В. С. Соловьевъ († 1900 г.)
Введеніе къ русскому изданію Διδαχὴ τῶν δώδεκα ἀποστόλων.
Съ половины настоящаго столѣтія запасъ источниковъ для исторіи древней христіанской церкви обогатился тремя открытіями. То изъ нихъ, которое быть можетъ вызвало наиболѣе надеждъ и ожиданій, всего менѣе ихъ оправдало: я разумѣю найденное на коптскомъ языкѣ гностическое сочиненіе, извѣстное подъ греческимъ названіемъ Πιστις Σοφια. О гностическихъ ученіяхъ мы знали только то, что сообщалось ихъ обличителями съ цѣлью опроверженія, собственныя же произведенія этихъ еретиковъ были, какъ извѣстно, безпощадно истреблены ревнителями благочестія. Понятно поэтому, какой интересъ должно было возбудить открытіе Πιστις Σοφια, въ которой ожидали впервые услышать собственную рѣчь гностиковъ. Къ сожалѣнію эта рѣчь оказалась весьма маловажной по своему содержанію. Это просто собраніе нѣсколькихъ однообразныхъ и напыщенныхъ гимновъ и причитаній, связанныхъ съ обычною легендарною обстановкой всякихъ апокрифовъ. Авторъ этого произведенія конечно менѣе всего думалъ излагать какое-нибудь гностическое ученіе и свѣдѣнія наши объ этомъ предметѣ не обогатились ничѣмъ существеннымъ съ открытіемъ Πιστις Σοφια.
Гораздо важнѣе и въ этомъ отношеніи было открытіе обширнаго сочиненія св. Ипполита о ересяхъ, коего небольшіе отрывки извѣстные прежде приписывались обыкновенно Оригену подъ названіемъ φιλοσοφουμενα. Хотя мы и теперь не имѣемъ этого сочиненія въ полномъ видѣ, однако открыта большая и важнѣйшая его часть, проливающая новый и ясный свѣтъ на нѣкоторые основные пункты гностицизма, какъ-то на ученіе родоначальника всѣхъ гностическихъ ересей Симона, на ученіе офитовъ, въ особенности же на систему Василида [1].
При всемъ томъ новооткрытое сочиненіе св. Ипполита несомнѣнно уступаетъ въ интересѣ и значеніи третьему, послѣднему открытію въ области древней христіанской письменности такъ-называемому ученію двѣнадцати апостоловъ (Διδαχὴ τῶν δώδεκα ἀποστόλων). Этотъ малый по объему, но великій по содержанію памятникъ освѣщаетъ и разъясняетъ намъ не какія-нибудь частныя стороны въ развитіи христіанскихъ или псевдо-христіанскихъ идей, а изображаетъ само христіанство, само живое тѣло церкви въ одинъ изъ интереснѣйшихъ моментовъ ея существованія.
Послѣ того, какъ въ церкви апостольской проявилась вся совокупность даровъ Божіихъ въ сосредоточенномъ и напряженномъ подъемѣ духовной жизни, долженъ былъ начаться процессъ медленнаго и сложнаго вырабатыванія постоянныхъ формъ церковнаго бытія, обезпечивающихъ естественное здоровье и возрастаніе тѣла Христова на основѣ сверхъестественныхъ даровъ благодати. Въ самомъ началѣ этого образовательнаго процесса должна встрѣтиться намъ краткая, но знаменательная эпоха наибольшей простоты церковнаго существованія, когда чудесное вдохновеніе первыхъ свидѣтелей Новаго Завѣта прекратилось, а полнота церковнаго строенія еще не опредѣлилась. Прежде чѣмъ первоначальный, бившій ключемъ источникъ христіанской жизни перешелъ въ опредѣленное и широкое русло исторической церкви, онъ долженъ былъ нѣкоторое время пробиваться по землѣ маловоднымъ и безформеннымъ ручейкомъ. Именно этого-то ручейка, который несмотря на свою скудость и неопредѣленность своихъ очертаній, передалъ намъ однако живую воду Христову, его-то вѣрное и полное изображеніе даетъ намъ вновь открытый памятникъ. И это безъискуственное и правдивое изображеніе церкви въ ея простѣйшемъ, зачаточномъ видѣ сразу уничтожаетъ два противуположныя между собою и одинаково ложныя представленія объ этомъ предметѣ и вполнѣ оправдываетъ истинное понятіе о развитіи церкви. Прежде чѣмъ изъ самого содержанія Διδαχη подтвердить эту нашу мысль о значеніи новооткрытаго памятника, мы должны сообщить о немъ нѣсколько краткихъ свѣдѣній и затѣмъ изложить тѣ основанія, по которымъ мы относимъ время его составленія именно къ эпохѣ непосредственно слѣдовавшей за дѣятельностью ближайшихъ учениковъ Христовыхъ.
Въ церковно-исторической наукѣ существованіе Διδαχη было извѣстно по ссылкамъ и указаніямъ различныхъ церковныхъ писателей начиная отъ Климента Александрійскаго (въ концѣ II вѣка) и кончая Никифоромъ Каллистомъ (жившимъ въ XIV в.). Изъ древнихъ писателей упомянутый Климентъ въ своихъ строматахъ, не называя прямо нашъ памятникъ, приводитъ изъ него цѣлое изреченіе какъ сказанное въ Писаніи (ὑπο της Γραφης ειρηται); Евсевій Памфилъ указываетъ на него прямо подъ названіемъ των αποστολων αἱ Λεγομεναι διδαχαι; наконецъ св. Аѳанасій Великій въ одномъ изъ своихъ посланій упоминаетъ о нашемъ памятникѣ (Διδαχη καλουμενη των αποστολων) наряду съ неканоническими книгами Ветхаго Завѣта (Премудрость Соломонова и проч.) какъ объ одномъ изъ тѣхъ сочиненій, которыя по установленію отцевъ читались въ церкви оглашеннымъ.
Хотя, какъ сказано, объ Διδαχη упоминаетъ въ XIV вѣкѣ церковный историкъ Никифоръ Каллистъ, но по всей вѣроятности лишь съ чужихъ словъ. Послѣднимъ церковнымъ писателемъ, который самъ видѣлъ и имѣлъ въ рукахъ текстъ Διδαχη слѣдуетъ считать другаго Никифора, патріарха Константинопольскаго (умершаго въ 820 г.), который сообщаетъ о размѣрѣ нашего памятника, полагая въ немъ 200 стиховъ, что приблизительно соотвѣтствуетъ нынѣ открытому тексту. Что вскорѣ послѣ патріарха Никифора, въ девятомъ же вѣкѣ, Διδαχη совершенно исчезла изъ обращенія, это можно съ большимъ вѣроятіемъ заключать изъ того, что она не попала въ «библіотеку» все читавшаго Фотія. Во всякомъ случаѣ когда съ возрожденіемъ наукъ на Западѣ началось и изученіе церковной исторіи по источникамъ, Διδαχὴ τῶν ἀποστόλων оказалась въ числѣ безслѣдно пропавшихъ памятниковъ христіанской древности.
Митрополиту никомидійскому Филоѳею Вріеннію всецѣло принадлежитъ слава открытія этого сокровища. Въ іерусалимскомъ подворьѣ въ Константинополѣ онъ нашелъ рукопись содержащую синопсисъ Ветхаго Завѣта св. Іоанна Златоустаго и еще нѣсколько мелкихъ сочиненій и между ними полный и довольно исправно написанный текстъ Διδαχη. Сдѣлавши въ 1883 году превосходное изданіе открытаго имъ памятника этотъ достойный іерархъ вполнѣ оправдалъ выпавшее на его долю счастіе. Съ появленіемъ этого изданія изсчезли всякія сомнѣнія въ томъ, что найденное сочиненіе есть то самое, о которомъ говорили Евсевій, Аѳанасій, Никифоръ и которое еще Климентъ Александрійскій цитировалъ какъ авторитетное писаніе.
Преосвященный Филоѳей справедливо замѣтивъ въ началѣ своихъ «Пролегоменъ», что открытое имъ сочиненіе близко къ апостольской эпохѣ, что оно есть памятникъ временъ древнѣйшихъ, къ сожалѣнію слишкомъ рѣшительно опредѣлилъ время составленія Διδαχη именно между 120 и 160 гг. Почтенный издатель прекрасно доказалъ, что Διδαχη не могла быть составлена позднѣе указаннаго имъ времени, но чтобы она не могла принадлежать къ болѣе ранней эпохѣ, этого онъ не показалъ. Усиленно старался доказать это нѣмецкій изслѣдователь Διδαχη извѣстный ученый Гарнакъ. Но при всемъ уваженіи къ этому заслуженному представителю германской науки, должно сказать, что его аргументація въ этомъ пунктѣ до крайности неудачна.
Гарнакъ приводитъ одно внѣшнее и нѣсколько внутреннихъ основаній для того мнѣнія, что Διδαχη не могла быть написана во времена непосредственно послѣапостольскія, а должна быть отнесена ко второй или даже третьей четверти втораго вѣка. Внѣшнее основаніе (предполагаемое также и митр. Филоѳеемъ Вріенніемъ) состоитъ въ томъ, что авторъ Διδαχη будто бы пользовался извѣстнымъ посланіемъ Варнавы. Что первыя главы Διδαχη имѣютъ много общихъ изреченій (иногда даже буквально тождественныхъ) со второю половиною посланія Варнавы, — это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Но этимъ очевидно нисколько не рѣшается вопросъ о томъ, кто у кого заимствовалъ. Ни Вріенній, ни Гарнакъ не приводятъ никакого сколько-нибудь уважительнаго основанія въ пользу первенства Варнавы, которое остается лишь произвольнымъ предположеніемъ. Напротивъ сравнивая эти два памятника легко убѣдиться въ первенствѣ Διδαχη [2]. Посланіе Варнавы лишено всякой внутренней послѣдовательности и цѣльности и состоитъ изъ разнородныхъ разсужденій и замѣчаній, которыя легко могли быть набраны изъ разныхъ источниковъ. И именно та, вторая половина этого посланія, которая совпадаетъ во многихъ мѣстахъ съ Διδαχη, связана съ первою половиною совершенно внѣшнимъ образомъ, посредствомъ такой фразы: Μεταβῶμεν δὲ καὶ ἐπὶ ἑτέραν γνῶσιν καὶ διδαχήν (перейдемъ и къ другому знанію и ученію). Въ противоположность этому Διδαχη, какъ признаетъ и Гарнакъ, отличается цѣльностью концепціи и послѣдовательностью изложенія. Возможно ли допустить, чтобы авторъ такого сочиненія прямо выписалъ свои основныя мысли изъ чужаго произведенія, при томъ несравненно низшаго по достоинству, чѣмъ его собственное. Разумѣется для безусловно-достовѣрнаго рѣшенія подобныхъ вопросовъ никакія соображенія не могутъ замѣнить прямыхъ фактическихъ указаній, отсутствующихъ въ данномъ случаѣ. Но всѣ вѣроятности склоняются въ пользу первенства Διδαχη передъ посланіемъ Варнавы. Допустивъ же это первенство мы необходимо должны отодвинуть эпоху составленія Διδαχη къ временамъ непосредственно примыкающимъ къ началу церкви. Ибо посланіе Варнавы едва ли могло быть написано позднѣе девяностыхъ годовъ перваго вѣка и слѣдовательно вѣроятнѣйшею эпохой составленія Διδαχη приходится принять восьмидесятые годы I вѣка.
До крайности шатки тѣ внутреннія основанія, которыя побудили Гарнака отнести составленіе Διδαχη къ болѣе поздней эпохѣ. Вопервыхъ онъ указываетъ на то, что нашъ памятникъ свидѣтельствуетъ о нѣкоторомъ разстройствѣ въ нравственной жизни христіанской общины. Если и свидѣтельствуетъ, то никакъ не больше, чѣмъ посланія ап. Павла къ Коринѳянамъ, подлинность и древность которыхъ не оспаривается и отрицательною критикой. Если въ пятидесятыхъ годахъ перваго вѣка могли быть между христіанами и распри и случаи грубаго разврата, то отчего же подобныя явленія не могли происходить тридцать лѣтъ спустя? Ни въ одинъ моментъ своего существованія христіанская церковь не была застрахована отъ злыхъ страстей и грѣховъ человѣческихъ.
Далѣе Гарнакъ указываетъ на упадокъ пророческаго служенія, явствующій изъ тѣхъ мѣръ предосторожности противъ лжепророковъ, какія мы находимъ въ Διδαχη. Но противъ лжепророковъ и всякихъ лжеучителей предостерегали вѣрующихъ сами апостолы въ своихъ посланіяхъ, о лже-христахъ говорится въ евангеліи, лжепророчица упоминается въ Апокалипсисѣ. Какъ въ ветхозавѣтной церкви при самомъ ея основаніи Моисей далъ израильтянамъ мѣрило для различенія истинныхъ пророковъ отъ ложныхъ, такъ подобнымъ же образомъ поступили Христосъ и апостолы при основаніи церкви новозавѣтной, и наша Διδαχη въ этомъ отношеніи прямо слѣдуетъ указаніямъ первоначальнаго христіанскаго откровенія.
Въ одномъ весьма темномъ мѣстѣ нашего памятника, которое Гарнакъ толкуетъ по своему, употребляется выраженіе древніе пророки (οἱ ἀρχαῖοι προφῆται). Подъ этимъ Гарнакъ предлагаетъ разумѣть пророковъ апостольской эпохи, ибо иначе его толкованіе всего того темнаго мѣста, о которомъ идетъ рѣчь, не имѣло бы смысла. Но затѣмъ, забывъ условный и предположительный характеръ такого соображенія, онъ выставляетъ его какъ положительный аргументъ въ пользу сравнительно поздней эпохи составленія Διδαχη: ибо, говоритъ онъ, если этотъ памятникъ называетъ пророковъ апостольскаго вѣка древними, то значитъ онъ долженъ быть отдѣленъ отъ нихъ значительнымъ промежуткомъ времени. Но на это слѣдуетъ отвѣтить, что Гарнаково толкованіе упомянутаго темнаго мѣста, требующее подъ ἀρχαῖοι προφῆται разумѣть пророковъ апостольскаго вѣка, не имѣетъ никакихъ преимуществъ передъ другими толкованіями того же мѣста, вовсе не требующими такого пониманія этого термина. Древніе пророки и здѣсь всего естественнѣе означаютъ пророковъ ветхозавѣтныхъ (какъ это принимаетъ и Вріенній), а въ такомъ случаѣ это выраженіе ничего не можетъ сказать намъ о времени составленія Διδαχη.
Ничего не говорятъ объ этомъ времени и тѣ цитаты изъ евангелій, которыя находятся въ Διδαχη и которыя по мнѣнію Гарнака должны доказывать позднюю эпоху этого памятника. Но вопервыхъ, чтобы относить написаніе нашихъ синоптическихъ евангелій (ибо Іоанномъ авторъ Διδαχη очевидно не пользовался), чтобы относить эти евангелія ко второму вѣку, нужно имѣть слишкомъ крѣпкую вѣру въ соображенія извѣстной критической школы, которая къ тому же сама не согласна съ собою на этотъ счетъ. А вовторыхъ никакъ нельзя съ увѣренностью сказать, чтобы авторъ Διδαχη пользовался нашими евангеліями въ томъ видѣ, въ какомъ мы ихъ имѣемъ. Онъ не ссылается на то или другое евангеліе, какъ на какую-нибудь опредѣленную книгу, а говоритъ вообще о благовѣствованіи Господнемъ. И за исключеніемъ молитвы Господней, которая конечно была хорошо извѣстна въ церкви съ самаго начала, всѣ остальныя евангельскія цитаты въ Διδαχη настолько кратки (наприм. не давай святыни псамъ или: люби ближняго, какъ самого себя и т. д.), что буквальное совпаденіе ихъ съ соотвѣтетвующими текстами нашихъ евангелій ровно ничего не доказываетъ. Эти краткія изреченія могли быть взяты авторомъ Διδαχη изъ тѣхъ «словъ Господнихъ» (Λογια του Κυριου), которыя потомъ цѣликомъ вошли въ составъ синоптическихъ евангелій.
Говоря въ послѣдней главѣ о второмъ пришествіи Христовомъ, Διδαχη не ставитъ этого грядущаго событія ни въ какую связь съ разрушеніемъ Іерусалима и судьбами еврейскаго народа. Гарнакъ и въ этомъ видитъ «внутреннее основаніе» относить нашъ памятникъ ко второму вѣку. Однако все, что можно по праву вывести изъ указаннаго обстоятельства, есть лишь то, что Διδαχη написана послѣ разрушенія Іерусалима и рѣшительнаго отдѣленія христіанской церкви отъ іудейства. Но въ этомъ никто и не сомнѣвался.
Наконецъ Гарнакъ видитъ признакъ сравнительно поздней эпохи въ ослабленіи евангельскихъ требованій полнаго самоотреченія, особенно относительно имуществъ. Евангеліе говоритъ, отдай все свое имущество бѣднымъ, а Διδαχη предписываетъ давать бѣднымъ лишь часть своего имѣнія и то съ разборомъ. Но тутъ Гарнакъ вопервыхъ смѣшиваетъ заповѣдь совершенства, съ положительнымъ предписаніемъ, а вовторыхъ, онъ забываетъ, что и въ апостольской церкви заповѣдь евангельскаго совершенства осуществлялась лишь въ самомъ началѣ, когда у всѣхъ была одна душа и общее достояніе. А затѣмъ уже въ эпоху дѣятельности ап. Павла мы не находимъ никакихъ указаній на общеніе имуществъ. Если такой выдающійся ученый какъ Гарнакъ не могъ найти лучшихъ аргументовъ для поддержанія своего мнѣнія, то не нужно никакой особенной смѣлости, чтобы отбросить это мнѣніе какъ ни на чемъ не основанное.
Итакъ ничто не препятствуетъ намъ отнести время составленія Διδαχη къ эпохѣ непосредственно послѣапостольской, т.-е. къ концу перваго столѣтія [3]. А нѣкоторыя соображенія рѣшительно заставляютъ насъ остановиться именно на этомъ времени.
Если мы сравнимъ ту картину церковныхъ отношеній, которую представляетъ намъ Διδαχη съ тѣми данными, которыя мы находимъ въ посланіяхъ св. Игнатія Богоносца, — разумѣется въ тѣхъ изъ нихъ, коихъ подлинность признается наиболѣе безпристрастными и основательными критиками [4], то насъ поразитъ огромная перемѣна, которая должна была произойти въ церкви въ промежутокъ времени между появленіемъ Διδαχη и посланіями св. епископа антіохійскаго. Въ «ученіи двѣнадцати апостоловъ» всѣ отношенія и отправленія церковныя представляются in statu nascenti, въ неопредѣлившемся безформенномъ видѣ, въ посланіяхъ Игнатія все существенное является уже кристализованнымъ и вошедшимъ въ твердыя рамки; не только общій іерархическій принципъ церкви (существовавшій изначала) получаетъ болѣе отчетливое опредѣленіе, но и особыя формы церковнаго строенія выступаютъ оъ ясною раздѣльностью. Въ то время какъ Διδαχη показываетъ намъ во главѣ церкви за разъ апостоловъ, пророковъ, учителей, епископовъ и діаконовъ, причемъ нѣкоторыя изъ этихъ служеній ничѣмъ между собою не связаны, а другія напротивъ (именно епископы и діаконы) ничѣмъ не разграничены, — въ посланіяхъ Игнатія все священнослуженіе и управленіе церковью оказывается правильно сосредоточеннымъ въ единомъ ясно расчлененномъ іерархическомъ строѣ съ тремя раздѣльными и опредѣленными степенями епископа, пресвитера и діакона. Мы полагаемъ, что нѣтъ ни малѣйшей возможности допустить, что такой значительный успѣхъ въ отчетливости и твердости церковнаго строенія былъ достигнутъ въ предѣлахъ одного и того же поколѣнія. Такимъ образомъ мы непремѣнно должны предположить, что со времени написанія Διδαχη прошло 20 или 25 лѣтъ до появленія (подлинныхъ) посланій св. Игнатія Богоносца. А такъ какъ эпоха сихъ послѣднихъ съ достаточною достовѣрностью пріурочена къ 107 году, то это указываетъ на восьмидесятые годы перваго вѣка, какъ на самое вѣроятное (по нашему мнѣнію единственно вѣроятное) время составленія Διδαχη.
Въ подтвержденіе этого можно привести еще одно обстоятельство. Въ нашемъ намятникѣ нѣтъ ни малѣйшихъ указаній на какія-нибудь гоненія или мученія христіанъ со стороны языческаго государства и народа. Если, какъ мы увѣрены, Διδαχη написана въ восьмидесятыхъ годахъ перваго вѣка, тогда такое умолчаніе совершенно понятно. Ибо единственное бывшее до того гоненіе Нероново имѣло вполнѣ исключительный характеръ и не могло вызывать никакихъ общихъ предписаній. Между тѣмъ уже съ первыхъ годовъ втораго вѣка начались въ обширныхъ размѣрахъ правильныя уголовныя преслѣдованія христіанъ во всей римской имперіи, въ виду которыхъ такое всеобъемлющее руководство христіанской жизни какъ Διδαχη, если бы оно было написано во второмъ вѣкѣ, никакъ не могло бы обойтись безъ какихъ-нибудь указаній или наставленій.
Если къ этому соображенію присоединить два вышеприведенныя, а именно: 1) заимствованія изъ Διδαχη, находимыя нами въ такомъ древнемъ произведеніи христіанской письменности какъ посланіе Варнавы и 2) огромную разницу въ картинѣ церковнаго устройства, какъ она представляется въ нашемъ памятникѣ съ одной стороны и въ подлинныхъ посланіяхъ св. Игнатія Богоносца — съ другой; то становится болѣе чѣмъ вѣроятнымъ, что время составленія Διδαχη должно отнести къ концу перваго вѣка, опредѣленнѣе къ восьмидесятымъ годамъ этого вѣка 80-90 гг.).
Что касается до мѣста составленія Διδαχη, то есть основаніе признать, что это сочиненіе появилось первоначально въ Египтѣ. Неоднократно употребляемое въ нашемъ памятникѣ славословіе (доксологія) отличается пропускомъ слова царство, а этотъ пропускъ есть отличительный признакъ именно египетской церкви.
Обращаясь къ самому содержанію Διδαχη мы находимъ прежде всего, что при крайней простотѣ церковнаго быта, отразившагося въ этомъ памятникѣ, тутъ уже присутствовали вполнѣ всѣ образовательныя стихіи христіанской церкви, но только въ зачаточномъ, слитномъ видѣ. Хотя преимущественное вниманіе апостольскаго ученія обращено на заповѣди и предписанія христіанской нравственности, но вмѣстѣ съ тѣмъ мы видимъ здѣсь и начало вселенской іерархіи и основу догматическаго ученія и наконецъ первичный образъ важнѣйшихъ таинствъ.
Во главѣ церковнаго священноначалія являются въ Διδαχη такъ-называемые апостолы. Правильное пониманіе этого термина дастъ намъ ключъ къ уразумѣнію всего церковнаго порядка того времени. Отвѣтъ на вопросъ: что такое были эти апостолы, весьма облегчается тѣмъ, что мы съ достовѣрностью можемъ сказать, чѣмъ они не были. Вопервыхъ, они не были простыми проповѣдниками и толкователями слова Божія, ибо для этого служенія были особыя лица въ церкви — учители (διδασκαλοι). Вовторыхъ, апостолы не были непремѣнно обладателями особаго личнаго дара — пророческаго вдохновенія, ибо носители такого вдохновленія — пророки ясно отличаются отъ апостоловъ. Наконецъ въ третьихъ апостолы не были спеціально управителями мѣстныхъ церквей, распорядителями церковныхъ дѣлъ, ибо для этого служенія избирались опять-таки особыя лица — епископы и діаконы, которые отнюдь не смѣшиваются съ апостолами [5]. Безъ сомнѣнія какъ сами апостолы проповѣдывали слово Божіе, такъ ничто не мѣшало имъ и пророчествовать, если на нихъ находило вдохновеніе свыше; и къ нимъ же навѣрное обращались христіанскія общины за высшимъ руководствомъ всѣхъ церковныхъ дѣлъ. Другими словами, они могли исполнять всѣ другія священныя служенія, могли замѣнять собою и учителей и пророковъ и епископовъ, но дѣло въ томъ, что ихъ никто замѣнять не могъ. Этотъ ихъ отличительный и незамѣнимый характеръ не состоялъ въ какомъ-нибудь опредѣленномъ служеніи, ибо всѣ церковныя отправленія распредѣлялись между учителями, пророками, епископами и діаконами. Если же такимъ образомъ отличительное свойство апостольства состояло не въ особенности служенія, то оно могло составить лишь въ чрезвычайности полномочія. Какого же рода были эти полномочія у такъ-называемыхъ апостоловъ?
Апостолъ, т.-е. посланный, предполагаетъ посылающаго, причемъ ясно, что посылающій выше посланнаго и сообщаетъ этому послѣднему всѣ его полномочія. Если у средневѣковыхъ Вальденсовъ или у новѣйшихъ Ирвингіанъ мы находимъ «апостоловъ», которыхъ никто никуда не посылалъ, которые не были уполномочены никакою высшею властью, то это происходитъ очевидно отъ того, что «апостолы» этихъ сектъ суть лишь искусственное подражаніе такому учрежденію древней церкви, смыслъ котораго неясенъ для подражателей. Но въ самой церкви перваго вѣка подобныхъ искусственныхъ выдумокъ быть не могло. Если здѣсь говорится о посланныхъ, то онѣ навѣрно какъ-нибудь въ самомъ дѣлѣ посылались и уполномочивались. Столь же несомнѣнно, что высшія полномочія въ церкви Христовой могли происходить или непосредственно отъ Христа или же отъ тѣхъ, кого Онъ Самъ сдѣлалъ участниками Своей власти въ церкви, т.-е. отъ тѣхъ Его учениковъ, которые называются апостолами въ тѣснѣйшемъ смыслѣ этого слова. Если нашъ памятникъ составленъ въ восьмидесятыхъ годахъ перваго вѣка, то между «апостолами» (въ широкомъ смыслѣ), о которыхъ тамъ говорится, могли быть и непосредственные ученики Христовы изъ числа семидесяти; но большая часть этихъ «апостоловъ» конечно состояла изъ получившихъ свои полномочія не отъ самого Христа, а отъ тѣхъ двѣнадцати, коихъ авторитетомъ наша Διδαχη въ самомъ началѣ освящаетъ свои наставленія.
Итакъ мы видимъ, что непрерывность священнаго пути Христова или полнота іерархической власти, преемственно идущей отъ Христа черезъ двѣнадцать апостоловъ, существовала и въ ту эпоху, которая изображается въ Διδαχη. Іерархическій принципъ имѣлъ свое реальное осуществленіе и въ тогдашней церкви, хотя частные способы этого осуществленія еще не установились, не вошли въ однообразный порядокъ и весьма различались отъ теперешнихъ формъ. Главное различіе состоитъ здѣсь въ томъ, что совокупность теперешней епископской власти и служенія не была еще тогда сосредоточена для каждой мѣстной церкви въ рукахъ одного лица: высшая и вселенская сторона іерархическаго служенія представлялась тогда такъ-называемыми апостолами, а низшія и мѣстныя функціи исполнялись выборными лицами, носившими названіе епископовъ, которое такимъ образомъ лишь отчасти соотвѣтствовало теперешнему значенію этого слова. Но если вслѣдствіе этого мы не имѣемъ права отождествлять тогдашнихъ епископовъ съ нынѣшними, то столь же несправедливо было бы утверждать, что въ то время вовсе не было той высшей святительской власти, которая нынѣ представляется епископамъ: эта власть была и тогда, но только она принадлежала лицамъ съ другимъ названіемъ, именно съ названіемъ апостоловъ, тогда какъ званію епископа соотвѣтствовали лишь низшіе аттрибуты іерархическаго служенія. Подобно тому какъ титулъ Императора принадлежалъ сначала простымъ полководцамъ, а впослѣдствіи сталъ обозначать верховную власть, такъ и титулъ епископа, выражающій нынѣ высшую священную власть въ церкви, первоначально принадлежалъ простымъ выборнымъ управителямъ или надзирателямъ церковнымъ. Но какъ самодержавные властители существовали подъ другими именами прежде чѣмъ стали называться Императорами, точно также и святители церкви существовали подъ другимъ именемъ прежде чѣмъ стали называться епископами.
Само собою разумѣется, что въ тѣхъ городахъ, гдѣ непосредственные апостолы Христовы сами ставили церковныхъ предстоятелей изъ мѣстныхъ христіанъ, такіе предстоятели по отбытіи апостоловъ изъ ихъ церкви совмѣщали въ себѣ и власть святительства и должность церковнаго надзирательства, причемъ они конечно не могли называться апостолами (ибо никуда не посылались, а оставались на мѣстѣ), а вѣроятно носили названіе епископовъ, которое въ такихъ случаяхъ соотвѣтствовало теперешнему употребленію этого слова. Вообще нѣтъ ни основанія ни надобности предполагать, что іерархическая связь церкви вездѣ проявлялась одинаковымъ образомъ. Были города (преимущественно митрополіи древняго міра), гдѣ непосредственные посланники Христовы сами ставили епископовъ, которые дѣлались и преемниками ихъ святительской власти. Въ другихъ городахъ, или цѣлыхъ областяхъ они оставляли своихъ учениковъ съ полномочіемъ устраивать правильное церковное управленіе (напр. Титъ, оставленный апостоломъ Павломъ на островѣ Критѣ). Но были и такія мѣстныя церкви (и вѣроятно ихъ было большинство), гдѣ дѣло происходило иначе, и именно такъ, какъ изображается въ Διδαχη. Приходили посланные (αποστολοι) имѣвшіе свои полномочія отъ непосредственныхъ учениковъ Христовыхъ, приносили отъ нихъ благословеніе Господне на мѣстную церковь и принимались ею какъ самъ Господь. Наставивъ затѣмъ церковь своимъ совѣтомъ, эти странствующіе святители въ тотъ же или самое позднее, на другой день шли дальше, а освященная ими церковь продолжала управляться сама собою посредствомъ избираемыми епископовъ и діаконовъ. Какимъ образомъ въ послѣдующее время совершилась повсюду передача святительскихъ полномочій отъ «апостоловъ» посвященныхъ свыше для вселенскаго служенія въ руки простыхъ епископовъ, выборныхъ мѣстными общинами христіанъ, объ этомъ у насъ нѣтъ никакихъ достовѣрныхъ свѣдѣній. Несомнѣнно только, что во второмъ вѣкѣ этотъ переходъ былъ уже совершившимся фактомъ. При всей важности этого факта не слѣдуетъ однако слишкомъ преувеличивать его значенія. Дѣло шло вовсе не о созданіи новой іерархической власти, а лишь о закрѣпленіи той, которая непрерывно дѣйствовала въ церкви съ самаго начала. Странствующіе святители перваго вѣка осѣли по мѣстамъ и соединили свою высшую вселенскую власть съ должностью мѣстныхъ церковныхъ управителей, принявъ отъ сихъ послѣднихъ и названіе епископовъ, какъ болѣе соотвѣтствующее своему новому образу жизни. А такъ какъ уже въ эпоху Διδαχη епископы могли замѣнять пророковъ и учителей, то тѣмъ болѣе получивши высшій святительскій авторитетъ чрезъ соединеніе своей должности съ апостольскими полномочіями, новообразовавшійся епископатъ естественно могъ сосредоточить въ себѣ пророческое и учительское служеніе, т.-е. дѣло нравственнаго и умственнаго воспитанія и руководительства христіанскаго народа. Но чѣмъ болѣе возвышалось и усложнялось значеніе епископовъ какъ главныхъ пастырей церкви, тѣмъ необходимѣе становилось образованіе другихъ низшихъ степеней пастырства. И дѣйствительно по мѣрѣ того какъ прежніе «надзиратели» церковные становились на мѣсто апостоловъ и пророковъ, изъ общей формы пастырскаго служенія яснѣе выступали, выдѣлялись и такъ-сказать отвердѣвали особыя іерархическія степени пресвитеровъ и діаконовъ, которыя въ церкви апостольской получили лишь основоположительное начало. Въ нашемъ памятникѣ о пресвитерахъ вовсе ничего не говорится, а діаконы упоминаются рядомъ и нераздѣльно съ епископами, какъ два служенія однородныя и однозначительныя.
Итакъ по отношенію къ церковному устройству данныя нашего памятника приводятъ насъ къ слѣдующимъ заключеніямъ:
1) Непрерывность іерархическаго преемства и вселенская связь мѣстныхъ церквей сохранялась (въ эпоху составленія Διδαχη) посредствомъ странствующихъ апостоловъ, которые были настоящими святителями того времени.
2) Іерархическое строеніе церкви находилось въ зачаточномъ видѣ, отличаясь съ одной стороны недостаткомъ сосредоточенности, ибо святительская власть не была связана нераздѣльно съ властью церковнаго управленія, а существовала и особо, а съ другой стороны отличаясь недостаткомъ расчлененности, ибо степени пресвитерства и діаконства еще не утвердились и не выдѣлились ясно изъ общей должности церковнаго управленія.
Переходя къ догматическому содержанію нашего памятника, мы находимъ здѣсь кромѣ вѣры въ живаго личнаго Бога вполнѣ отчетливое исповѣданіе Господа Іисуса какъ Христа (Мессіи), сына Давидова и сына Божія, сообщившаго людямъ начало новой духовной жизни, основавшаго церковь, какъ начатокъ царства Божія и имѣющаго вторично прійти для полнаго осуществленія этого царства Божія при кончинѣ земнаго міра и воскресеніи всѣхъ умершихъ святыхъ. Итакъ мы заключаемъ въ этомъ отношеніи, что въ эпоху составленія Διδαχη
3) Христіанское ученіе отнюдь не ограничивалось одними нравственными предписаніями или правилами доброй жизни, но основывалось на положительной догматической истинѣ о Христѣ-Спасителѣ, а въ Немъ и чрезъ Него о воскресеніи мертвыхъ и вѣчной жизни.
4) Догматическое ученіе церкви существовало тогда лишь въ своей первоначальной простой основѣ и при отсутствіи болѣе частныхъ или подробныхъ догматическихъ опредѣленій допускало (въ предѣлахъ упомянутой истины) широкую свободу различныхъ мнѣній и толкованій, причемъ возможны были для вѣрующихъ болѣе или менѣе важныя ошибки [6].
Наконецъ, что касается до таинствъ, то авторъ Διδαχη, говоря подробно о крещеніи и объ евхаристіи, несомнѣнно имѣетъ въ виду дѣйствительныя таинства. Это видно уже изъ того мѣста, гдѣ предписывается допускать къ священной трапезѣ только крещенныхъ во имя Господне, ибо объ этомъ сказалъ Господь: «не давайте святыни псамъ». Если некрещеные приравниваются къ псамъ, которымъ не должно давать святыни, то ясно, что крещеніе не могло представляться простымъ обрядомъ или символомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ какъ подъ тою святыней, которую запрещено бросать псамъ, разумѣется именно евхаристія, то очевидно, что это была не простая трапеза, а слѣдовательно и евхаристическія молитвы были не простымъ благодареніемъ за пищу и питье. Впрочемъ должно замѣтить, что образъ совершенія этихъ таинствъ представляетъ въ изложеніи Διδαχη крайнюю степень простоты. Въ особенности способъ совершенія евхаристіи имѣетъ мало наружнаго сходства съ нашею обѣдней. Говорится еще въ нашемъ памятникѣ о покаяніи и исповѣданіи грѣховъ въ церкви, но приписывается ли этому какое-нибудь таинственное значеніе, или же разумѣются лишь чисто-нравственныя дѣйствія — рѣшить трудно. Итакъ заключаемъ, что во время составленія нашего памятника
5) Существовали въ церкви особыя священнодѣйствія (крещеніе и евхаристія), которымъ усвоялось таинственное благодатное значеніе и которыя имѣли исключительную важность въ жизни христіанъ.
6) Эти священнодѣйствія по способу своего совершенія не представляютъ въ данную эпоху той полноты, которую получили въ послѣдующія времена.
Вообще же говоря мы находимъ, что въ древней церкви, изображаемой нашимъ памятникомъ,
7) Существовали всѣ положительныя начала церковнаго бытія, которыя потомъ разрослись въ сложную систему іерархическихъ отношеній, догматическихъ опредѣленій и таинственныхъ священнодѣйствій; но все это существовало лишь въ зародышѣ, иногда въ едва замѣтныхъ очертаніяхъ и не имѣло той полноты и опредѣленности, какія представляетъ позднѣйшая церковь.
Два воззрѣнія на характеръ первоначальнаго христіанства рѣшительно подрываются тѣми данными, которыя находятся въ новооткрытомъ памятникѣ. Вопервыхъ то воззрѣніе, которое хочетъ свести христіанскую религію къ одному ученію нравственности безъ всякихъ догматическихъ основъ и таинствъ, каковыя согласно этому воззрѣнію суть лишь позднѣйшія искусственныя прибавки; и вовторыхъ то противоположное воззрѣніе, которое утверждаетъ, что всѣ нынѣ существующія въ церкви формы и предѣленія іерархическія, догматическія, равно какъ и таинства существовали неизмѣнно съ самаго начала въ томъ же видѣ и съ тѣмъ же значеніемъ, какъ теперь. Оба эти воззрѣнія — и раціонализмъ и старовѣрчество [7] — сходятся между собою въ томъ, что одинаково рѣшительно отрицаютъ всякое развитіе въ церкви; ибо согласно первому изъ нихъ полнота церковныхъ формъ, исторически существующая, не развилась извнутри самой христіанской религіи, а состоитъ изъ произвольныхъ (по нѣкоторымъ даже злонамѣренныхъ) вымысловъ отдѣльныхъ церковныхъ людей; согласно же второму воззрѣнію вся эта полнота церковныхъ формъ и опредѣленій была дана изначала въ готовомъ видѣ и не требовала поэтому никакого внутренняго возрастанія и развитія.
Противъ перваго раціоналистическаго воззрѣнія, стремящагося вынуть изъ христіанства самую его душу и оставить одно видимое тѣло мертвыхъ дѣлъ, противъ этой тенденціи громко свидѣтельствуетъ нашъ памятникъ, когда поставляетъ на такое видное мѣсто таинства крещенія и евхаристіи, когда въ основу всего своего ученія онъ кладетъ истину Мессіи пришедшаго, а вѣнцомъ своихъ упованій полагаетъ того же Мессію, чудеснымъ образомъ грядущаго не для того, чтобы водворить спокойную и довольную жизнь на землѣ, а для того, чтобы разрушить этотъ міръ, собрать Свою церковь живущихъ, воскресить свою церковь умершихъ и на ихъ основѣ создать новое чудесное и таинственное царство Божіе. Громко свидѣтельствуетъ нашъ памятникъ о сверхразсудочномъ характерѣ древняго христіанства также и усвоенною имъ евангельскою формулою крешенія во имя Отца и Сына и Святаго Духа, въ ней же предначертано высшее, недоступное обыкновенному разсудку, ученіе христіанской теологіи. Даже въ самую область нравственныхъ предписаній и правилъ жизни Διδαχη вноситъ элементъ враждебный раціонализму, именно элементъ аскетическій, притомъ формально опредѣленный (посты въ извѣстные дни недѣли).
Но столь же краснорѣчиво свидѣтельствуетъ нашъ драгоцѣнный памятникъ и противъ старовѣрческаго взгляда на церковь, какъ на безусловно неподвижный складъ разъ навсегда опредѣленныхъ формъ и отношеній, свидѣтельствуетъ указаніемъ совершенно инаго іерархическаго устройства (при тождествѣ іерархическаго принципа); свидѣтельствуетъ чрезвычайною неопредѣленностью своихъ догматическихъ понятій; свидѣтельствуетъ крайнею простотою совершенія излагаемыхъ имъ таинствъ.
И настолько непреложно и непререкаемо свидѣтельство нашей Διδαχη противъ обоихъ упомянутыхъ воззрѣній, что сторонники того и другаго, не имѣя никакой надежды перетолковать это свидѣтельство въ свою пользу, должны были ради самозащиты прибѣгнуть къ отчаянному средству — къ искаженію самаго памятника прямо фальшивымъ его переводомъ. Такъ анонимный переводчикъ Διδαχη въ одномъ московскомъ журналѣ, стараясь исключить изъ этого сочиненія все таинственное и священное, дошелъ до того, что запрещеніе принимать евхаристію некрещеннымъ онъ передалъ какъ запрещеніе садиться за обѣдъ не умывшись.
Гораздо тоньше и искуснѣе поступилъ другой переводчикъ (въ «Трудахъ Кіевской Духовной Академіи» № 11, 1884 г.), держащійся очевидно извѣстнаго ученія о безусловной неподвижности церкви. Его переводъ вообще точенъ и удовлетворителенъ, да и нельзя было бы въ академическомъ органѣ помѣстить «вольное подражаніе» историческому памятнику. Только одно слово вмѣсто другаго въ одномъ мѣстѣ, да еще одна фраза вмѣсто другой — вотъ и всѣ измѣненія, которыя позводилъ себѣ академическій переводъ. Для всякаго, имѣющаго какія-нибудь церковно-историческія и богословскія понятія (а тѣмъ болѣе для ученыхъ богослововъ Кіевской академіи), намъ кажется, должно быть ясно при чтеніи Διδαχη что въ тогдашней церкви святительскія полномочія принадлежали странствующимъ «апостоламъ», а епископы были лишь выборными надзирателями мѣстныхъ церквей. Но если тогда было такое раздвоеніе іерархической власти, какого теперь нигдѣ не существуетъ, то значитъ въ іерархическомъ строѣ церкви произошла довольно значительная перемѣна, а, этого-то и не хочется допустить извѣстной теоріи. Какъ же тутъ быть? Говорится правда въ Διδαχη что епископы (и діаконы) исполняютъ служеніе пророковъ и учителей. Но пророки и учители развѣ имѣли святительскія полномочія? Значитъ этимъ дѣло нисколько не поправляется. Остается только одно: взять да вмѣсто «учителей» поставить «апостоловъ»; тутъ уже повидимому все будетъ какъ слѣдуетъ: апостолы были несомнѣнно святителями, и если епископы (тогдашніе) могли всегда ихъ замѣнять, то значитъ и они были настоящими святителями, что и требовалось доказать. При этомъ однако изобрѣтательный переводчикъ упустилъ изъ виду двѣ вещи: вопервыхъ приписывая тогдашнимъ епископамъ святительскія полномочія апостоловъ, приходится тоже самое приписать и діаконамъ, ибо о нихъ нераздѣльно съ епископами говорится въ Διδαχη, что они могутъ исполнять служеніе пророковъ и учителей (т.-е. по нашему переводчику — апостоловъ). А вовторыхъ вслѣдствіе этого подложнаго слова въ переводѣ происходитъ нѣчто еще болѣе неудобное; ибо тутъ же въ Διδαχη говорится, что епископы рукополагались прямо самою общиною христіанъ, т.-е. простыми мірянами (χειροτονήσατε οὖν ἑαυτοῖς ἐπισκόπους κτλ.), и если согласно переводчику эти тогдашніе епископы обладали святительскими полномочіями апостоловъ, то выходитъ, что они получали эти апостольскія полномочія отъ мѣстной общины, отъ своей паствы, отъ простыхъ мірянъ (!!!) Такимъ образомъ желая спасти безусловную неизмѣнность іерархическихъ формъ, нашъ академическій переводъ незамѣтно выбрасываетъ за бортъ самый іерархическій принципъ церкви и отцѣживая комара безъ всякой надобности глотаетъ верблюда. Другой комаръ, противъ котораго кіевскій переводчикъ употребилъ столь же непозволительное средство, представляется тремя маленькими словами οὐ πάντων δέ въ концѣ послѣдней главы, гдѣ говорится о будущемъ воскресеніи мертвыхъ: «но не всѣхъ, замѣчаетъ нашъ памятникъ, а какъ сказано: пріидетъ Господь и всѣ святые съ нимъ». Для той анти-исторической теоріи, которая отрицаетъ всякое развитіе догматовъ и утверждаетъ, что всѣ пункты принятаго нынѣ догматическаго ученія имѣли съ самаго начала обязательную опредѣленность, для этой теоріи приведенныя слова дѣйствительно представляютъ нѣкоторое затрудненіе. Какъ же быть? Не отказываться же отъ теоріи изъ-за трехъ ничтожныхъ словъ? Гораздо проще поставить вмѣсто нихъ другія: вмѣсто «но не всѣхъ» сказать: «но это еще не все». Оно какъ будто и похоже; между тѣмъ смыслъ другой и даже почти совсѣмъ никакого смысла. За то въ глазахъ большинства читателей, не справляющихся съ подлинникомъ, спасена теорія объ одинаковой и всегдашней обязательности всѣхъ пунктовъ церковной догматики. Для такой прекрасной цѣли можно пожертвовать и историческою истиною и греческою грамматикой [8].
Если двѣ противоположныя теоріи, одинаково отрицающія развитіе церкви, обличаемыя во лжи новооткрытымъ памятникомъ, чтобы избавиться отъ этихъ обличеній прибѣгаютъ къ искаженію самого памятника, то этимъ онѣ сами подписываютъ свой смертный приговоръ. Съ другой стороны та теорія, которая въ новооткрытомъ памятникѣ съ такимъ исключительнымъ значеніемъ находитъ себѣ только подтвержденія и ни малѣйшаго противорѣчія, тѣмъ самымъ получаетъ наилучшее оправданіе и свидѣтельство своей истинности. Такова именно теорія всесторонняго развитія церкви, какъ живаго организма. Эта теорія утверждаетъ безусловную неизмѣнность въ существѣ церковной іерархіи, догмата и таинствъ и вмѣстѣ съ тѣмъ допускаетъ разнообразныя измѣненія всѣхъ частныхъ опредѣленій церковнаго бытія во всѣхъ трехъ главныхъ его сферахъ, но только такія измѣненія, которыя происходятъ извнутри согласно даннымъ общимъ формамъ, путемъ органическаго возрастанія и разростанія самой церкви. Согласно этой теоріи въ ту критическую эпоху, которая изображается въ Διδαχη, церковь должна была представлять именно ту самую картину, какую мы дѣйствительно находимъ въ нашемъ памятникѣ.
Была іерархія въ существѣ своемъ — въ освященіи свыше, въ преемственномъ полномочіи странствующихъ апостоловъ. Но частныя формы іерархіи не были похожи на теперешнія, въ нихъ не было ни настоящей цѣльности, ни настоящаго разчлененія, — такъ выходитъ по нашей теоріи и такъ оказывается было на самомъ дѣлѣ. Далѣе былъ основный догматъ христіанскаго откровенія и въ немъ уже было можно различать нѣкоторыя частныя жизненныя истины, но еще больше было неяснаго и неопредѣленнаго. И тутъ наша теорія сходится вполнѣ съ дѣйствительностью. Были наконецъ настоящія таинства — крещеніе, евхаристія, быть-можетъ покаяніе, но далеко не въ такихъ опредѣлившихся формахъ, въ какихъ теперь они совершаются въ церкви.
Есть люди, которые никакъ не могутъ совмѣстить въ своей головѣ представленія о жолудѣ съ представленіемъ о дубѣ. Одни изъ нихъ хватаются за жолудь и кричатъ, что онъ только и есть настоящее растеніе, которымъ можно питаться, а что дубъ выдуманъ послѣ для чьего-то употребленія. Другіе напротивъ, пораженные величіемъ дуба, никакъ не хотятъ допустить, чтобы такое могучее дерево произошло изъ такой маловажной вещицы какъ жолудь. Они кричатъ даже, что это противорѣчитъ православію, что все это выдумки нечестивыхъ протестантовъ и католиковъ.
Намъ же достовѣрное знаніе о томъ, что изъ малаго желудя произошелъ великій дубъ, нисколько не помѣшаетъ пребывать подъ его благодатною тѣнью [9].
6 іюня 1886 г. Гапсаль.
Примѣчанія:
[1] Подробную оцѣнку Ипполитова сочиненія см. въ превосходной книгѣ протоіерея проф. А. М. Иванцова-Платонова о ересяхъ и расколахъ первыхъ трехъ вѣковъ.
[2] Это мнѣніе, какъ мы узнаемъ изъ краткой замѣтки Гарнака, поддерживаютъ нѣмецкіе ученые Цанъ и Функъ. Къ сожалѣнію мы не успѣли достать ихъ статей при составленіи настоящаго очерка.
[3] Граница между апостольскимъ и послѣапостольскимъ періодомъ церковной исторіи опредѣляется обыкновенно независимо отъ преданія объ исключительно долгой жизни св. Іоанна Богослова.
[4] Св. Игнатію приписывается, какъ извѣстно, цѣлый рядъ посланій, изъ коихъ нѣкоторыя несомнѣнно подложны, подлинность же другихъ напротивъ оспаривалась лишь со стороны явно тенденціозной критики. Необходимыя свѣдѣнія объ этомъ см. въ предисловіи къ посланіямъ св. Игнатія въ русскомъ переводѣ твореній мужей апостольскихъ, протоіерея П. А. Преображенскаго.
[5] Въ XV гл. Διδαχη, гдѣ говорится о поставленіи епископовъ и діаконовъ сказано, что и они исполняютъ въ церкви служеніе пророковъ и учителей (ὑμῖν γὰρ λειτουργοῦσι καὶ αὐτοὶ τὴν λειτουργίαν τῶν προφητῶν καὶ διδασκάλων), но не сказано, чтобы они могли замѣнять апостоловъ. Только русскій переводчикъ въ Трудахъ Кіевской Духовной Академіи съ удивительною смѣлостью ставитъ здѣсь «апостоловъ» вмѣсто «учителей». Съ этимъ можетъ сравниться только его же переводъ словъ: οὐ πάντων δέ — словами: «но это еще не все». Къ этимъ двумъ странностямъ перевода, вообще довольно исправнаго, намъ еще придется вернуться.
[6] Одна такая ошибка находится въ самой Διδαχη, какъ мы далѣе увидимъ.
[7] Къ сожалѣнію это послѣднее встрѣчается и у тѣхъ, которые не считаютъ и не называютъ себя старовѣрами.
[8] Еще болѣе натяжекъ въ пользу анти-историческаго воззрѣнія о неподвижности церковной жизни представляется въ статьѣ свящ. Соловьева, напечатанной въ январской книжкѣ Чтеній Общества любителей духовнаго просвѣщенія за нынѣшній годъ.
[9] Считаемъ долгомъ замѣтить, что въ настоящее время, когда разсматриваемъ памятникъ «Ученіе двѣнадцати апостоловъ» недостаточно изслѣдованъ и не со всѣхъ сторонъ освѣщенъ критикою, — выводы, къ какимъ на основаніи его приходитъ нашъ уважаемый авторъ, могутъ имѣть далеко не рѣшительный, а только проблемматическій характеръ. Ред.
Источникъ: В. С. Соловьевъ. Введеніе къ русскому изданію Διδαχὴ τῶν δώδεκα ἀποστόλων. // Журналъ «Православное обозрѣніе». — М.: Въ Университетской типографіи. — 1886 г. — Томъ II. — С. 476-496.
Customer Feedback (0)