Идея истинного гностика у Климента Александрийского

Тит Флавий Климент, преемник Пантена, вероятно был афинянином, из семьи язычников. Хорошо начитанный в греческой литературе и прекрасно разбираясь во всех существовавших тогда философских системах, он не нашел во всем этом ничего, что могло бы дать постоянное удовлетворение. Уже взрослым он воспринял христианство и в дальних странствиях на Запад и Восток искал самых мудрых учителей. Приехав в Александрию около 180 года по Р. Х., он стал учеником Пантена. Плененный личностью своего учителя, которого он привык называть «блаженный пресвитер», Климент стал пресвитером в александрийской церкви, помощником Пантена, а около 190 года – его преемником. Климент продолжал трудиться в Александрии. Он обращал язычников и просвещал христиан до тех пор, пока гонение при императоре Септимии Севере в 202 году не вынудило его бежать, чтобы никогда не вернуться. В 211 году мы вновь встречаемся с Климентом, участвующим в переписке епископов Кесарии Каппадокийской и Антиохии. Примерно через пять лет христиане оплакивали его кончину (Евсевий Кесарийский, 6. 14, 18-19). Возглавляя катехизическую школу, Климент наложил на нее свой отпечаток, стараясь объединить библейское и эллинистическое мировоззрение своей глубокой и изысканной мыслью. Это был век гностицизма, и Климент соглашался с гностиками в том, чтобы держаться «гнозиса» - то есть, чтобы религиозное знание или просвещение были главным средством совершенствования христиан. Однако для него «гнозис» предполагал предание Церкви.[1]  

Климент был человеком незаурядной эрудиции. Труды Климента показывают нам, как прекрасно он знал греческую и библейскую словесность. На каждой странице находим точные цитаты из самых разных книг. Его произведения буквально переполнены цитатами из древнегреческих трагиков и поэтов. Он знал философию по первоисточникам и свободно ориентировался в гностических сектах и мистериях. Всего в трудах Климента процитировано 359 классических и других нехристианских источников, 70 книг библейской традиции, 36 патристических и новозаветных апокрифических сочинений, включая еретические. Общее число цитат достигает почти 8 тысяч, при этом более трети приходится на языческих авторов. 

Климент дал в своих «Строматах» первое церковное сочинение, в котором религиозная философия греков служит не только полемическим целям, но и для  открытия христианства интеллектуальной части общества. «Строматы» (с греческого языка - «узорчатые ковры», «ткань») – это   собрания отдельных мыслей, не приведенные автором в цельную систему.  Это название требует объяснения. Оно не составляет литературной собственности Климента и для того времени является довольно банальным. Существовал целый род литературных произведений, для которых причудливое название являлись как бы отличительным знаком. Климент отмечает, что авторы, которые по каким-либо основаниям находили нужным скрыть свои мысли от толпы, избирали этот род литературы. Не последним основанием для такого изложения являлась и задача труда – ознакомить читателя с догматами гностического предания в такой форме, чтобы они никого не соблазняли. Знаменитый катехет широко воспользовался свободой изложения, которая являлась отличительной чертой таких произведений.[2]

В «Строматах» Климент изобразил начала христианской философии, или как он называет ее, знание (гнозис), с тем, чтобы опровергнуть ложную мудрость различных гностиков его времени и заблуждения  язычества. Богатство разнообразных мыслей здесь соединено с таким же богатством изречений философов и поэтов. Главной мыслью данного сочинения является следующее: христианство есть истинная и высшая философия. Первая книга говорит, что закон Моисея и философия, предшествовавшие христианству, относятся к последнему, как отрывки истины к целому; тот и другая приготовляли  христианство. Потому философия сама по себе «не недостойна верующего и не должна быть пренебрегаема», наоборот, она нужна для защиты его от нападений; философия – дар божий и произошла из первоначального откровения, философия греков позже еврейской и частью одолжена своим достоянием последней. Вторая книга раскрывает понятие о христианской философии. Философия основывается на вере в откровение – как на существенном основании спасения; наука приводит ее в движение при посредстве разных духовных сил и венец ее в Боге. В вере заключаются и практические добродетели – любовь, чистота, покаяние. Нравственное учение Моисея – образец для лучших греческих нравоучителей. В третьей и четвертой книгах оправдывается показанное понятие о знании, и именно двумя практическими пунктами, в которых истинное знание отличается от знания еретического, - нравственной важностью жизни и любовью (первая обнаруживается в девственной жизни, другая в мученичестве). В пятой книге говорит о вере и надежде. В шестой книге убеждает язычников обратиться от философии к христианству, так как оно заключает в себе не только все лучшее философской дисциплины; но открывает совершеннейшую истину в явлении Бога в плоти. Истинный христианский гностик побеждает в себе страсти, воодушевляясь в подвигах мыслями чистейшей философии. Седьмая книга продолжает описывать жизнь истинного гностика, как ученика слова, его духовное просвещение молитвой и созерцанием, его очищение путем любви. На возражения язычника, что явление стольких ересей в христианстве делает сомнительной его истину, сочинитель делает превосходные замечания о характере православной Церкви и сект и дает правила отыскивать истину.[3] В Кодексе флорентийском вслед за 7?й книгой следует 8?я. Но она не имеет с предшествующими книгами никакой связи. Поэтому большинство ученых отказываются считать ее за продолжение «Стромат». Полагают, что этот отрывок из недошедших до нас «Ипотипозиса» Климента.[4]

Климент сознает задачу – обработать философски содержание Священного Писания и усвоить его себе посредством мышления. Вера нам дана, ее следует однако превратить в знание, то есть надо развить учение которое отвечало бы научным требованиям по отношению к философскому мировоззрению и этике. Знание не противоречит вере; оно и не ограничивается тем, что поддерживает и разъясняет ее, нет, - она ее всю возносит в высшую сферу: из области господства авторитета в сферу ясного знания и внутреннего духовного согласия, проистекающего из любви к Богу. Но вера и знание связаны с тем, что обе черпают содержание из Священного Писания. В него включают последние цели и весь аппарат идеалистической греческой философии (так как около 200 года в Александрии возникает неоплатоническая философия, которая тотчас вступает в отчасти мирный обмен мыслей с христианской философией). Апологетическая задача, которую поставил себе Иустин, превращена здесь в систематически-теологическую. Позитивный материал не включен в доказательство на основании исполненных пророчеств, но превращен в научную догматику. Тем, что Климент поставил идею о Логосе, который есть Христос, высшим принципом религиозного объяснения мира и изображения христианства, он дал ей более богатое содержание, чем Иустин. Христианство – это учение о сотворении, воспитании и завершении человеческого рода логосом, дело которого имеет своим венцом совершенного гностика, для чего он пользовался двумя средствами: Ветхим Заветом и греческой философией. Логос – всюду, где человек поднимается над ступенью природы; но подлинное познание его добывается только из Откровения. Он – закон мира, учитель, или в лице Христа иерург, который путем священных таинств вводит в познание. Для совершенного он – путь к единению с самим Богом. Кроме Писания, также и греческая комбинация познания и церемониальных посвящений дали Клименту возможность выдвинуть значение церковного христианства. Церковный гностик как бы поднимается посредством Писания и христианства общин в божественные сферы; он покидает все земное, историческое, уставное и стремится вверх в любви и познании. Вознесение совершается по определенным ступеням, причем находит себе выражение вся философская этика от разумного знания меры до эксцесса сознания и апатичной любви. Находит себе выражение также и церковная традиция; но истинный гностик должен на верхней ступени побороть нижнюю. Климент первый понял задачу теологии будущего: примыкая к историческим традициям и к универсальному христианскому сообществу, достичь в Церкви свободы и самостоятельности собственной жизни. Правда, у Климента есть опасность, что идеал самодовлеющего греческого мудреца вытеснит типично христианские настроения. Но все-таки чувствуется попытка спаять цель евангелия с идеалом платонической философии.

Исследователи считают, что во времена Климента в Александрии существовала некая группа христианских гностиков - любителей философии, которые не очень были склонны делиться своими убеждениями с окружающими, имели нечто таинственное. Очевидно, эти убеждения отличались от обще церковных. Это не были гностики типа Маркиона или Валентина, но эти люди расценивали себя в качестве некоей церковной элиты. Александрийская элита считала себя особыми избранными. Исследователи пришли к выводу на основании произведений Климента, что и сам Климент принадлежал к самому сообществу, потому что провести границу между просто образованными христианами и т.н. «гностиками» почти невозможно. Задачи, которые ставил перед собой Климент Александрийский в своей преподавательской деятельности - это представить христианство понятным и доступным современному ему миру. Когда Климент размышляет о христианстве и о язычестве, то считает, что часть христианских истин уже содержалась в язычестве. Между философией и Евангелием нет никакой противоположности, потому что обе стремятся к достижению высшей истины. Стремясь обратить эллинистов в христианство, Климент старается показать им превосходство христианства над язычеством, хотя вполне сохраняет лояльное отношение к греческой философии. «Философия нужна была грекам ради праведности до прихода Господа, и даже сейчас она полезна для развития истинной религии, и она полезна, как подготовительная дисциплина для тех, кто приходит к вере посредством мысли». Ибо Бог - это источник всякого добра. Он либо непосредственно говорит человеку, либо говорит косвенно в случае философии. Философия была «детоводителем» эллинизма к Христу, т.е. была тем, чем был ВЗ для иудеев (то есть философия - это приготовление, проложившее человеку путь к Христу). Климент боялся уничижительно говорить о том, что было так дорого многим язычникам, поэтому он практически ставил знак равенства между ВЗ для иудеев и философией для язычников. «Многое можно изложить путем посвящения в знание, т.е. в соответствии с таинственным посвящением, в котором мы будем продвигаться вперед согласно известному и почитаемому правилу предания». Для Климента христианский гнозис есть положительное понятие, которое предполагает своего рода духовный аристократизм. Он понимает, что многие простые верующие, не получившие высокого образования, не могут изучать философию. В то же время, он считает, что прямой ответственностью образованного христианина является знать как можно больше, стремиться к высшему философскому знанию, и это знание является вспомогательным для веры человека. Философия помогает установить связь между христианством и окружающим миром.[5]

Вопрос об отношении веры и гносиса был самым спорным в то время.  «Лжеименные» гностики пренебрежительно смотрели на веру, считая ее достоянием психиков. С другой стороны, правоверные христиане отрицали всякий гносис, как заблуждение, чуждались науки и считали излишним всякие доказательства своей веры. В противоположность этим крайним мнениям, Климент старается примирить веру и знание. Этой задаче он и посвящает свои «Строматы» и разрешает ее настолько удовлетворительно, что его теория отношения веры и гносиса сохранила значение и в последующее время.

Против «гностиков» Климент защищает необходимость веры. В жизни вера, которая есть «некоторое внутреннее благо, даруемое от Бога», является как бы предвосхищением полного знания, есть его начало и необходимо ему предшествует. Всякая наука исходит из основных положений, которые ничем не доказываются, а принимаются на веру. В особенности же это имеет место в философии и религиозном познании: человек сам своими слабыми силами не может познать Бога, ибо «рожденное» не может приблизиться к «нерожденному». Познание Бога может быть сообщено ему только через веру. Но вера по существу своему вытекает не из простого и неразумного доверия к внешнему авторитету, а из внутреннего чувства, мистической силы, прирожденной человеку. Человек, по самой богоподобной природе своей, имеет влечение к божественному и потому убеждается в истинности божественного откровения, когда оно подается ему Богом. Вопреки отрицательному отношению правоверных христиан к гносису, Климент защищает необходимость гносиса для достижения нашего совершенства. Вера не может остановиться в своем развитии. Она должна расти и совершенствоваться. Без этого она не будет твердой и прочной, не будет надежно ограждена от всяких нападок и заблуждений. Совершенство придает вере гносис. Вера и гносис относятся, как здания и его фундамент, как слово внутреннее и выраженное. Таким образом, Климент признает две ступени духовной жизни христианина — ступень веры и ступень гносиса.[6]

Различие между верой и гносисом касается как интеллектуальной, так и моральной стороны. Первое отличие  гносиса от веры касается его глубины: верующий живет внешней стороной религии, а гностик (христианин, достигший нравственного совершенства)  — внутренней. Верующий довольствуется знанием самых необходимых истоков вероучения, а гностик достигает познания о Боге и вещах божественных, о человеке, его природе, о добродетели, о высшем благе, о мире. В такой же степени отличаются друг от друга мораль гностика и мораль веры. Побуждением к нравственной деятельности у верующего служит страх перед наказанием и надежда награды. То и другое вытекает у него из веры в правосудие Божие. У гностика побуждением является бескорыстная любовь к добродетели, стремление к добру ради добра. Верующий является, таким образом, рабом, а гностик — свободным сыном Божиим.

Принципом деятельности у верующего служит «согласие с природой», соблюдение естественной умеренности в удовлетворении потребностей. Человек должен есть, чтобы жить, а не жить, для того, чтобы есть. Принципом же деятельности у гностика является аскетическое возвышение над потребностями природы ради любви к Богу. Дух гностика всецело устремлен к Богу. Его жизнь — непрестанная молитва, мысленный разговор с Богом, постоянное памятование о Нем. Гностик уже здесь, на земле, достигает неполного богоподобия и путем совершенной любви соединяется с Богом. Поэтому высокая нравственность служит характерным признаком истинного гностика. Несмотря на различие веры и гносиса, по существу они однородны. Содержание их одно и то же, и различаются они лишь в формальном отношении, по степени разработанности и развития. Гносис есть та же вера, только научно обработанная, это — верующее знание. Вера — основа гносиса. Она - его источник, ибо дает ему содержание. Она - его критерий; она настолько необходима для гностика, как дыхание воздухом. Кратко это соотношение веры и гносиса выражается в такой формуле: «Нет познания, которое не имело бы связи с верой, равно как нет и веры, которая не зависела бы от познания». Установление правильного взгляда на веру и знание и их взаимоотношение составляет важную заслугу Климента в догматико?историческом отношении.[7]

         Значение Климента Александрийского в истории христианского просвещения тесно связано с процветанием Александрийской школы богословия, которую именно он вместе со своим учеником Оригеном поставил на высоту ученой славы. Ослабление того обаяния, каким пользовался гностицизм среди современников, есть несомненная заслуга Климента и Оригена. Климент дал христианству «разум», который и привлек затем в Церковь лучшие умы тогдашнего образованного общества.[8]