В Ветхом Завете нет четко выраженного учения о загробной участи человека. На страницах Библии мы встречаем лишь отдельные слова и выражения, касающиеся этого предмета, что свидетельствует, можно думать, о недостаточном откровении его израильскому народу. В плане домостроительства ветхозаветной Церкви (Израиля) освещение загробной участи не было необходимым. Примат народа над отдельной личностью в системе еврейского умонастроения не способствовал и осознанию этого сугубо личностного вопроса. По крайней мере, до появления пророческого движения израильтянин не мыслил себя (а значит, и свое посмертное существование) вне Израиля. Израильтянин не мыслим без Израиля так же, как христианин без Церкви. Прекратить земную жизнь значило для израильтянина приложиться к народу своему (Быт. 25:8,17. 35:29. 49:33. Деян.13:36).Лишь постепенно, по мере приближения к новозаветному времени, проблески утренней зари грядущего Победителя преисподней высвечивают отдельные предметы в мрачных местах земли (Пс.73:20). Чем ближе, тем ярче.
Все-таки, можем ли мы сейчас рассуждать об этом предмете? Нас не интересуют никакие представления отдельного члена Израиля (да и можем ли мы разуметь их?). Нам интересно только то, что отразилось в Книге народа, в вечном слове народа Божия.
И вот еще труднопреодолимая преграда для нас. Отдаленные временем, средой, цивилизацией, системой уже новозаветных понятий, можем ли мы адекватно понять то, что сказано в Ветхом Завете, да еще о предмете столь таинственном? Чтобы адекватно понимать переживания Авраама, не должно ли хотя бы быть современником и соплеменником его? И так далее... Думается, нам уже невозможно заглянуть во внутреннюю жизнь ветхозаветного человека. Посему, и не будем пытаться. Отправной же точкой рассуждения да будет уверенность в том, что Библия - не только книга человека, но и книга Бога, неизменного Спасителя грешного человечества. Таким образом, мы просто сделаем попытку заглянуть в смысл этих таинственных высказываний Писания исключительно в аспекте домостроительства. Для этого нужна вера в вечность и надмирность, над-историчность Писания Ветхого Завета. Понимая динамику раскрытия Откровения в Ветхом Завете как постепенное “детоводительство” (Гал.3:24) к Новому, мы должны понимать это детоводительство в свете вечности, как небесполезное для вечности (а не только для истории спасения), в некотором смысле вечное детоводительство.
Увы, здесь более вопросов, нежели ответов...
Тайна смерти... Она преследует всякого человека, приходящего в мир. Человек, его бессмертный дух не может примириться с проблемой собственной смерти. Что там, за границей моего земного бытия? Неужели ничего? Неужели только ров, яма, могила, тление? Человеку дано вкусить смерть. Предчувствие, сознание неизбежности смерти гнетут человека, отравляют ему жизнь. Наказание за грех - смерть (Рим.5:23). Необходимость смерти, как следствие ниспадения в грех общего прародителя, по закону справедливого Божиего возмездия, абсолютна. Во всех народах, во всех цивилизациях человек в ужасе пред тревожной загадкой смерти. Смерти, обесценивающей все в его жизни, обесценивающей саму эту жизнь. И всякий человек, когда и где бы ни жил он, пытается разрешить тайну смерти исключительно в религиозном аспекте. Именно так решает ее и древний израильтянин. Только опирается он, в данном случае, не на шаткую и зыбкую трясину мифологии, магизма, тотемизма, а на прочный фундамент поэтапного божественного Откровения.
Каким порой мрачным и безрадостным представлялось будущее. Поразителен древнейший, допленного периода, “скептицизм” библейских писателей. Отойду и не будет меня, - обреченно вздыхает Давид. (Пс.38:14). Очи Твои на меня, - и нет меня. Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, - изнемогает Иов (Иов 7:8-9, и вся глава). Но самое потрясающее выражение никчемности и обреченности человеческой жизни мы находим у Соломона в книге Екклесиаст: Участь сынов человеческих и участь животных - участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех; и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все - суета! (Еккл.3:19). Как принято считать, это - размышления “человека под солнцем”, размышления естественного разума, не просвещенного Откровением. Потому-то и вопрошает Екклесиаст, как бы сомневаясь в собственном вышеприведенном слове: Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх..? (3:21). О, как далеки еще подобные слова от твердой уверенности Иезекииля, Даниила!
Но все же, отрицалось ли когда-либо в народе Божием (да и во всяком народе!) загробное существование как таковое вообще? Мы не имеем в Слове Божием высказываний, могущих заставить так думать. Даже самые мрачные места в Библии (напр. Еккл.9:4-6) далеки все же от чистого материализма. Да, Екклесиаст настаивает на невозвратности, но он не отрицает какого-то существования там. Библия нигде не учит о полном небытии. Библейский “шеол” - тень бытия. Полубытие...
Тело опускается в могилу, но нечто от человека, какая-то тень продолжает существовать в шеоле. Человек убегает, как тень, и не останавливается (Иов 14:2). Этой тени жаждет Иов в своем горе: отойду, - и уже не возвращусь, - в страну мрака, каков есть мрак тени смертной (в евр. тексте: , густая тьма), где нет устройства, где темно, как самая тьма (10:21).Посему, и перед лицом грядущей смерти земная жизнь видится как постепенное насыщение сумерек, наступление тьмы. Дни мои - как уклоняющаяся тень (Пс.101:12. Также, Пс143:4. Прем.5:9.1Пар.29:15, и др.),- грустно заключают праведники. Какое острейшее чувство собственной временности, изменчивости! Остается единственная надежда в потоке унылой бессмысленности - надежда на Отца светов, у Которого нет изменения и ни тени перемены (Иак.1:17).Перед лицом угрожающей тени смертной наше прибежище - только Бог. Господь ложный свет делает тьмою: вы будете ожидать света, а Он обратит его в тень смерти и сделает тьмою (Иер.13:16. Ср. в Новом Завете: Лк.11:35). Ну а тень смертную (вот предчувствие праотцев, вот надежда!) может вывести на свет (Иов 12:22. Пс.106:10,14). Надежда постепенно утверждается, и св. пророк Давид Духом Святым радостно и уверенно восклицает: если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной (Пс.22:4). Беспримерное в Ветхом Завете терпение Иова приводит и его к надежде: а я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восстановит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога (Иов 19:25). Это уже откровение грядущего воскресения плоти. Смущенные модернисты склонны относить этот текст (а то и всю книгу) к послепленной эпохе, к условному, ими же составляемому циклу “книг мудрых”, не веря в возможность такого прозрения на столь раннем этапе Откровения, каким является эпоха Патриархов. Но надо увидеть весь ужасающий опыт Иова, чтобы понять, какой ценой ему досталось такое прозрение.
Этот опыт Иова занимает большое место и в молитве народа Божия. Большая доля псалмов дышит, порой не менее порывисто и безысходно, теми же вопрошаниями. Вопли Давида близки к отчаянию, потому что его внутренний опыт близок опыту Иова: обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей, ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя. Утомлен я... (Пс.6:5-7. Также: Пс.29:10-11, весь Пс.87. Пс.113:25. И др.). Эти и подобные им утверждения Псалтири не должны смущать нас, не должны соблазнять нас к обвинению псалмопевцев в материализме. Имеем ли мы право, вычленяя эти цитаты из общего фона, давать им догматическое значение? Не будет ли более верным видеть в этих воплях молитвенное борение, порой сомнение мятущейся в неизвестности души, скорые выводы человеческого рассудка? Ответом на эти вопли-вопросы прорываются богооткровенные ответы: вслед за 113-м псалмом помещен 114-й, прогоняющий всякую тень, ибо Господь избавил душу Давида от смерти (114:7) и заставил с уверенностью воскликнуть: буду ходить пред лицем Господним на земле живых (114:9). Вопль отчаявшегося человека получил радостный ответ Божий, укрепляющий в надежде. Также и последние слова Екклесиаста антиномичны всему им прежде сказанному: дух возвратится к Богу, Который дал его (Еккл.12:7. Сравн.3:21; 9:4-6).
Мы не должны также забывать, что Библия - это не только Слово Божие, но и слово человеческое. Неслитно и нераздельно, как и две природы Господа нашего Иисуса Христа, в Котором, как в воплотившемся Слове Божием, явилась уже полнота Откровения. Мы знаем как Писание снисходит к немощи человеческой, например, чрез антропоморфизмы. Господь стал, воплотившись, немощен по Своей человеческой природе, ради нашего спасения. Не также ль порой и Писание предстает нам “немощным”, когда открывает не только вечные тайны (догматы), но и эволюцию исканий человеческого духа? Господь в Слове Своем показует нам искания наши сии, чтобы тем резче оттенить Свои искания человека, Свои пути домостроительства спасения, Свои откровения.
Итак, можно определить два основных направления ветхозаветных высказываний относительно загробного существования:
Первое - человеческие рассуждения; второе - откровения Божии. Они, эти откровения, постепенно все нарастают, рассеивая сомнения, прогоняя ложные человеческие догадки, пока, наконец, не заставят твердо поверить в грядущее воскресение, во временность шеола, в разделение пребывающих в шеоле надвое: одним - жизнь вечная, другим - поругание и посрамление (Дан.12:2). Удивителен генезис этого второго направления, удивительны этапы откровения таинства смерти, предвосхищающие явление грядущего Победителя ее.
Какова картина мест преисподних, изображаемая Писанием Ветхого Завета? В Ветхом Завете мы не находим таких ярких определений, как в новозаветных описаниях геенских мук, - отсюда логично будет заключить, что ветхозаветный шеол не имеет этих ужасающих реальностей, описываемых в Новом Завете. Не находим в шеоле Ветхого Завета ни серы, ни огня, ни скрежета зубов, ни червей. А если и встречаются некоторые тексты, то они носят неизменно эсхатологический характер, повествуют о последних судьбах человечества. Это уже геенна, предстающая в образе долины сынов Енномовых, отвратительного места человеческих жертвоприношений, свидетельствующего об изменах Израиля Богу. Здесь мы не касаемся вопросов, связанных с природой геенны. Но несомненно одно: физически никакой геенны до Страшного суда не существует. Или же существует, но не имеет еще своих обитателей. Озеро огненное еще пусто. Относительно же шеола, его деталей, мы если и можем сказать что-то конкретное, то это то, что его обитатели пребывают в какой-то густой, прямо-таки осязаемой, тьме (тени \ сени смертной): Ис.9:2. Иов 3:1-6; 10:21; 16:16, и др. Это - одиночество, удаленность от Бога и невозможность знать происходящее на земле. Беззаконник, находящийся в шеоле, даже и знать ничего не будет о наказании детей его, ибо только его плоть... на нем болит, и душа его в нем страдает (Иов 14:21-22). Современная библеистика вообще склонна видеть шеол только как посмертное одиночество и удаленность от людей и Бога, без детализации. Этакая темная и совершенно одиночная камера.
Томление, ожидание, одиночество, тьма (отсутствие привычного действия Духа Божия), сырость могилы, бездна; полумрак теней, сменяющий тьму; место тления - так изображается посмертное существование в шеоле. Но Христос до Своего пришествия уже был обещан и ожидаем. В той мере, в которой человек Ветхого Завета принимает это обещание верою, он видит, как шеол освещается светом, становящимся достоверностью.
Остаются открытыми все вопросы. Из них основные:
1. Что происходило с душой после смерти в эпоху Ветхого Завета (генезис представлений)? Кому проповедовал во аде Христос? Находившимся там (где?) душам?
2. В чем состояла разница посмертного существования ветхозаветного праведника и ветхозаветного беззаконника?
3. “Сойти живым во ад” - что понималось под этим? Просто быть заживо похороненным или сойти в какие-то таинственные места земли?
4.Что произошло с шеолом по воскресении Христовом? Исчезла ли эта форма посмертного существования, осталась ли. И если осталась, то не изменилась ли?
Мы далеки от самоуверенной и глупой попытки осознать и понять сущность как самого ветхозаветного шеола, так и представлений о нем древнего израильтянина. Нам не нарисовать этой картины. Сей мрачный пейзаж окутан двойным туманом: туманом неизвестности, пред которой стоял и всякий иудей, и туманом нашей удаленности от самого этого иудея.
Иеромонах Арсений (Соколов).
Customer Feedback (0)