Архіеп. Амвросій Ключаревъ († 1901 г.)
Проповѣдь въ день Тезоименитства Благочестивѣйшаго Государя Императора Александра Николаевича. О любви къ отечеству [1].
Пріяхомъ, Боже, милость Твою посредѣ людей Твоихъ (Псал. 47, 10).
Въ день, посвященный торжеству въ честь Благочестивѣйшаго Государя нашего и общественной молитвѣ за Него, наши мысли и чувства естественно обращаются къ Нему, какъ виновнику торжества и предмету нашихъ молитвъ и искреннихъ благожеланій. Справедливость требуетъ сказать, что немногимъ изъ царей земныхъ доставалась счастливая доля такъ овладѣвать общею народною любовію, какъ владѣетъ ею Государь нашъ. Потому не одно сознаніе долга побуждаетъ насъ говорить о Немъ, но и чувство сердца: о Немъ хочется говорить. Не только каждый годъ, но, можно сказать, каждый день Его царствованія приноситъ намъ новыя благодѣянія; потому что изо-дня въ день постепенно зрѣютъ и обнаруживаются Его мудрыя предначертанія, и исполняются великія преобразованія, предпринятыя Имъ ко благу отечества. И намъ нѣтъ надобности исчислять Его великія дѣла: ихъ знаетъ весь міръ, и онѣ напечатлѣны въ сердцѣ каждаго русскаго человѣка. Намъ надобно думать о томъ, чѣмъ и какъ мы можемъ на дѣлѣ выражать нашу любовь къ Царю и нашу благодарность за Его благодѣянія.
Есть одно только средство для народовъ дѣятельнымъ образомъ благодарить царей: это — служить имъ по ихъ мысли, дѣйствовать въ ихъ духѣ, сообразно съ ихъ цѣлями и стремленіями. Какой же господствующій характеръ царственной дѣятельности нашего Благочестивѣйшаго Государя? — Отреченіе отъ своихъ личныхъ видовъ и принесеніе всего въ жертву благу отечества.
Сдѣлалъ ли Онъ что-нибудь подъ вліяніемъ честолюбія или властолюбія, составляющихъ величайшее искушеніе для царей и сильныхъ земли? Увлекся ли Онъ въ чемъ-нибудь блескомъ и громомъ земной славы, для которой цари, какъ свидѣтельствуетъ исторія, нерѣдко жертвуютъ благосостояніемъ своихъ народовъ и жизнію милліоновъ людей? Двигалъ ли Онъ когда-либо народныя силы на помощь личному своему другу или для отмщенія личному своему врагу? Предпринималъ ли что-нибудь подъ вліяніемъ гнѣва, вслѣдствіе личнаго оскорбленія? Заботился ли о сооруженіи какого-либо вещественнаго памятника, которымъ хотѣлъ бы увѣковѣчить имя Свое въ потомствѣ? Нѣтъ! Одна у него дума и забота — о счастіи народа, о благѣ отечества. Одинъ памятникъ Онъ желаетъ оставить по Себѣ послѣдующимъ родамъ, — это Свое царство, объединенное, умиротворенное, благоустроенное, счастливое и возвеличенное! И такъ, основное начало Его царственной дѣятельности, источникъ всѣхъ Его стремленій и побужденій есть любовь къ отечеству.
Очевидно, что въ Немъ и чрезъ Него Господь призрѣлъ милостиво на отечество наше.
Принесемъ благодареніе Господу не только словами, но и въ духѣ древняго Псалмопѣвца, «исповѣдуемъ, Боже, милость Твою среди храма Твоего!» Псалмопѣвецъ этими словами благодарилъ Бога за покровительство его родной странѣ, за славу Сіона, за благоденствіе и величіе отечества, и просилъ современниковъ: «перескажите все, чтó видите, позднимъ родамъ». Съ благодареніемъ Господу мы также можемъ утѣшиться надеждой, что и поздніе роды узнаютъ о счастіи, которое мы имѣемъ, о счастіи не только радоваться благоустроенію отечества, не только любить Царя, какъ его благодѣтеля, но и служить Ему самымъ легкимъ и пріятнымъ изъ всѣхъ родовъ служенія любовію къ отечеству; соединяться съ Нимъ въ одномъ чувствѣ, въ одномъ стремленіи, въ одномъ подвигѣ; жить одною жизнію.
Что же? Хотимъ ли мы убѣждать себя и другихъ въ томъ, что должно любить свое отечество? Нѣтъ: въ этомъ всѣ убѣждены. Хотимъ ли мы разсуждать о томъ, какъ надобно любить свое отечество? Нѣтъ: любви нельзя ни учить, ни учиться, точно также, какъ нельзя насильно заставить полюбить кого-нибудь или что-нибудь. Справедливо говорятъ, что любовь есть чувство свободное и не терпитъ принужденія. Можно только содѣйствовать развитію любви къ предмету достойному ея раскрытіемъ его совершенствъ и устраненіемъ препятствій отъ ума и сердца, мѣшающихъ ясному взгляду ума на предметъ и прямому дѣйствію впечатлѣній отъ него на наше сердце. Такъ Самъ Богъ, желая любви нашей для нашего блага, не принуждаетъ насъ къ ней, не учитъ насъ ей, но только требуетъ очищенія нашего сердца, при которомъ оно само почувствуетъ естественное влеченіе къ Нему, какъ источнику всякихъ совершенствъ.
Такъ и любви къ отечеству никто не учитъ; она есть одна изъ самыхъ крѣпкихъ естественныхъ привязанностей человѣка. Мы знаемъ Силу и свойства этой любви; она живетъ и движется въ сердцѣ каждаго изъ насъ. Можно только содѣйствовать ея расширенію и возвышенію, питая ее тѣмъ, чѣмъ она питается; можно только охранять ее, устраняя все то, что возмущаетъ ее и вредитъ ей. Въ наше время пищи для нея много: это — разнообразные труды для отечества, всѣмъ предлагаемые. Но есть и препятствія ея правильному движенію, съ которыми нужно бороться; есть обстоятельства, ее возмущающія, которыя надобно устранять. Послѣднее, то-есть, устраненіе всего, что возмущаетъ нашу любовь къ отечеству, должно быть предметомъ нашей особенной заботливости.
Главный врагъ всякой истинной любви къ земнымъ предметамъ, достойнымъ ея, есть увлеченіе или пристрастіе. Оно бываетъ тогда, когда избытокъ чувства и сила привязанности вредятъ спокойной и ясной дѣятельности ума. Въ этомъ состояніи человѣкъ преувеличиваетъ хорошія свойства любимаго предмета и не видитъ его недостатковъ. Такъ есть пристрастные родители, которые всегда склонны видѣть въ собственныхъ своихъ дѣтяхъ всевозможныя достоинства, а въ чужихъ видятъ одни недостатки. Такъ есть патріоты, для которыхъ собственная страна есть рай земной, всѣ соотечественники — лучшіе люди въ мірѣ, всѣ учрежденія — верхъ совершенства. Бываетъ и противное: любовь къ чужимъ достойнымъ предметамъ, перешедшая въ пристрастіе, заставляетъ хвалить все чужое и порицать все свое. Такъ есть домохозяева, мало живущіе дома, для которыхъ въ гостяхъ все хорошо, а дома все худо; отъ того они въ гостяхъ всегда веселы, а дома — мрачны и раздражительны. Есть и путешественники, у которыхъ, по возвращеніи на родину, не сходитъ съ языка превозношеніе всего иностраннаго и порицаніе всего родного.
Если внимательно разсудить, какой изъ этихъ двухъ родовъ пристрастія вреднѣе для блага отечества, то окажется, что пристрастіе къ отечественному, хотя само по себѣ достойно порицанія, но менѣе вредно для народовъ, чѣмъ пристрастіе къ чужому. Первое вредитъ развитію народа, препятствуя ему заимствовать то, что есть лучшаго у другихъ, но не измѣняетъ личнаго характера народа, съ ревностію бережетъ основныя начала народной силы, и хотя преувеличиваетъ, но сохраняетъ цѣльною, чуткою, бдительною и мужественною любовь къ отечеству. Пристрастіе къ иноземному, напротивъ, вредитъ чувству любви къ отечеству въ самомъ корнѣ, потому именно, что переноситъ наше сочувствіе и наши сердечныя привязанности за предѣлы отечества и, такъ-сказать, похищаетъ у него наше сердце.
Пристрастіе къ своему бываетъ источникомъ одностороннихъ и ложныхъ сужденій о благахъ чужихъ странъ, которыя могутъ быть для насъ вожделѣнны; но пристрастіе къ иноземному пораждаетъ ложный взглядъ и превратныя сужденія о благахъ, которыя мы уже имѣемъ, и нерѣдко о томъ, чтó составляетъ истинную силу народа и основаніе его благосостоянія и процвѣтанія, — а это, очевидно, гораздо опаснѣе и вреднѣе для отечества, чѣмъ первое.
Пристрастіе къ своему препятствуетъ принимать чужое добро; но пристрастіе къ чужому заставляетъ пренебрегать своимъ добромъ, расточать его, нерѣдко приносить его въ жертву для чужихъ видовъ и цѣлей, а иногда и прямо безъ борьбы отдавать чужимъ то, что пріобрѣтено трудами и кровью предковъ.
Когда пристрастіе къ своему умѣряется, постепенно разсѣвается: тогда народъ начинаетъ ясно и спокойно смотрѣть на чужое добро и усвоять его себѣ, сохраняя къ отечеству всю теплоту и силу любви. Но когда человѣкъ начинаетъ излѣчиваться отъ пристрастія къ чужому, тогда для его сердца предстоитъ еще задача полюбить свое родное, забытое и пренебреженное; а это иногда бываетъ такъ трудно, какъ переродиться, особенно, когда человѣкъ съ дѣтства воспитанъ въ иностранномъ духѣ.
Мы много осуждали нашихъ предковъ за чрезмѣрное пристрастіе ко всему родному до послѣднихъ подробностей народной жизни и обычаевъ, и осуждали справедливо. Не настала ли теперь для насъ пора осудить самихъ себя за пристрастіе къ чужому, во вредъ любви къ отечеству, и не будетъ ли это осужденіе также справедливо?
Многообъемлющее чувство любви къ отечеству слагается изъ различныхъ привязанностей. Укажемъ на нѣкоторыя изъ нихъ. Первое мѣсто занимаетъ между ними привязанность къ странѣ, гдѣ мы получили жизнь, гдѣ вкусили первыя ея радости, и гдѣ, подъ вліяніемъ различныхъ условій, сложились наши привычки и нашъ характеръ. Слово Божіе говоритъ, что Господь раздѣляетъ страны для обитанія народамъ, чтобы каждый изъ нихъ, пользуясь дарами природы въ той, которая дана ему, взыскалъ Господа, возблагодарилъ Его и служилъ Ему (Дѣян. 17, 26-28). Трудно даже мыслію обойти предѣлы страны, которую Господь далъ намъ въ обладаніе. Ни одинъ народъ никогда не имѣлъ подобной. Сосѣди смотрятъ на нее съ завистію, находятъ, что она слишкомъ для насъ обширна, исчисляютъ ея богатства и осуждаютъ насъ за неумѣнье ими пользоваться. Не обличаютъ ли они этимъ въ неблагодарности Божественному Промыслу и въ непониманіи высокаго призванія народа русскаго тѣхъ изъ насъ, которые, засмотрѣвшись на красоты чужихъ странъ, охладѣли къ своей? Предки наши звали землю русскую землею святою въ той мысли, что она въ теченіи вѣковъ служила мѣстомъ явленія великихъ знаменій промышленія Божія о народѣ нашемъ, что она обагрена кровію великихъ подвижниковъ за отечество, что освящена памятниками св. вѣры и почивающими въ ней и на ней святыми останками угодниковъ Божіихъ. Не обличаетъ ли это убѣжденіе предковъ тѣхъ изъ ихъ потомковъ, которые не путешествуютъ только по чужимъ странамъ, чтобы, какъ говоритъ Премудрый, «узнать добро и зло между людьми», а выселяются изъ своей родины, чтобы найти себѣ другую на чужбинѣ? Что же? Или имъ здѣсь тѣсно? Или земля наша скудна? Или страна наша не заслужила себѣ уваженія? Или жить съ роднымъ народомъ для нихъ унизительно? Нѣтъ! Это — жертвы развившагося въ послѣднее время до крайней степени пристрастія къ чужому, о которомъ мы говорили. Воспитанные съ малыхъ лѣтъ подъ вліяніемъ чужихъ воззрѣній, убѣжденій, привычекъ, они всѣмъ строемъ своей жизни смотрятъ вонъ изъ отечества. Имъ легче жить съ тѣми, кому они усвоены воспитаніемъ, чѣмъ съ тѣми, кому принадлежатъ по рожденію. И они живутъ многіе годы на чужбинѣ, иногда до самой смерти, лишая свое отечество силъ нравственныхъ и вещественныхъ, которыя такъ ему нужны. По какому-то тайному внушенію совѣсти они завѣщаваютъ только погребсти свои кости въ родной землѣ. Незавидное наслѣдство для отечества отъ тѣхъ, которые должны были посвятить ему свою жизнь, силы, труды! Они однакожъ оправдываютъ себя. Чѣмъ же? Одни — тѣмъ, что тамъ, въ благословенныхъ странахъ, небо яснѣе, воздухъ мягче, растительность роскошнѣе; другіе — тѣмъ, что тамъ чрежденія лучше, удобствъ жизни больше; иные наконецъ — тѣмъ, чего лучше бы и не говорить, что тамъ воспитаніе дѣтей дешевле. Но еслибъ эти добровольные изгнанники изъ отечества меньше привыкали къ нѣгѣ и роскоши, — они не боялись бы суровости воздуха своей родины. Еслибъ они больше любили отечество, то не предпочитали бы его благу красотъ природы и личныхъ наслажденій. Узнавъ доброе у другихъ народовъ, они спѣшили бы домой, какъ пчелы въ свой улей съ медомъ, чтобы водворить это добро на родинѣ. Еслибъ они лучше понимали глубокое значеніе для блага народа воспитанія дѣтей въ его средѣ, — они знали бы, что граждане, воспитанные среди чужихъ народовъ, въ ихъ духѣ, никогда не будутъ имѣть дорогой цѣны для отечества. Имъ справедливо можетъ сказать земля русская: сыны родихъ и вознесохъ, тіи же отвергошася мене.
Другой предметъ народной привязанности составляетъ родной языкъ. Мы любимъ его, потому что въ его реченіяхъ мы отъ младенчества слышимъ выраженія любви и дружбы, онъ служитъ для насъ орудіемъ пріобрѣтенія первыхъ познаній; онъ передаетъ намъ памятники народной мудрости и народной славы, и въ немъ мы съ дѣтства наслаждаемся красотами человѣческаго слова. И этимъ даромъ мы не обижены: мы имѣемъ языкъ богатый, звучный, выразительный и живописный. Предки наши не любили учиться языкамъ иностраннымъ, и это было вслѣдствіе предубѣжденія. Но что сказали бы они о тѣхъ потомкахъ своихъ, которые дѣтей своихъ съ ранняго младенчества спѣшатъ учить прежде языкамъ чужихъ образованныхъ странъ, а не своему? Они какъ будто стыдятся своего языка, какъ языка страны невѣжественной. Они озабочены тѣмъ, чтобы чужимъ народамъ ихъ дѣти не показались иностранцами; а если они на родинѣ, на своемъ языкѣ, въ своей странѣ будутъ говорить и писать какъ иностранцы, это не почитаютъ ихъ родители безчестіемъ для нихъ. Только народы порабощенные и потерявшіе всякую надежду на самостоятельность могутъ такъ пренебрегать своимъ языкомъ и съ такою заботливостію учить дѣтей языку господъ своихъ. Между тѣмъ, это пристрастіе къ языкамъ иностраннымъ, это тщеславіе предъ иноземцами, по которымъ мы стараемся привиться больше къ нимъ, чѣмъ къ своему родному народу, разлучаютъ съ народомъ тѣхъ, которые по образованію должны бы быть его руководителями. Извѣстно, что мы любимъ больше то, что лучше знаемъ, и не цѣнимъ того, что знаемъ мало. Незнаніе языка отечественнаго пораждаетъ пренебреженіе къ нему, а вмѣстѣ съ нимъ — и ко всѣмъ отпечаткамъ и памятникамъ народности, которые сохраняются въ языкѣ народа. Мы знаемъ, что должно дорожить наукой, что надобно радоваться пріобрѣтенію всякаго полезнаго свѣдѣнія отъ народовъ, успѣвшихъ больше насъ на поприщѣ просвѣщенія. Но можетъ ли народъ уважать тѣхъ изъ своихъ писателей, которые, сообщая ему новыя познанія, не умѣютъ или не хотятъ передать ихъ на чистомъ родномъ его языкѣ, а безъ всякой нужды загромождаютъ его языкъ иностранными словами, такъ что русскій человѣкъ для русскихъ книгъ долженъ еще имѣть толкователя и переводчика?
Но главный предметъ любви и благоговѣйнаго почитанія для каждаго народа есть его отечественная вѣра, какъ источникъ высшей духовной жизни. Мы исповѣдуемъ, благодатію Божіею, святую, истинную, богопреданную вѣру и принадлежимъ къ православной, богоучрежденной Церкви. Еслибы кто изъ нашихъ соотечественниковъ по невѣдѣнію въ этомъ усомнился, то его вразумятъ ученые иноземцы, изъ просвѣщеннѣйшихъ странъ міра ищущіе общенія съ нашей Церковію, или уже нашедшіе въ ней успокоеніе отъ обуревавшихъ ихъ сомнѣній и трудныхъ исканій спасительной истины. Православная вѣра есть душа нашего народа, св. Церковь есть его мать, учительница и воспитательница. Кто не знаетъ православной Церкви, тотъ не узнаетъ и не будетъ участникомъ коренныхъ, лучшихъ свойствъ нашего народа. Пока народъ русскій вѣренъ своей вѣрѣ и Церкви, онъ не утратитъ того тонкаго чувства истины и справедливости, которое составляетъ основаніе его здравомыслія и дѣлаетъ его проницательнымъ и осторожнымъ при всѣхъ обольщеніяхъ и ухищреніяхъ враговъ. Духъ благочестія и нравственнаго подвижничества, подъ руководствомъ уставовъ Церкви, есть источникъ той крѣпости внутреннихъ силъ, той покорности Промыслу, того терпѣнія въ несчастіяхъ и испытаніяхъ, той готовности къ перенесенію всякихъ лишеній и къ самопожертвованію за отечество, которыя выражались въ его великихъ дѣлахъ, свидѣтельствуемыхъ исторіей. Подъ руководствомъ Церкви сложились его обычаи и порядокъ его семейной и общественной жизни. Въ Церкви онъ вдохновляется, поучается, скорбитъ и радуется; воспоминаетъ великія событія своего прошедшаго и утверждается въ надеждѣ на будущее. Для храненія истинной Церкви онъ призванъ Промысломъ Божіимъ, и онъ будетъ расти и возвышаться только по мѣрѣ вѣрности православной Церкви. Съ жизнію Церкви сопряжена его собственная жизнь, съ ея цѣлостію — его безопасность, съ ея процвѣтаніемъ — его слава.
Если единеніе въ вѣрѣ и въ церковной жизни признается за крѣпкую связь между народами неродственными: можетъ ли оно не быть живою связію между соотечественниками? Наоборотъ, могутъ ли не отдѣляться отъ своего народа существеннымъ образомъ въ мысляхъ, стремленіяхъ, привязанностяхъ, свойствахъ, привычкахъ тѣ изъ его членовъ, которые не живутъ съ нимъ одною церковною жизнію? Мы не станемъ изображать современной печальной картины разномыслія, умственнаго и нравственнаго разложенія въ той части нашего общества, которая, вслѣдствіе ложныхъ научныхъ убѣжденій, отдѣлилась отъ Церкви, но которая имѣетъ притязанія быть руководящею частію для всего народа. Горькіе плоды этого разномыслія и отдѣленія уже показалъ намъ опытъ.
Отъ чего могло произойдти это раздѣленіе въ средѣ цѣльнаго и крѣпкаго народа? Отъ пристрастія къ иноземному. Нужно было намъ искать просвѣщенія, заимствовать благоустройство, пріобрѣтать всякаго рода улучшенія у другихъ народовъ, но безъ пристрастія, помня слова апостола: вся искушающе, добрая держите. Не нужно было жертвовать для благъ внѣшняго просвѣщенія крѣпкимъ, вѣками сложившимся, строемъ нашей внутренней жизни.
Наука полезна, но она измѣнчива, какъ все человѣческое, и не замѣнитъ вѣчныхъ истинъ православной вѣры. Искусства пріятны, какъ наслажденія, но не замѣняютъ чувствъ благочестія, возвышающихъ духъ человѣческій. Успѣхи гражданственности нужны, но они не замѣнятъ подвиговъ вѣры и любви христіанской, совершенствующихъ человѣка. Обычаи чужихъ образованныхъ странъ, можетъ-быть, всѣ хороши для нихъ, но не всѣ хороши для насъ, когда разлучаютъ насъ съ Церковію и съ народомъ, живущимъ подъ ея святыми уставами.
Какъ незамѣтно подготовилось для многихъ русскихъ гражданъ добровольное изгнаніе изъ отечества, о которомъ мы говорили прежде, также незамѣтно подготовилось для многихъ и добровольное отлученіе отъ Церкви. Безусловная вѣра въ чужую науку потрясла вѣру въ божественное откровеніе. Тѣсное сближеніе съ иновѣрцами, безъ тщательнаго изученія догматовъ православной вѣры, произвело запутанность понятій о предметахъ вѣры и отразилось неуваженіемъ къ своему исповѣданію. Отчужденіе отъ русскаго языка и неумѣренное стремленіе къ изученію языковъ чужихъ отвлекло отъ изученія языка церковнаго; богослуженіе стало непонятно; къ обрядамъ Церкви, питающимъ чувство благочестія, и къ святымъ таинствамъ, источникамъ духовной жизни, явилось охлажденіе. Подражаніе иностранцамъ въ порядкѣ домашней жизни породило пренебреженіе къ уставамъ Церкви. Посты, какъ укрѣпляющіе нравственный характеръ христіанъ православныхъ, стали предметомъ глумленія. Часы вечернихъ богослуженій отданы зрѣлищамъ и увеселеніямъ, часы богослуженій утреннихъ — безвременному сну. Церковныя торжества стали забываться; праздничный церковный благовѣстъ сталъ предметомъ недоумѣній и вопросовъ. При умноженіи наслажденій и развитіи роскоши явилось духовное разслабленіе, немощь, лѣность. Всѣ труды благочестія стали тяжки, всѣ христіанскіе подвиги подверглись нареканіямъ. Для многихъ осталось изъ церковной жизни только то, чего требуетъ и законъ гражданскій: быть крещеннымъ, повѣнчаннымъ и погребеннымъ. Явились въ средѣ русскаго народа русскіе люди, чуждые и Церкви и народу.
Перестанемъ почитать патріотами тѣхъ, которые привыкли все отечественное порицать съ раздраженіемъ. Гдѣ раздраженіе, тамъ нѣтъ любви, тамъ увлеченіе. Любовь кротка; она скорбитъ, а не порицаетъ. Будемъ осторожны по отношенію къ тѣмъ непризваннымъ преобразователямъ нашего отечества, которые хотятъ водворять въ немъ свои ученія и новые планы благоустройства нашей общественной жизни: они больше любятъ свои ученія и планы, нежели отечество; для нихъ отечество то же, чтó для врача сильное тѣло, на которомъ можно пробовать дѣйствіе новыхъ лѣкарствъ. Будемъ слѣдовать въ дѣлѣ благоустроенія отечества указаніямъ Благочестивѣйшаго Государя нашего. Будемъ вѣрны основнымъ вѣковымъ началамъ нашей народной жизни, и посвятимъ нашу ревность и труды ихъ выясненію, свободному развитію и защитѣ отъ всякаго возмущенія и чуждаго вмѣшательства. Для кого не вожделѣнно, чтобы потомство, благословляя и прославляя нашего Царя, великаго подвижника для блага отечества, присоединило съ благодарностію, что Онъ имѣлъ и достойныхъ Его сподвижниковъ? Аминь.
Примѣчаніе:
[1] Произнесена 30-го августа 1866 года въ московскомъ большомъ Успепскомъ соборѣ.
Источникъ: Полное собраніе проповѣдей Высокопреосвященнѣйшаго Архіепископа Амвросія, бывшаго Харьковскаго, съ приложеніями. Томъ I. — Изданіе Совѣта Харьковскаго Епархіальнаго женскаго училища. — Харьковъ: Типографія Губернскаго Правленія, 1902. — С. 26-36.
Customer Feedback (0)