣпленный старецъ продолжаетъ лѣтами жизни измѣрять лѣта опытности до тѣхъ поръ, пока смерть не положитъ его во гробъ, и не докажетъ неоспоримо, что и малые и старые равно — земля и пепелъ!
Есть другаго рода старость, — старость духовная. И эта лучшая изъ доблестей человѣческихъ не только не можетъ удержать человѣка отъ искушенія гордости, но иногда сама еще подаетъ къ тому поводъ. Изъ нея выражается самый тонкій и самый увлекательный родъ гордости, г о р д о с т ь д у х о в н а я — надмѣніе добродѣтельною жизнію. Она есть прямое, вопіющее оскорбленіе любви и милости Божіей. Ибо только божественною, вседѣйственною десницею, спасающею и наставляющею, нравственная жизнь наша растетъ и укрѣпляется. Оставленный самому себѣ, человѣкъ всегда можетъ упасть съ самой высокой степени святости въ бездну грѣха, куда неудержимо влечетъ его несчастная природа… Подвижникъ благочестія! Приди и стань у гроба, въ которомъ кроется великая и страшная тайна твоей земной жизни и дѣятельности. Посмотри внимательнѣе на этого недвижнаго путника къ престолу Божію, и спроси совѣсть твою: какой судъ произнесетъ она надъ твоею святостію. Что въ тебѣ добраго, скажетъ она, это не твое, а Божіе. Не ты, а Богъ въ тебѣ, великъ и праведенъ. Ты же — смотри что такое — земля и пелелъ!
Все Божіе, братъ мой! И юность, и красота, и благородство, и праведность. И мы сами Божіи. Чѣмъ же намъ съ тобой гордиться? Но нѣтъ, въ насъ есть нѣчто и свое, не Божіе, это — с в о е есть грѣхъ, родившій смерть, превратившую насъ въ прахъ и пепелъ. Этимъ своимъ, если угодно, мы безпрепятственно можемъ гордиться. Но… гордиться грѣхомъ, — гордиться тѣмъ, что мы земля и пепелъ?! Это неразумно и неестественно. Такъ думалъ и мудрецъ Израильскій. Потому-то онъ и спрашиваетъ: почто гордится земля и пепелъ?
Земля и пепелъ!.. Мы не начинаемъ, а продолжаемъ давно начатый рядъ людей, которыхъ гордость житейская заставляла забывать, что они — земля и пепелъ. Задолго прежде насъ жили и гордились тысячи тысячъ такихъ же неразумныхъ мечтателей, какъ мы. Задолго прежде нашего времени повторялась наша исторія: красота искала первенства, вниманія и даже нечестиваго поклоненія; знатность рода посягала на права, принадлежащія заслугамъ и доблестямъ; богатство подавляло умъ и совѣсть; честь и слава лили кровь рѣкою; санъ и достоинство выходили за предѣлы требованій человѣческихъ; мудрость не находила себѣ цѣны, и въ безуміи призывала на судъ свой Премудрость божественную… Все это было и повторялось тысячекратно. Чѣмъ же все оканчивалось? Смерть всѣхъ и все превращала въ прахъ и пепелъ. Братъ — Христіанинъ! То были наши дѣды и прадѣды. Гордое время наше хвалится тѣмъ, что новое поколѣніе бываетъ умнѣе стараго... Чего же ожидать отъ нась — поколѣнія новаго? Ужели повторенія старыхъ грѣховъ и заблужденій?
Ахъ, почто гордится земля и пепелъ! Аминь.
Источникъ: А. А. Проповѣдническій кругъ подвижныхъ праздниковъ Церкви. Слова и бесѣды на воскресные, праздничные и другіе, особенно чествуемые дни постной и цвѣтной Тріоди. Часть I: Слова, бесѣды и поученія на дни постной Тріоди. — М.: Въ типографіи Бахметева, 1867. — С. 43-64.
Customer Feedback (0)