Во всех курсах пастырского богословия вопросу о призвании уделяется обычно достаточно внимания, но не у всех пасторолистов этот вопрос освещается одинаково. Совершенно ясно, что призвание к какому-нибудь служению является важным залогом для плодотворного его совершения. Любовь к тому делу, которое собирается совершать человек, определяет и отношение к этому делу. Совершать служение с принуждением и без всякого влечения к нему заранее предопределяет это дело на бесплодность и мертвенность. Священнику же при посвящении его вручается в особенно таинственной и благодатной обстановке особый дар или «залог, о немже он истязан имать быти в день Страшного Суда». (Слова после хиротонии при вручении ставленнику частицы Святого Агнца).
В Священном Писании обоих Заветов немало сказано о призвании вообще. Служение пророков или апостолов обусловливается именно особым призванием свыше. Это служение не восхищается самовольно, а дается от Небесного Пастыреначальника для лиц, особо к тому призванных, а не для всякого случайного человека. В призвании слышится голос особого предопределения для данного служения. Ударение должно быть, однако, в этом вопросе поставлено на том лице или событии, которое может быть признано за призвание или же которое не отвечает этому требованию. Все ли, что кажется призванием, может быть таковым признано? В Ветхом Завете Господь такими словами предопределяет на пророческое служение Своего пророка (например, Иеремию). Бог призвал также и Авраама и благословил его и размножил его. Из массы следовавшего за Ним народа Господь призывает двенадцать Своих учеников и семьдесят. Святый Дух повелевает отделить Варнаву и Савла на дело, к которому Он их призвал. Тот же Савл, ставши Павлом, может смело говорить о своем призвании святом «не по делам нашим, но по Божию изволению и благодати». Особым интересом отличается рассуждение Апостола Павла в (1Тим. 3:1): «Верно слово: если кто епископства желает, доброго дела желает». Здесь говорится буквально о «вожделении», «сильном желании». Этими выражениями апостол Павел подчеркивает не простое желание епископства, то есть священнического служения, а ощущение вкуса к служению. Здесь предполагается у кандидата особое предрасположение к своему служению, а не просто одно только желание. Это предрасположение может быть истолковано и как ощущение призвания к данному делу. Так именно понимает это место и епископ Феофан Затворник в своих толкованиях.[1]
Величайшее из всех земных служений - пастырское - требует от проходящего его особенных качеств. Прежде всего, требует призвания к нему. В призвании явно намечаются две стороны: божественная и человеческая. Божественная сторона - это помазание, излияние на призванного Духа Святого: сообщение особых даров и проч. Человеческая сторона призвания - все, что совершают здесь люди, их человеческое суждение, их дела и поступки. Об этой человеческой стороне призвания ярко говорит святитель Иоанн Златоуст. «Люди говорят, - пишет он, - этот должен быть отвергнут потому, что молод; другой - потому, что не умеет льстить; третий - потому, что поссорился с таким-то; четвертый - чтоб такой-то не оскорблялся, пятый - потому, что добр и скромен; шестой - потому, что слишком страшен для согрешающих и т.д.»[2].
Обязательное условие успеха всякого дела, всякого служения - наличие у деятеля призвания к избранному им роду деятельности. Мы говорим, что деятель имеет призвание, когда видим у него любовь, склонность, способность к своему делу. Любимое дело, близкое уму и сердцу, делается легко, без воздыхания. Тогда между душой деятеля и делом, им исполняемым, устанавливается гармония, возбуждающая интерес, обостряющая внимание, умножающая силы и притупляющая чувствительность тяжести и страданий, сопутствующих работе. Любящая мать героически переносит бессонные ночи, лишения и страдания, связанные с рождением и воспитанием ребенка, как бы не чувствуя их мучительной остроты и тяготы.
Самоотверженный воин умирает за Родину, благословляя свои страдания. Христианские мученики с победными песнями шли на костры, навстречу разъяренным зверям и, благословляя Господа, умирали на крестах, в цирках от зубов диких зверей, на кострах в пламени. Пастырская деятельность не может составлять в этом отношении исключения. Напротив, для нее-то в особенности необходимо призвание. Инструментом, орудием этой деятельности служит душа. Никому в голову не придет, чтобы можно было взяться за тонкую хирургическую операцию, имея в руках лишь плотничьи инструменты, или можно художественно передать дивные мелодии Бетховена на одной, случайно попавшейся расстроенной скрипке. Как же станет управляться с своей чрезвычайно высокой, требующей воодушевления, самозабвения, терпения, а иногда и мученичества работой пастырь с душой, не настроенной, влекомой к иным интересам и иным занятиям?
Пастырское служение соединено не только с величайшими трудностями, но и с величайшими опасностями. Вынести первые и устоять пред вторыми сможет только человек с внутренним огнем призвания к великому пастырскому делу. И, кажется, все без исключения пасторалисты солидарны в признании, что пастырское служение должно предваряться призванием к нему. Но в определении самого понятия «призвание» пасторалисты не всегда сходятся. Одни считают необходимым внутреннее призвание; другие готовы ограничиться одним внешним призванием, даже «слишком» внешним, когда, например, кого ведут к нему (пастырскому служению) желание родителей или воспитание в церковных учреждениях, приготовляющих молодых людей к пастырскому званию. Одни готовы ограничить выявление призвания одним всего моментом желания, принимающим форму господствующего мотива, стремящегося все подчинить себе; другие считают, что для уверенности в призвании надо, чтобы в течение многих дней, недель и месяцев слышался божественный внутренний голос, который с постоянно увеличивающейся силой убеждения будет говорить тебе: вот твое призвание; третьи находят необходимым иметь постоянную внутреннюю склонность к духовному званию, которая, кроме того, должна быть проверена опытными водителями душ: есть ли она плод благодати или же плод чисто человеческих расположений. Вот здесь нам и предстоит решить основательнее, что современные пасторалисты конкретно разумеют под словом «призвание»? Почти все они сходятся в том, что наиболее достоверным признаком последнего является желание богословски образованного человека носить звание пастыря и честно выполнять его до смерти.
Профессор В. Певницкий пастырское призвание характеризует следующим образом: «Если кто чувствует в душе своей внутренний голос, зовущий его к священному служению Церкви, или кого ведут к нему внешние обстоятельства, желание родителей, или воспитание в духовных учреждениях, приготовляющих молодых людей к пастырскому званию, то все такие не будут ли виновными в противлении Божией воле, когда упорно начнут отказываться от предлагаемого им служения или из-за того великого труда, какой связан с этим служением, или из-за страха ответственности, какой подвергнутся они, или из-за немощей своих физических и духовных, или еще по каким мотивам»[3]. Да, виновны, - ответим мы. А так как нет решительно никаких данных утверждать мысль о личном призвании Богом кого-либо в смысле какого-то таинственного голоса Божия, то, значит, нужно обращать особое внимание на г о л о с с о в е с т и и на внешние обстоятельства жизни. Ждать же особенного указания Божия на это дело, значит прямо искушать Бога, как искушали Его некогда фарисеи. Если же и бывали подобные случаи, когда некоторые чувствовали в себе какое-то внутреннее, непреодолимое стремление к пастырской деятельности, будто какой-то внутренний голос шептал им, что это служение - их жребий, их удел, то они, во всяком случае, единичные, следовательно, к ним никак нельзя прилагать общей мерки.
Рассуждая так, мы видим, что всякий внутренний призыв к доброделанию, подобно пшенице, заглушаемой плевелами, неизбежно подавляется в человеке противоположным злом, как об этом и пишет святой Апостол (Гал. 5,17). А заглушаемый голос, конечно, не так кажется ясным, как совершенно открытый. Человек поэтому должен внимательно испытывать себя, насколько он любит Христа Спасителя, думать о Нем и молиться Ему об умножении любви, а вовсе не ждать какого-то внутреннего озарения. Тем более, что одно внутреннее озарение само по себе отнюдь не доказывает какого-то истинного признака призвания. Отсюда ясно, что если призванный отказывается от пастырства только потому, что у него нет желания послужить Церкви, то он должен воспитать в себе это внутреннее желание во имя любви ко Христу, и притом, вполне свободно, чтобы быть истинным делателем на ниве Христовой. Поэтому нет решительно никаких оснований разделить призванных на две категории: призванных и непризванных.
В целом русская наука пастырского богословия по-разному оценивала этот вопрос. Одни (как, например, епископ Борис) относились к нему вдумчиво, критически и, во всяком случае, не отрицали необходимости призвания для священнического служения. Другие упрощали проблему; так, например, епископ Антоний (Амфитеатров) Казанский усматривал призвание в чисто внешних и, можно сказать, случайных фактах, как то: происхождение из духовного звания; образование во всех духовных науках; внутреннее расположение и любовь к священству; воля местного епископа. Нельзя не усмотреть натянутость и чисто формальный подход во всем этом.[4]
Еще определеннее и резче взгляд митрополита Антония (Храповицкого). Он просто отрицает совершенно самую возможность призвания. Он считает, что ощущаемый в сердце человека голос Божий есть «не что иное, как плод самообольщения». «Католические богословы утверждают, будто каждый кандидат священства должен слышать его, но мы думаем, что этот голос может ощущать только тот кандидат, который предуказан Церковью. Самооценка, самочувствие готовящегося к священству должны иметь ничтожное значение».[5] Поэтому для нашего выдающегося пасторалиста «все рассуждения о пастырском призвании должны быть смещены с той почвы, на которой они стояли, и должны быть заменены рассуждениями о пастырском приготовлении». Вопросу об этом приготовлении посвящается в курсах немалое место, и оно особенно подробно должно быть освещено, но тем не менее оно не заменяет самого факта внутреннего голоса, который некоторыми ощущается, а у других он совершенно отсутствует. Конечно, известная доля самообмана всегда возможна, и внутренняя трезвенность особенно необходима для рассуждения «духов», но здесь у митрополита Антония проявляется иное: его совершенное отрицание всякого мистического чувства в духовной жизни человека. Митрополит Антоний крайне отрицательно относился ко всему мистическому. Он был крайний рационалист и номиналист в богословии.[6]
«С одной стороны, отрицание внутреннего мистического голоса, а с другой, крайне неопределенное «предуказание Церковью». Что это? Происхождение из духовного сословия, как это имело место в дореволюционной России? Или принудительное зачисление в семинарию мальчика, не имеющего никакого еще понятия о священстве и вообще о чем бы то ни было другом? Или же самый печальный признак – стипендия в духовной школе, каковой стипендии иные школы не дают. Подобное положение вещей имело место в Сербской Церкви до потрясений 1945 года. Нельзя, кроме того, забывать и факта повального бегства из семинарий и академий студентов, туда попавших по сословному признаку, а потом пополнявших ряды Казенных палат. Тот же митрополит Антоний пустил в оборот для таких бывших семинаристов кличку «Ракитины». «Ракитины» были именно такими ренегатами своей школы по неимению для нее призвания».[7]
К чему же, однако, сводится вопрос о призвании в условиях нашей действительности? Что может быть сочтено за признак призвания? Да и существуют ли вообще такие объективные данные для суждения о признанности данного лица к священству? Если для военной службы естественно требовать мужественности, храбрости, воинственности, а для артистической деятельности – чувства красоты, душевной утонченности и подобное, то какими же признаками должен обладать тот, кто себя считает «призванным» нести пастырское служение и отсутствию коих уже достаточно для суждения о непригодности такого кандидата?
По мнению Киприана (Керна), здесь представлено то, что должно быть сочтено как абсолютный признак непризванности. Искание священства ради материальной выгоды, исходя из соображения, что «священник никогда с голода не умрет». Политические расчеты или национальные, иными словами, приготовление себя для священства ради «спасения России», ради восстановления «Святой Руси» и того или иного политического строя на родине, ради осуществления известной национальной пропаганды, которая в священническом звании совершалась бы удобнее и убедительнее. Церковь и священство имеют задачи поважнее, чем эти национальные и политические инстинкты. Расчет честолюбия, желания достичь господствующего положения, сделать карьеру, стать архиереем, вождем народа, общества или известного класса. Юноша прельщается красотой богослужения, напевов, пышного архиерейского ритуала и прочим. Подобные увлечения очень часто быстро проходят, пыл остывает и такого рода «призвание» оказывается просто мимолетным увлечением. Как указано выше, самый факт зачисления в духовную школу или принадлежность к духовному сословию, являясь чисто формальными признаками, никак не означают подлинного призвания. Точно также не следует прельщать себя зазвучавшим в сердце призванием, если оно сказывается вдруг в утомлении жизнью, в разочаровании, в отвращении от всего того, что раньше увлекало. Такое настроение также чисто мимолетно и также свидетельствует об увлечении. Разочарование в одном не может служить признаком призвания в другом. Богу нужно в самом святом Ему служении не отработанный пар, не разочарованный и расслабленный дух, а сердце, исполненное горения, подвига, жертвенности и созидательных порывов для строения Тела Христова.[8]
По Киприану (Керну), признаками того, что данное лицо призвано, являются следующие аспекты. Прежде всего, должно быть свободное влечение сердца к великому и святому делу пастырства. Желание создания Царства Божия, Тела Христова, а не царства мира сего, какова бы ни была его политическая окраска. Готовность к жертвенному служению ближнему и восприятия пастырства как ига Христова. Готовность сострадать грешному и больному, скорбящему человеку. Готовность к гонениям со стороны мира сего и князей его. Бесстрашное отрицание всякого конформизма. Сознание своего недостоинства и стремление к смиренному преподобничеству Христа, а не обличениям, осуждениям, заушениям инакомыслящих. Опыт веры, опыт жизни в Евангелии, пришедший к преклонению своей главы для служения Богу.[9]
В иностранной литературе вопрос о призвании решается так: пастырь без призвания не только не счастлив, но и виновен в недобросовестности. Призвание должно бросить на весы, чтобы оно перетянуло, чтобы поднять другую чашу, полную тяжести и скорби, которую отсутствие призвания не только понижает, но и страшно отягощает, тогда, как призвание все уравновешивает, все делает милым и из самых страданий создает элемент счастья. Призвание равносильно со словами: талант, способность, вкус... Следовательно, и здесь вопрос о призвании сводится к вопросу, что говорит тому или другому совесть. Инославная литература также признает два вида призвания: внешнее и внутреннее. Не для того, чтобы быть истинным, то и другое должно быть от Бога, потому что во всяком случае призывать должен Сам Бог. Внешнее, когда Сам Бог лично дает слышать Свой голос и познавать Свою волю, это - чудесный призыв. Непосредственное же внутреннее определяется им как свободный выбор между двумя решениями. По отношению к общим нравственным обязанностям призвание не имеет места. Оно существует только, когда дело идет о выборе между двумя сторонами, одинаково одобрительными с точки зрения морали и духа Евангелия. Отвергая ложные признаки, каковыми иностранные пасторалисты считают: материальное спокойствие, счастливую карьеру, обет родителей, принуждение и личный интерес, - они указывают на истинные, по их мнению, признаки призвания, предваряя их общими суждениями. Общий принцип есть тот, чтобы решиться на прохождение обязанности, к которой чувствуют себя наиболее способными или в которой рассчитывают принести и наиболее пользы. Из комбинаций и обстоятельств и принципов, положенных здравым смыслом и Самим Богом, должны вытекать в этом деле ясность и решимость. В призвании кроется тайна, глубокое и незримое сочетание воли человеческой с волей Божией, которая возбудила сердце человека к настоящей деятельности.
Из всего вышеизложенного видим, что призвание, как таковое, есть результат усиленной внутренней работы над собой, а вовсе не результат какого-то чуда. Христос никого насильно не заставляет быть членом Своего Царства, но всех призывает к Нему; принять или отклонить зов Его свободен всякий.[10] Так и относительно пастырства. Пусть никто не ждет каких-либо особых чудесных явлений, заставляющих принять известное решение, а пусть всякий, способный к пастырству и особенно призванный в силу своего внутреннего самоопределения, свободно работает во имя Христовой любви, то есть, во имя пастырства, и в этом полагает свое призвание, развивает чувство долга, к которому он от вечности промыслительно предопределен (Еф. 1,11). Не будем более вдаваться в разбор частных взглядов на пастырское призвание. Вместо этого укажем ясно различные моменты внутреннего, внешнего и церковного призвания.
Природная склонность души кандидата пастырства к духовной жизни и деятельности - признак внутреннего призвания. Эта склонность может быть унаследованной от благочестивых и благоговейных родителей. Увлеченный бесподобным, полным величия и беспредельной любви к человечеству образом Христа Спасителя, будущий пастырь вместе с пророком восклицает: «Ты влек меня, Господи, - и я увлечен; Ты сильнее меня - и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моем как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог» (Иер. 20,7,9). Подобное же настроение апостол Петр выразил в восклицании: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни, и мы уверовали и познали, что Ты - Христос, Сын Бога живаго» (Ин. 6,68-69).
Сознание чрезвычайной важности пастырской работы и настойчивое требование совести посвятить себя ей (Мф. 9,36) - все это элементы внутреннего порядка; ускорение или замедление в следовании их одного за другим зависит от разных обстоятельств в жизни. Окончательно же определяющим моментом является требование совести свободно посвятить себя пастырскому служению. Совесть должна разобраться: от Бога ли побуждения эти или от собственного «я»; влечет ли кандидата пастырства чистое самоотверженное желание послужить спасению людей, или же его толкают на этот путь другие побуждения, не столь возвышенного порядка; стремится ли он к пастырству, чтобы питать и поить духовно алчущих и жаждущих, или его привлекают там тук и волна его духовных овец (Иез. 34,3-4); предвидит ли он неизбежные при пастырском служении скорби и печали и готов ли за имя Христа их понести, или он надеется в пастырстве найти беспечальный «живот» и готовый кусок хлеба; идет ли он на пастырский подвиг с готовностью принимать оплевания, заушения и понести крест Христов, или его влекут туда жажда власти и суетной мирской славы. Совесть должна испытать намерения кандидата священства, и если окажется, что намечаемая им цель пастырствования совпадет с целью, изображенной Евангелием, тогда наличие пастырского призвания у кандидатов не подлежит сомнению.
Кроме внутреннего призвания бывает призвание внешнее. Во-первых, оно проявляется иногда в чрезвычайных действиях, когда Господь чудесным образом призывает избранника к пастырству. Так было с апостолом Павлом (Деян. 9), с апостолом Нафанаилом (Ин. 1,47-54) и другими. Во-вторых, проявляется оно и волей родителей видеть сына священником. По внешнему призванию идут люди иногда с явно корыстными целями - иметь легкую и сытую жизнь с почестями и славой, не проникая во внутренний подвиг пастырского делания, хотя современный путь пастырской жизни далеко не славный и не почтенный. Все «наемники, и тати, и разбойники, которые иногда проникают во двор овчий» (Ин. 10), чтобы «распустить» овец, идут чрез внешнее призвание.
Что касается ценности этих двух призваний (внутреннего и внешнего), то, конечно, первое, то есть внутреннее призвание является самым долговечным, честным и прочным. Внутреннее и природное призвание в пастырском служении - великое, первейшее дело. Но можно ли только им одним руководствоваться? Ведь внутреннее призвание самим призываемым может быть совсем не осознанно или же осознанно очень поздно, и другими может быть не замечено. Да и много ли таких избранников, которые с уверенностью могут сказать, что они от утробы матери призваны к пастырству? «Люди с таким природным дарованием, - замечает митрополит Антоний, - чрезвычайно редки, притом же и они не предохранены от самообольщения, если не будут работать над собою».[11] Всякая сила и способность для лучшего выявления и действования нуждается в развитии и воспитании. Было бы наивно думать, что наделенный от природы большими математическими способностями может, не учившись, постигнуть высоты математики и приняться за чтение лекций по этому предмету. Образование и воспитание будят способности спящие и усовершают обнаруживающиеся, обогащая обучаемого запасом знаний, без которых самые большие способности не могут получить должного применения и дать совершенного плода. Эта очевидная для всех истина не может быть исключена и в отношении пастырского служения.
Приготовление к пастырскому служению должно сопровождать и дополнять призвание. Оправдание этому мы видим в примере Спасителя. Призвав Апостолов, чтобы сделать их «ловцами человеков» (Мф. 4,19), Он в течение трех лет подготовлял их к уловлению человеческих душ, наставляя их и словами, и примером Своим. Святитель Амвросий Медиоланский, по указанию свыше избранный и посвященный в сан епископа, горько сетовал о своей неподготовленности к пастырскому служению и всеми силами старался восполнить недостаток специального богословского образования. Сделавшись епископом, он устроил пастырскую школу для клириков, чтобы и они потом не оказались в таком же затруднительном положении, в каком очутился он. Существование в Церкви во все последующее время специальных школ, готовивших к прохождению пастырского служения, доказывает, что сознание необходимости особого приготовления избранника к пастырскому служению в Церкви никогда не исчезало. Призвание - Божий дар, приготовление - человеческий труд. Великое дело Божие и доброе человеческое должны гармонично соединиться, чтобы для славы Божией и блага людей принести добрый плод.
[1] Киприан (Керн). «Православное пастырское служение». Фонд «Христианская жизнь». Клин, 2002. Стр. 35-8.
[2] Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1, с. 430.
[3] Проф. В. Певницкий. Основные пункты в пастырском служении. Киев, 1892, с. 95.
[4] Киприан (Керн). «Православное пастырское служение». Фонд «Христианская жизнь». Клин, 2002. Стр. 38.
[5] Антоний (Храповицкий). «Собрание сочинений». Том 2. Стр. 184.
[6] Киприан (Керн). «Православное пастырское служение». Фонд «Христианская жизнь». Клин, 2002. Стр. 39.
[7] Киприан (Керн). «Православное пастырское служение». Фонд «Христианская жизнь». Клин, 2002. Стр. 40.
[8] Киприан (Керн). «Православное пастырское служение». Фонд «Христианская жизнь». Клин, 2002. Стр. 40-42.
[9] Киприан (Керн). «Православное пастырское служение». Фонд «Христианская жизнь». Клин, 2002. Стр. 42.
[10] В. Сокольский. Евангельский идеал христианского пастыря. Казань, 1904, с. 76.
[11] Митроп. Антоний. Лекции по Пастырскому богословию, с. 33.
