Об актуальности сравнительного анализа книги Иова и древневосточной литературы.
С новейших времен, с развитием светских исторических дисциплин на ветхозаветную религию взглянули несколько иначе. Теперь объектом исследования стало как содержание текста Священного Писания, но и его историческим контекст, идейное окружение. С 19 века классическими стали работы, проводящие сравнительный анализ библейских текстов и его древних мифологических аналогов; например, события творения, грехопадения, потопа, изложенные боговдохновенным писателем книги Бытия, приводились в соответствие с параллельными прецедентами из шумеро-вавилонской религиозной культуры.[1] С тех пор данную тему не мог игнорировать даже самый консервативный и традиционный в своих подходах исследователь, не говоря о светских ученых. Хотя рубеж 19 – 20 веков, ознаменовавшийся глобальными духовными преобразованиями, оставил церковный институт устойчивым и непоколебимым, но облик библейской науки кардинальным образом изменился; сегодня стандарт «старой» исагогики и экзегезы в плоскости современных секулярных методов невообразим и невозможен. Игнорировать в исследовательской работе широкий культурно-исторический контекст библейской письменности нельзя. По этим причинам заданную тему можно в полной мере именовать актуальной. Свежей и инновационной она является сейчас и потому, что исследовательские опыты сравнительного анализа книги Иова и древневосточной литературы о страдании праведника далеко не распространены, по охвату материала не полны и по своим историко-теологическим выводам не окончательны. Думаю, вообще трудно будет достигнуть окончательного идеального варианта.
О том, как воспринимали Бога люди Ветхого Завета, мы знаем благодаря свидетельствам Священного Писания. К поэзии и мудрости величайшей книги вела культура тысячелетий. Книга Иова стоит на шумерских, вавилонских и ассирийских источниках, выражавших состояние страдающего праведника. Книга Иова – веха на долгом пути разворачивания драмы теологического самосознания. Ко времени, когда эта книга возникла, уже имелись многочисленные свидетельства, из которых складывался сложный и безмерный образ Яхве в коллективном разуме избранного народа.[2] Здесь речь пойдет о том, каким образом христианский богослов наших дней разбирается с экзегезой книги Иова при условии, что уже известны древневосточные литературные аналоги этого знаменитого библейского произведения. Ранние толковательные практики, взвешивающие с ледяной точностью, воздающие должное любой подробности, исследовали текст книги вдоль и поперек; и лишь теперь после археологических и филологических открытий, связанных с сопредельными библейской цивилизации мирами, можно сказать об истории страданий праведника нечто новое. Нас интересует раскрытие взаимосвязей между библейской книгой Иова и древневосточной литературой о страдающем праведнике.
Толкователи относят книгу Иова к числу наиболее философских произведений Ветхого Завета, затрагивающих самые жгучие проблемы бытия человека. Книга Иова получила свое название от главного действующего лица, история бедствий которого послужила для автора поводом к решению вопроса о причинах страдания праведника. Книга Иова состоит из 42 глави входит в канонический состав так называемых «книг Премудрости».[3]Однажды зародившись в Шумере жанр «литературы мудрых» пережил десятки веков, несмотря на завоевания народов, не развивавших и не поддерживавших данную литературу. Среди этих государств особняком стоял Израиль, не чуждавшийся контактов, но и не перенимавший слепо чужую культуру. Используя готовые литературные формы, священные авторы Израиля создавали неповторимые произведения, но уже в ключе истинного монотеистического мировоззрения.
Структура книги Иова.
Композиция книги Иова отличается стройностью, которая нарушается лишь несколькими отступлениями. Она делится на прозаическую (пролог и эпилог) и поэтико-драматическую части. В прологе (1:1 – 2:13) повествуется о том, как Сатана поставил под сомнение бескорыстность Иова-праведника и получил от Бога право испытать его. Лишившись всех своих богатств, потеряв детей, пораженный тяжким недугом, Иов не ропщет на Бога и его терпение посрамляет Сатану. Затем следует большой диалог, составляющий главную часть книги. Поэтико-драматическая часть книги (3:1 – 42:6) содержит три цикла бесед Иова с его тремя друзьями (Елифаз, Вилдад и Софар), которые пришли выразить ему свое сочувствие и пытаются объяснить ему причину его страданий. Все трое защищают традиционное учение о земном воздаянии: если Иов страдает – значит, он согрешил, он может казаться праведным в собственных глазах, но не перед Богом. Иов сталкивается на своем опыте с непостижимой для него тайной страдания праведников. В этой части книги трем речам друзей (в каждом цикле бесед) соответствуют три речи Иова. В душе Иова поднимается «буря сомнений». Выражение протеста перемежаются у Иова со словами покорности, и это чередующееся движение достигает вершины в исповедании им веры и заключительном утверждении своей невиновности. Ко всему этому добавлен гимн о Премудрости, написанный, по-видимому, самим автором книги (28 глава). Также речи Елиуя (32:1 – 37:24) являются позднейшим добавлением. Елиуй не согласен ни с Иовом, ни с его друзьями и стремится оправдать действия Бога, но его прерывает Сам Яхве, Который «из бури», как в древних теофаниях, отвечает Иову. Эпилог (гл. 42:7 – 17) рисует торжество мужественного страдальца. Когда человек встречает Бога, тайна Божья становится для него приемлемой, хотя и продолжает оставаться тайной. Господь порицает трех собеседников Иова и вознаграждает его восстановлением богатства и рождением новых сыновей, и он умирает «в старости, насыщенный днями».[4]
Религиозно-философский смысл книги Иова.
Автор книги Иова соединил притчу в духе традиционного благочестия с криком бунтующей души, безотрадную картину жизни – с назидательным «счастливым концом», образ Бога в виде восточного монарха – с учением о непостижимости Сущего. Безнадежное дело – свести суть книги к единой формуле и единому замыслу. Место «Иова» в Ветхом Завете достаточно спорно. Страстный патетический тон книги роднит ее с писаниями пророков. Тем не менее, Иов лишен пророческого сознания причастности к тайнам Божиим. Он недоумевает, вопрошает, взывает, но прямого ответа ему не дается. Иов – страдающий праведник – бьется над разгадкой своей судьбы. По ряду признаков Книгу Иова можно отнести к писаниям хакамов, хотя и в ограниченном смысле. В прозаической части отстаивается высказанный в Притчах двойственный взгляд на страдания как на кару и как на испытание, очищающее веру от своекорыстия. Однако поэтические главы показывают недостаточность этих объяснений. Он оставляет умиротворенную философию здравого смысла, присущую хакамам, и спускается в самую бездну богооставленности. Загадка этой философичной книги заключается в двойственности Иова – одновременно образца терпения и ярого мятежника, не желающего мириться со своей долей. Вероятно, автор сопоставил богословие мудрецов и свой внутренний опыт. Книга Иова, как и большинство произведений хакамов, выносит религию Завета за скобки. Автор не хочет говорить от лица иудея, чтобы не касаться темы спасения народа как целого. Его волнует участь всех людей и участь отдельной личности. Поэтому он выбирает героя, не связанного со священной историей.[5]
Тайна Иова есть тайна страдания. Нет ни одной книги на земле, которая подошла бы к этой тайне так просто и так глубоко, как книга Иова. Ни Шопенгауэр, ни Гартман, никакая другая философия печали и скорби человеческой, ни произведения художественной мировой литературы не дают столь ясной глубины познания страданий, как книга Иова. Рядом с познанием страданий стоит в этой книге познание человеческого усыновления Богу, и вне этого второго нельзя проникнуть в первое. Вот отчего в мире так много людей, не понимающих страдания, неистинно переживающих человеческую скорбь. Библия включила его книгу в свой канон, показывает, что откровение библейское есть откровение всечеловеческое.[6]
Религиозная литература Древнего Востока о страдании праведника.
Но тема Иова – тайна страдания праведника – издавна поднималась в религиозной литературе Древнего Востока. Эта тема впервые появляется в писаниях мудрецов Двуречья. Литературные произведения, подобные книге Иова, встречаются в месопотамских, египетских и ханаанейских источниках времен второго тысячелетия до н. э. Известны шумерский («Человек и его бог»)[7] и вавилонский («Песнь о Невинном страдальце» в двух вариантах: «Муж со стенаньем…»[8]XVII в. до н. э. и«Владыку мудрости хочу восславить»[9] кон. II тыс. до н. э.; «Вавилонская теодицея»[10]XIв. до н. э.) варианты поэм (потом появляется, обусловленное этими опытами, ханаанское сказание о Керете,XIV в. до н. э.)[11]. Можно говорить и о древнеегипетском аналоге Иова (интересен протест против несправедливости и иллюстрация нравственных страданий в трактате «Беседы разочарованного со своею душой», эпоха Нового Царства)[12].
В этих произведениях человек, которого постигли тяжкие невзгоды, размышляет над волей Божества и склоняется перед ней. Конец этих поэм светлый, как и в книге Иова. Небеса вознаграждают страдальцев за их веру и терпение. Но в месопотамских произведениях не существовало уверенности в благой воле высших сил. Между тем трагичность положения Иова заключалась именно в том, что его вера в благость Бога столкнулась с явной несправедливостью, противоречащей традиционным взглядам, а бедствие есть наказание за зло. Эти поэмы могли быть известны боговдохновенному автору книги, и поэтому использованы им в качестве сюжетной канвы. По всей вероятности, в прологе и эпилоге писатель почти буквально повторяет содержание легенды.[13] Поэтому и язык книги Иова намеренно архаичен и стилизован. Из этих примеров явствует, что проблематика Иова – добиблейская и общечеловеческая. Эти произведения показывают, что тема человеческих страданий интересовала умы древних восточных мудрецов. Мудрецы Месопотамии поставили ее задолго до Израиля и попытались по-своему разрешить. Однако нет ни одного литературного произведения, в котором трансцендентное истолкование проблемы человеческих страданий давалось бы через призму представлений о божественной доброте и которое делало бы это настолько глубоко, с точки зрения теологии, и в столь изящной литературной манере, как Книга Иова. Таким образом, вавилонские мудрецы не смогли возвыситься до религиозной проблематики книги Иова.
Высшее религиозное значение книги Иова.
Вопрос о сходстве книги Иова с древневосточными сказаниями о страдающем праведнике при правильной его постановке есть вопрос догматический. Если ты принадлежишь к религиозному сообществу, для тебя эти сходства приобретают поверхностный и случайный характер, которые не поколеблют черт исключительности и боговдохновенности библейского произведения. Если же ты относишься к критически настроенным светским исследователям и имеешь явное намерение ниспровергать уникальность ветхозаветной религиозной мысли, то твои выводы могут быть озвучены так: сходные пункты в воззрениях книги Иова и древневосточных памятниках о страдании праведника следует объяснять исключительно генетической зависимостью первых от вторых.[14] Но мы, будучи религиозными людьми, стоим за традиционный подход, утверждающий высшее религиозное значение и боговдохновенный характер книги Иова.
[1] См.: Рыбинский В. П. Библейская ветхозаветная критика. / В. П. Рыбинский – К., [1908,] 39 с. Оттиск из: Труды КДА, 1908, с. 575–613. [Электронный ресурс]. – Электрон., текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. М.: КБ МДА и Фонд «Серафим», 2005. С. 575 – 576.
[2] Юнг К.-Г. Ответ Иову. / К.-Г. Юнг. – М.: АСТ, Канон+, 2001. С. 194 – 195.
[3] Мень А., протоиерей. Словарь по библиологии. / А. Мень. – Опубликовано на http://www.alexandrmen.ru\Menn\books\dict\dict0.html
[4] Библейская энциклопедия. / труд и издание архимандрита Никифора. – М.: Свято-Троице Сергиева Лавра, 1990.С. 324 – 326; Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета в русском переводе с приложениями. Брюссель: Жизнь с Богом, 1989. С. 1925; Священное Писание Ветхого Завета. Учительные книги. Учебное пособие для 4-го класса МДС. / Сост. преп. С. М. Костюком. Загорск, 1986.
[5] См.: Мень А., протоиерей. История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 6-й. / А. Мень. – Опубликовано на http://www.alexandrmen.ru\Menn\books\tom6\6_gl_11.html
[6] Иоанн (Шаховской), архиепископ. Избранное. / Архиепископ Иоанн (Шаховской). – Нижний Новгород, Издательство братства святого князя Александра Невского, 2000. Том 1-й. С. 252 – 253.
[7] Емельянов В. В. Древний Шумер. Очерки культуры./ В. В.Емельянов. – С.-П.: Азбука-классика, Петербургское востоковедение, 2003.С. 158 – 161.
[8] Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии. / Пер. с аккадского языка В. К. Афанасьевой, И. М. Дьяконова, И. С. Клочкова, В. К. Шилейко, В. А. Якобсона. М.: Алетейя, 2000. С. 249 – 250.
[9] Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии. / Пер. с аккадского языка В. К. Афанасьевой, И. М. Дьяконова, И. С. Клочкова, В. К. Шилейко, В. А. Якобсона. М.: Алетейя, 2000. С. 251 – 255.
[10] Клочков И. С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время. / И. С. Клочков. –М., 1983. гл. VI, с. 79 – 87.
[11] В преддверии философии: духовные искания древнего человека. / Г. Франкфорт [и др.]; пер. с англ. Т Толстой. – С.-П.: Амфора, 2001. С. 133 – 135.
[12] Дойель Л. Завет вечности. В поисках библейских манускриптов. / Л. Дойель. – С.-П.: Амфора, 2001. С. 184 – 186.
[13] См.: Мень А., протоиерей. Опыт курса по изучению Священного Писания. Ветхий Завет. / А. Мень. – Опубликовано на http://www.alexandrmen.ru\Menn\books\isagogik\isagogik.html
[14] См.: Рыбинский В. П. Вавилон и Библия. / В. П. Рыбинский – К., 1903, 2+32 с. Оттиск из: Труды КДА, 1903, т. 2, № 5, с. 113–144. [Электронный ресурс]. – Электрон., текстовые, граф., зв. дан. и прикладная прогр. М.: КБ МДА и Фонд «Серафим», 2005. С. 127 – 128.
