«Обращение» архиепископа Иллариона и «Памятная записка Соловецких к правительству СССР»: предтечи «Декларации» митрополита Сергия.

Соблазн – вот то определение, которое было дано в значительной части зарубежной прессы посланию митрополита Сергия, Заместителя Местоблюстителя, от 29 июля 1927 года.[1] Но этот, как и всякий соблазн, есть выявление психического состояния тех, кто соблазняется. Если отнестись вдумчиво к посланию митрополита Сергия, сопоставить его с целым рядом других документов, составляющих один цикл с последним, и, наконец, если восстановить ход событий в жизни русской Церкви в 20-е годы, то не только соблазн, но и сомнения должны рассеяться. А самый факт установления лояльных отношений Церкви к советской власти нужно признать совершенно последовательным, намечавшимся всем ходом предшествующих церковных событий в России. А если это так, то какие могут быть сомнения, какое могут иметь значение настроения небольшой части русского церковного общества за границей в сравнении с нуждами и переживаниями основной церковной массы России.[2]

Итак, послание Митрополита Сергия далеко не является изолированным актом, как уже сказано. В конце февраля 1926 года появилось известное обращение архиепископа Иллариона, в котором был поднят вопрос о неотложных нуждах русской Церкви.[3] Издатели этого документа в зарубежной прессе сопроводили его указанием, что «эта записка архиепископа Иллариона, в которой он излагает свой взгляд на положение вещей в Церкви, дабы этим оповестить верных сынов Церкви о той позиции, которая занята им» («Возрождение», 1926, август 18). Указанное предварительное замечание нисколько не объясняет, каким образом мог появиться этот документ, и чем он вызван. Архиепископ Илларион находился в это время в заключении в Ярославле, откуда он снова был отправлен в Соловки. Принимая все это во внимание, а также безличную форму записки, нельзя исключить возможность, что сама записка имела в виду гражданскую власть. Независимо от этого, интерес этой записки исключительный. Архиепископ Илларион находился все время в заключение и более двух лет не принимал участия в церковной жизни. Общения его ограничивалось лицами, разделявшими с ним это заключение. Таким образом, записка выявляет до известной степени и настроения последних. По-видимому, архиепископ Илларион был недостаточно ориентирован в событиях церковной жизни в момент писания записки. Момент был исключительный: произошло выделение из среды староцерковников так называемых «григорьевцев». Однако всех этих вопросов текущей жизни архиепископ Илларион не касается, ссылаясь на то, что он, возможно, имеет не точные сведения о текущей жизни Церкви. Наш автор в своей записке останавливается на двух вопросах: 1) о необходимости временного органа, который бы созвал Собор, и 2) о задачах самого Собора. Задача же временного органа заключается в том, чтобы все подготовить к собору, но на свое бытие этот орган должен получить согласие Местоблюстителя.[4] О разрешении созыва Собора нужно просить государственную власть. Собор должен быть настоящим, собранным, а не подобранным. Только такой Собор может быть авторитетным. Собор должен «доказать полную непричастность и не солидарность со всеми политическими неблагонадежными направлениями». «Не знаю, пишет далее в своей записке архиепископ Илларион, есть ли среди нашей иерархии и вообще среди сознательных членов нашей Церкви такие наивные и близорукие люди, которые имели бы иллюзию о реставрации и т. д.». Из этого ясно, какие политические неблагонадежные настроения имеет в виду архиепископ Илларион. Затем он весьма сильно бичует предательскую деятельность Высшего Церковного Управления, живоцерковного и обновленческого. Собор особенно необходим, по мысли нашего автора, так как Церковь вступила в новые исторические условия своего существования, к которым церковная практика, не исключая и постановлений Собора 1917-1918 годов, не приспособлена. Отметим в заключение, что архиепископ Илларион ничего не знает об институте заместительства.[5]

Теперь обратимся к другому, весьма интересному по содержанию, документу, известному в зарубежной печати под названием «Обращение Соловецких епископов к правительству СССР», изданному же тексту его предпослано такое заглавие: «К правительству СССР. Обращение православных епископов из Соловецких островов» (Вестник Христианского Студенческого Движения № 7, 1927 год).[6]По мнению Н. Струве, обращение Соловецких епископов к Советскому правительству было составлено в мае 1926 года, по инициативе архиепископа Иллариона Троицкого. Совместно с профессором И. Поповым, и одобрено, насколько известно, всеми Соловецкими святителями-узниками. В то же самое время, в июне 1926 года, митрополит Сергия составил и разослал проект декларации, очень близкой по духу к Соловецкому обращению: лояльность Советской власти, несовместимость христианства и марксизма, полное отделение Церкви от государства, отмежевание от эмигрантского политиканства. Послание митрополита Сергия – как бы сокращенный вариант Соловецкого обращения и свидетельствует о полнейшем единстве в то время между Соловецкими узниками и тогдашним заместителем сосланного на остров Хэ митрополита Петра. Как Соловецкое обращение, так и первый вариант декларации митрополита Сергия советскую власть не удовлетворили. Вероятно, из ЦИК никакого ответа не последовало.[7]

Мнение другого зарубежного историка И. А. Стратонова о данном документе: «Нужно сказать, что не вполне грамотно сформулированный заголовок не находит в тексте самого документа никакого себе подтверждения. Это заглавие есть не что иное, как чье-то частное предположение, сделанное на основании довольно поверхностного знакомства с самим документом. Возможно, что некоторые терминологические совпадения, а также совпадение общей оценки церковных событий этим документом, с запиской архиепископа Иллариона дали повод сделать заключение человеку, знакомому с этой запиской. Необходимо подчеркнуть, что совпадение их не идет далее названных довольно общих совпадений и отдельных выражений. Этот документ значительно обширнее предшествующих. Он касается всех вопросов, затронутых проектом декларации митрополита Сергия, но, благодаря своему размеру, более обстоятельно трактует эти вопросы. Этот документ в тексте носит название «заявления» или «памятной записки». Название «обращения» вообще не встречается в нем. Заявление является коллективным произведением, предназначенным для официального учреждения от лиц, которые говорят от лица Церкви как организации и даже считают себя руководящим органом этой Церкви. Из записки ясно, что она составлена во время управления Русской Церковью митрополита Сергия, и говорит от имени руководящего органа, то есть органа, состоящего при митрополите Сергии: только такой орган староцерковные епископы могли считать полномочным говорить от лица Всероссийской Церкви. Говорится в записке также и о том, что заместители почившего патриарха пытались уже рассеять недоверие к Церкви со стороны Советской власти, следовательно, авторы знали такие попытки и со стороны митрополитов Петра и Сергия. Вероятно, записка составлена тотчас по освобождении митрополита Сергия из заключения (апрель 1927 года), когда еще не был решен вопрос о постоянном пребывании его и ближайших сотрудников в Москве. В это время происходили весьма ответственные совещания староцерковных епископов под председательством митрополита Сергия в Москве. Обратимся теперь к самому заявлению. Во введении к этому заявлению говорится о тяжелом положении Церкви в России, лишенной епископов. Пребывающие на своих местах староцерковные епископы стеснены в своей деятельности так, что не могут выполнять своих функций. Такое положение Церкви противоречит советской конституции и обусловлено подозрением, что церковные деятели занимают контрреволюционную позицию и имеют тайные политические замыслы. Авторы записки понимают всю затруднительность установления благожелательных отношений между Церковью и советской властью. Затем указывают те противоречия, которые существуют между церковным и коммунистическим миропониманием. Авторы приходят к выводу, что при глубоком расхождении в миросозерцании между Церковью и государством не может быть внутреннего сближения или примирения. Осуждаются все попытки живоцерковников: приспособить церковную догматику к существующему строю. Остается один выход: будучи разными по существу, основывать свои отношения исключительно на конституции. Церковь не будет мешать государству устраивать материальную сторону жизни, а государство не будет стеснять Церковь в ее религиозном делании. Последовательное проведение закона об отделении Церкви от государства является предметом желания и Церкви. Далее заявление касается законоположений, стесняющих деятельность Церкви и различных административных стеснений. Переходит к обвинениям со стороны власти в деятельности Церкви, направленной к свержению нового строя, и к недоверию в лояльности. Однако наличность выступлений против власти в прошлом не отрицается. Но этому дается подробная мотивировка. Еще патриарх решительно отказался от воздействия на политическую жизнь страны. С этого времени нельзя указать ни одного процесса, в котором были доказаны политические выступления со стороны клира. Далее следует указание на осуждение зарубежной иерархии Патриархом и замещении их кафедр. Наконец утверждается подложность документа, оглашенного А. И. Введенским на живоцерковном Соборе 1925 года, уличающим «тихоновскую» иерархию в политических сношениях с зарубежным духовенством. Воздержание от оценки деятельности правительства при таких обстоятельствах является долгом пастыря. Далее следуют указания, как авторы записки понимают свою лояльность по отношению к власти. Церковь внушает верующим лишь общие принципы нравственности и общественной полезности, все остальное лежит на совести каждого верующего в отдельности, поэтому Церковь не может принять на себя надзора за политической благонадежностью верующих. Сравнивая памятную записку с документом митрополита Сергия, трудно не заметить их близости, как по постановке самих вопросов, так и в решении этих вопросов. Общий план записки также совпадает с проектом декларации. Но есть и разница: записка гораздо обширнее и более мотивирована, и она не касается административных действий. Все это с большей вероятностью заставляет укрепиться в том предположении, что записка была подана позднее декларации митрополита Сергия в тот же самый Комиссариат Внутренних Дел».[8]

Мы должны выяснить, как представляют себе положение Церкви в России авторы данных документов. Этим в значительной степени и определены их выступления. Все документы с поразительной силой воспроизводят картину тяжелого положения Церкви и расстройства церковного управления. Архиепископ Илларион, мало осведомленной о современных его записке обстоятельствах церковной жизни, находится в тревоге за судьбы ее и предлагает известные меры к тому, чтобы вывести церковь из ее тяжелого состояния. С еще большей определенностью об этом говорит проект декларации митрополита Сергия: «Отсутствие свободы регистрации для наших церковно-правительственных органов создает много практических неудобств, придавая ее деятельности какой-то скрытый или даже конспиративный характер, что в свою очередь порождает много всяких недоразумений и недоверия». Более конкретную картину состояния Церкви дает памятная записка Патриаршего Синода. Здесь определенно говорится, что Церковь не получает разрешения открыть правильно действующие органы, не может перенести свои центральные учреждения в Москву, епископы ее не допускаются в епархии, а допущенные лишены возможности выполнить обязанности своего служения, именно: посещения общин и даже рукоположения. Бесправовое положение Церкви обусловлено отсутствием легализации ее органов. Этого положения не отрицает и само правительство, объясняя его тем, что епископы и клир стремятся к свержению советской власти и восстановлению старого строя. Усилия Святейшего Патриарха и его Заместителей, направленные к тому, чтобы рассеять это прискорбное недоразумение, не увенчались успехом. В целях рассеяния подозрений подается и самая «памятная записка». Основаниями для таких подозрений для советского правительства послужили: наличность выступлений против советской власти со стороны Патриарха и иерархии в прошлом и непрекращающиеся выступления зарубежных иерархов. «Памятная записка» не отрицает первого обвинения по отношению ко времени до 1919 года, когда страна находилась в состоянии анархии, и «Церковь в эту критическую минуту народной жизни выступила в защиту порядка». С момента установления, хотя бы относительного, порядка, когда сложилась форма гражданской власти, глава Церкви, Патриарх, заявил о лояльности Церкви советскому правительству, и с тех пор он оставался верен этому заявлению. Не нарушили его и епископы. Таким образом, первое основание для подозрений отпадает: за семь лет, протекших с момента заявления патриарха. Нельзя указать случая, когда бы судебным порядком было доказано противоположное. Второе обстоятельство, питающее недоверие, однако, остается. Осуждая политические выступления зарубежных иерархов, «памятная записка» заявляет, что за них церковная организация не может нести ответственности, так как у нее нет связей с зарубежными иерархами по политическим делам. С такой определенностью Патриарший Синод наличность политических выступлений в прошлом и с таким мужеством отстаивает целесообразность этих выступлений и не противоречие их призванию Церкви. Не отдельным епископам принадлежит право определять отношение Церкви к государственной власти, а центральной церковной власти и только ней. Нельзя не подчеркнуть, что в этом отношении русские епископы с величайшей последовательностью выполнили свой долг перед Церковью.[9]

Надежду на то, что соборность является единствен­ным спасением Русской Церкви, выразил архиепископ Илларион (Троицкий) в своем письме из заключения: «Последние два года с лишком я не участвую в цер­ковной жизни, имею о ней лишь отрывочные и, возможно, не точные сведения. Поэтому для меня затруднительно суждение о частно­стях и подробностях этой жизни, но, думаю, общая линия церковной жизни и ее недостатки, и ее болезни мне из­вестны. Главный недостаток, который чувствовался еще и раньше, — это отсутствие в нашей Церкви Соборов. С 1917 года, т. е. в то самое время, когда они особенно были нужны, так как Русская Церковь, не без воли Божьей, вступила в совершенно новые исторические условия, усло­вия необычные, значительно отличающиеся от раннейших условий, — церковная практика, включая и постановления Собора 1917-18 гг., к этим новым условиям не приспособ­лена, так как она образовалась в иных исторических усло­виях. Положение значительно осложнилось со смерти Свя­тейшего Патриарха Тихона. Вопрос о местоблюстительстве, поскольку мне известно, тоже сильно запутан, церковное управление в полном расстройстве. Не знаю, есть ли среди нашей иерархии и вообще среди сознательных членов Цер­кви такие наивные и близорукие люди, которые имели бы нелепые иллюзии о реставрации и свержения советской вла­сти и т. п., но думаю, что все, желающие блага Церкви, сознают необходимость Русской Церкви устраиваться в новых исторических условиях. Следовательно, нужен Собор, и, прежде всего, нужно просить государственную власть разрешить созвать Собор. Но кто-то должен собрать Собор, сделать для него необходимые приготовления, словом – довести Церковь до Собора. Поэтому нужен теперь же, до Собора, церковный орган. К организации и деятельно­сти этого органа у меня есть ряд требований, которые у меня, думаю, общие со всеми, кто хочет церковного уст­роения, а не расстройства, мира – а не нового смятения. Некоторые из этих требований я и укажу. Временный церковный орган не должен быть в сво­ем начале самовольным, то есть, должен при своем начале
иметь согласие Местоблюстителя. По возможности во временный   церковный орган должны войти те, кому поручено Местоблюстителем митрополитом Петром (Полянским) или Святейшим Патриархом. Временный церковный орган должен объединять, а не разделять епископат, он не судья и не каратель несогласных – таковым будет Собор. Временный церковный орган свою задачу должен мыслить скромной и практической – созвание Собора. Последние два пункта требуют особого пояснения. Над иерархией и церковными людьми витает отвратительный призрак ВЦУ 1922 года. Церковные люди стали подозрительны. Временный церковный орган должен как огня бояться хотя бы малейшего сходства своей деятельности с преступной деятельностью ВЦУ. Иначе получится только новое смятение. ВЦУ начинало со лжи и обмана. У нас все должно быть основано на правде. ВЦУ, орган совершенно самозваный, объявил себя верховным вершителем судеб Русской Церкви, для которого не обязательны церковные законы и вообще все божеские и человеческие законы. Наш церковный орган — только временный, с одной определенной задачей – созвать Собор. ВЦУ занялось гонением на всех, ему не подчиняющихся, то есть на всех порядочных людей из иерархии и из других   церковных   деятелей, и,   грозя направо и налево казнями, обещая милость покорным, ВЦУ вызвало нарекания на власть, нарекание, едва ли желательное для самой власти. Эта отвратительная сторона преступной деятельности ВЦУ и его пре­емника, так называемого Синода, с его Соборами 1923-25 гг., заслужила им достойное презрение, доставив много горя и страданий неповинным людям, принесла только зло и имела своим следствием только то, что часть иерархии и несознательных церковных людей отстала от Церкви и составила раскольническое общество. Ничего подобного, до самого малейшего намека, не должно быть в действиях временного церковного органа. Эту мысль я особенно подчеркиваю, потому что здесь именно вижу величайшую опасность. Наш церковный ор­ган должен только созвать Собор. Относительно этого Со­бора обязательны следующие требования. 5. Временный церковный орган должен собрать, а не подбирать Собор, как то сделано печальной памяти ВЦУ в 1923 году. Собор подобранный не будет иметь никакого авторитета и принесет не успокоение, а только новое смя­тение в Церкви. Едва ли есть нужда увеличивать в истории количество разбойничьих Соборов; довольно и трех: Ефесского 449 г. и двух Московских 1923-25 гг. Самому же бу­дущему Собору мое первое пожелание то, чтобы он мог доказать свою полную непричастность и не солидарность с всякими политически неблагонадежными направлениями, рассеять тот туман бессовестной и смрадной клеветы, которым окутана Русская Церковь преступными стара­ниями злых деятелей (обновления). Лишь только настоя­щий Собор может быть авторитетным и сможет внести успокоение в церковной жизни, дать покой измученным сердцам церковных людей. Я верю, что на Соборе обна­ружится понимание всей важности ответственного церков­ного момента, и он устроит церковную жизнь соответствен­но новым условиям». Основные идеи, высказанные архиепископом Илларионом в письме от 10/12 1927 г. и поныне остаются актуальными. Опасность, указанная архиепископом Илларионом, проявилась сра­зу же после начала второго периода заместительства митр. Сергия.[10]

[1] [Послание пастырям и пастве (Декларация митрополита Сергия)] (29.7.1927): «...Одною из забот почившего Святейшего Отца нашего Пат­риарха Тихона перед его кончиной было поставить нашу Пра­вославную Русскую Церковь в правильные отношения к Совет­скому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования. Умирая, Святейший гово­рил: «Нужно бы пожить еще годика три». И, конечно, если бы неожиданная кончина не прекратила его святительских трудов, он довел бы дело до конца. К сожалению, разные обстоятель­ства, а главным образом выступления зарубежных врагов Со­ветского государства, среди которых были не только рядовые верующие нашей Церкви, но и водители их, возбуждая естест­венное и справедливое недоверие правительства к церковным деятелям вообще, мешали усилиям Святейшего, и ему не суж­дено было при жизни видеть своих усилий увенчанными успе­хом. Ныне жребий быть временным заместителем Первосвятителя нашей Церкви опять пал на меня, недостойного митрополита Сергия, а вместе со жребием пал на меня и долг продолжать дело Почившего и всемерно стремиться к мирному устроению наших церковных дел. Усилия мои в этом направлении, разде­ляемые со мною и православными архипастырями, как будто не остаются бесплодными: с учреждением при мне временного Патриаршего Священного Синода укрепляется надежда на при­ведение всего нашего церковного управления в должный строй и порядок, возрастает и уверенность в возможности мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона. Теперь, когда мы почти у самой цели наших стремлений, выступления зарубежных врагов не прекращаются: убийства, поджоги, налеты, взрывы и им подобные явления подпольной борьбы у нас у всех на глазах. Все это нарушает мирное течение жизни, создавая атмосферу взаимного недоверия и всяческих подозрений. Тем нужнее для нашей Церкви и тем обязательнее для нас всех, кому дороги ее интересы, кто желает вывести ее на путь легального и мирного существова­ния, тем обязательнее для нас теперь показать, что мы, цер­ковные деятели, не с врагами нашего Советского государства и не с безумными орудиями их интриг, а с нашим народом и с нашим Правительством. Засвидетельствовать это и является первой целью настоя­щего нашего (моего и Синодального) послания. Затем извеща­ем вас, что в мае текущего года, по моему приглашению и с разрешения власти, организовался Временный при Заместите­ле Патриарший Священный Синод в составе нижеподписавших­ся (отсутствует Преосвященные Новгородский митрополит Ар­сений, еще не прибывший, и Костромской архиепископ Севастиан, по болезни). Ходатайство наше о разрешении Си­ноду начать деятельность по управлению Православной Все­российской Церковью увенчалась успехом. Теперь наша Право­славная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управ­ление; а мы надеемся, что легализация постепенно распрост­ранится и на низшее наше церковное управление: епархиаль­ное, уездное и т. д. Едва ли нужно объяснять значение и все последствия перемены, совершающейся таким образом в положении нашей Православной Церкви, ее духовенства, всех церковных деятелей и учреждений... Вознесем же наши благо­дарственные молитвы к Господу, так благоволившему о свя­той нашей Церкви. Выразим всенародно нашу благодарность и Советскому правительству за такое внимание к духовным нуж­дам православного населения, а вместе с тем заверим Правительство, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия. Приступив, с благословения Божия, к нашей синодальной работе, мы ясно сознаем всю величину задачи, предстоящей как нам, так и всем вообще представителям Церкви. Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к Советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только измен­ники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укла­дом. Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил нас апостол (Рим. 13, 5)... Мешать нам может лишь то, что мешало и в первые годы советской власти устроению церковной жизни на началах ло­яльности. Это — недостаточное сознание всей серьезности совершившегося в нашей стране. Учреждение советской власти многим представлялось каким-то недоразумением, случайным и потому недолговечным. Забывали люди, что случайностей для христианина нет и что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же Десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять «знамений времени», и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с православием. Такое настроение известных церков­ных кругов, выражавшееся, конечно, и в словах и в делах и навлекавшее подозрение Советской власти, тормозило и уси­лия Святейшего Патриарха установить мирные отношения Цер­кви с Советским правительством. Недаром ведь апостол вну­шает нам, что «тихо и безмятежно жить» по своему благочестию мы можем, лишь повинуясь законной власти (1 Тим. 2, 2), или должны уйти из общества. Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь, со всей ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти. Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указан­ного настроения придется или переломить себя и, оставив свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры; или, если переломить себя они сразу не смогут, по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дела. Мы уверены, что они опять и очень скоро возвратятся работать с нами, убедившись, что изменилось лишь отношение к власти, а вера и православная жизнь остаются незыблемы. Особенную остроту при данной обстановке получает вопрос о духовенстве, ушедшем с эмигрантами за границу. Ярко противосоветские выступления некоторых наших архипастырей и па­стырей за границей, сильно вредившие отношениям между Правительством и Церковью, как известно, заставили почивше­го Патриарха упразднить заграничный Синод (5 мая-23 апреля 1922 года). Но Синод и до сих пор продолжает существовать, политически не меняясь, а в последнее время своими притяза­ниями на власть даже расколол заграничное церковное обще­ство на два лагеря. Чтобы положить этому конец, мы потребо­вали от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к Советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии. Думаем, что,   размежевавшись так, мы будем обеспечены от всяких неожиданностей из-за границы. С другой стороны, наше поста­новление, может быть, заставит многих задуматься, не пора ли и им пересмотреть вопрос о своих отношениях к Советской власти, чтобы не порывать со своей родной Церковью и Родиной. Не менее важной своей задачей мы считаем и приготовле­ние к созыву и самый созыв нашего Второго Поместного Собора, который изберет нам уже не временное, а постоянное центральное церковное управление, а также вынесет решение и о всех «похитителях власти» церковной, раздирающей хитон Христов... Теперь же мы выразим лишь наше твердое убежде­ние, что наш будущий Собор, разрешив многие наболевшие вопросы нашей внутренней церковной жизни, в то же время своим соборным разумом и голосом даст окончательное одоб­рение и предпринятому нами делу установления правильных отношений нашей Церкви к Советскому Правительству... 16/29 июля 1927 года, Москва. За Патриаршего Местоблюстителя Сергий, митрополит Нижегородский. Члены Временного Патриаршего Священного Синода: [восемь подписей, на третьем месте Алексий, архиепископ Хутынский, управляющий Новгородской епархией, впоследствии Патриарх]». Данный документ см.: «Патриарх Сергий и его духовное наследство». М., 1947. Стр. 59-63; «Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью». Составитель Г. Штриккер. В 2-х книгах. Издательство «Пропилеи», М., 1995. Стр. 268-272; Регельсон Л. «Трагедия Русской Церкви». Крутицкое Патриаршее подворье, М., 1996.

[2] Стратонов И. А. «Документы Всероссийской Патриаршей Церкви последнего времени». Журнал «Путь», 1928, №9 (январь). Стр. 61-62.

[3] Так комментирует событие появления этого письма Л. Регельсон в своей книге «Трагедия Русской Церкви»: «Письмо архиепископа Иллариона (Троицкого) из заключения, с предложением о создании временного церковного органа управления, с благословения митрополита Петра, имеющего только одну цель – собрать Собор. Временный орган управления не должен подвергать запрещениям несогласных епископов и «должен собрать, а не подобрать Собор». «Собор подобранный не будет иметь никакого авторитета и принесет не успокоение, а только новое смятение в Церкви» и увеличит число «разбойничьих соборов». См.: Регельсон Л. «Трагедия Русской Церкви». Крутицкое Патриаршее подворье, М., 1996. Стр. 395.

[4] Стратонов И. А. «Документы Всероссийской Патриаршей Церкви последнего времени». Журнал «Путь», 1928, №9 (январь). Стр. 62.

[5] Стратонов И. А. «Документы Всероссийской Патриаршей Церкви последнего времени». Журнал «Путь», 1928, №9 (январь). Стр. 63.

[6] Здесь представлены наиболее яркие фрагменты данного обращения: «Несмотря на основной закон Советской конституции, обес­печивающий верующим полную свободу совести, религиозных объединений и проповеди, Православная Российская Церковь до сих пор испытывает весьма существенные стеснения в своей деятельности и религиозной жизни. Она не получает разреше­ния открыть правильно действующие органы центрального и епархиального управлений, не может перенести свою деятель­ность в ее исторический центр — Москву; ее епископы или вовсе не допускаются в свои епархии, или, допущенные туда, бывают вынуждаемы отказаться от исполнения самых сущест­венных обязанностей своего служения — проповеди в церкви, посещения общин, признающих их духовный авторитет, иногда даже посвящения. Местоблюститель Патриаршего Престола и около половины православных епископов томятся в тюрьмах, в ссылке или на принудительных работах. Не отрицая действи­тельности этих фактов, правительственные органы объясняют их политическими причинами, обвиняя православный епископат и клир в контрреволюционной деятельности и тайных замыслах, направленных к свержению советской власти и восстановлению старого порядка. Уже много раз Православная Церковь, сначала в лице по­койного Патриарха Тихона, а потом в лице его заместителей, пыталась в официальных обращениях к Правительству рассеять окутывающую ее атмосферу недоверия. Их безуспешность и искреннее желание положить конец прискорбным недоразуме­ниям между Церковью и Советской властью, тяжелым для Церкви и напрасно осложняющим для государства выполнение его задач, побуждают руководящий орган Православной Церкви еще раз с совершенной справедливостью изложить перед Пра­вительством принципы, определяющие ее отношение к государ­ству. Подписавшие настоящее заявление отдают себе полный отчет в том, насколько затруднительно установление взаимных благожелательных отношений между Церковью и государством в условиях текущей действительности и не считают возможным об этом умолчать. Было бы неправдой, не отвечающей досто­инству Церкви и притом бесцельной и ни для кого не убеди­тельной, если бы они стали утверждать, что между Православ­ной Церковью и государственной властью Советских республик нет никаких расхождений. Но это расхождение состоит не в том, в чем желает видеть политическая подозрительность и в чем его указывает клевета врагов Церкви. Церковь не касается перераспределения богатств или их обобществления, так как всегда признавала это правом государства, за действия кото­рого она не ответственна. Церковь не касается и политической организации власти, ибо лояльна в отношении правительств всех стран, в границах которых имеет своих членов. Она ужи­вается со всеми формами государственного устройства от восточной деспотии старой Турции до республики Северо-Американских Штатов. Это расхождение лежит в непримиримости религиозного учения Церкви с материализмом, официальной философией коммунистической партии и руководимого ею Пра­вительства советских республик... При таком глубоком расхождении в самых основах миро­созерцания между Церковью и государством не может быть никакого внутреннего сближения или примирения, как невоз­можно примирение между положением и отрицанием, между да и нет, потому что душою Церкви, условием ее бытия и смыслом ее существования является то самое, что категорически отри­цает коммунизм… При таком непримиримом идеологическом расхождении между Церковью и государством, неизбежно отражающемся на жизнедеятельности этих организаций, столкновение их в работе дня может быть предотвращено только последовательно прове­денным законом об отделении Церкви от государства. Такой закон, изданный в числе первых революционным Пра­вительством, вошел в состав Конституции СССР и мог бы при изменившейся политической системе до известной степени удовлетворить обе стороны. Церковь не имеет религиозных оснований его не принять. Господь Иисус Христос заповедал нам предоставлять "кесарево", т.е. заботу о материальном благополучии народа, "кесарю", т.е. государственной власти, и не оставил своим последователям завета влиять на изменение государственных форм или руководить их деятельностью. Согласно этому вероучению и традициям, Православная Церковь всегда сторонилась политики и оставалась послушной государ­ству во всем, что не касалось веры... При создавшемся положении Церковь желала бы только полного и последовательного проведения в жизнь закона об отделении Церкви от государства. К сожалению, действитель­ность далеко не отвечает этому желанию. Правительство, как в своем законодательстве, так и в порядке управления, не оста­ется нейтральным по отношению к вере и неверию, но совер­шенно определенно становится на сторону атеизма, употребляя все средства государственного воздействия к его насаждению, развитию и распространению, в противовес всем религиям. Церковь, на которую ее вероучением возлагается религиозный долг проповеди Евангелия всем, в том числе и детям верующих, лишена по закону права выполнить этот долг по отношению к лицам, не достигшим 18-летнего возраста... Основной закон дает гражданам право веровать во что угодно, но он сталкива­ется с законом, лишающим религиозное общество права юри­дического лица и связанного с ним права обладания какой бы то ни было собственностью... В порядке управления правительство принимает все меры к подавлению религии: оно пользуется всеми поводами к закры­тию церквей и обращению их в места публичных зрелищ и упразднению монастырей, несмотря на введение в них трудового начала, подвергает служителей церкви всевозможным стеснениям в житейском быту, не допускает лиц верующих к преподаванию в школах, запрещает выдачу из общественных библиотек книг религиозного содержания и даже только идеа­листического направления и устами самых крупных государст­венных деятелей неоднократно заявляло, что та ограничитель­ная свобода, которой Церковь еще пользуется, есть временная мера и уступка вековым религиозным навыкам народа. Из всех религий, испытывающих на себе всю тяжесть перечис­ленных стеснений, в наиболее стесненном положении находится Православная Церковь, к которой принадлежит огромное боль­шинство русского населения,   составляющего подавляющее большинство и в государстве. Ее положение отягчается еще тем обстоятельством, что отколовшаяся от нее часть духовенства, образовавшая из себя обновленческую схизму, стала как бы государственной церковью, которой Советская власть, вопреки ею же изданным законам, оказывает покровительство в ущерб Церкви Православной. В официальном акте правительство зая­вило, что единственно законным представителем Православной Церкви в пределах СССР оно признает обновленческий Синод. Обновленческий раскол имеет действующие беспрепятственно органы высшего и епархиального управления, его епископы допускаются в епархии, им разрешается посещение общин, в их распоряжение почти повсеместно переданы отобранные у православных соборные храмы, обыкновенно вследствие этого пустующие. Обновленческое духовенство в известной степени пользуется даже материальной поддержкой правительства... Большая часть православных епископов и священнослужителей, находящихся в тюрьмах и ссылке, подверглась этой участи за их успешную борьбу с обновленческим расколом, которая по закону составляет их бесспорное право в порядке управления, но рассматривается в качестве противодействия видам правительства. Православная Церковь не может, по примеру обновленцев, засвидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвер­гается никаким стеснениям и что нет другой страны, в которой она пользовалась бы столь полной свободой... Напротив, со всей справедливостью она должна заявить, что не может при­знать справедливым и приветствовать ни законов, ограничивающих ее в исполнении своих религиозных обязанностей, ни административных мероприятий, во много раз увеличивающих тяжесть этих законов, ни покровительства, оказываемого в ущерб ей обновленческому расколу. Свое собственное отноше­ние к государственной власти Церковь основывает на полном и последовательном проведении в жизнь принципа раздельно­сти Церкви и государства. Она не стремится к ниспровержению существующего порядка и не принимает участия в деяниях, направленных к этой цели, она никого не призывает к оружию и политической борьбе, она повинуется всем законам и распо­ряжениям гражданского характера, но она желает сохранить в полной мере свою духовную свободу и независимость, предо­ставленные ей Конституцией и не может стать слугою государ­ства. Лояльности Православной Церкви советское правительст­во не верит. Оно обвиняет ее в деятельности, направленной к свержению нового порядка и восстановлению старого. Мы считаем необходимым заверить правительство, что эти обвине­ния не соответствуют действительности. В прошлом, правда, имели место политические выступления Патриарха, подавшие повод к этим обвинениям, но все изданные Патриархом акты подобного рода направлялись не против власти в собственном смысле. Они относятся к тому времени, когда революция про­являла себя исключительно со стороны разрушительной, когда все общественные силы находились в состоянии борьбы, когда власти в смысле организованного правительства, обладающего необходимыми орудиями управления, не существовало… Свои отношения к гражданской власти на основе закона об отделении Церкви от государства Церковь мыслит в такой форме. Основной закон нашей страны устраняет Церковь от вмешательства в политическую жизнь. Служители культа с этой целью лишены как активного, так и пассивного избирательного права, и им запрещено оказывать влияние на политическое самоопределение масс силою религиозного авторитета. Отсю­да следует, что Церковь, как в своей открытой деятельности, так и в своем интимном пастырском воздействии на верующих, не должна подвергать критике или порицанию гражданские мероприятия правительства, но отсюда вытекает и что она не должна и одобрять их, так как не только порицание, но и одобрение правительства есть вмешательство в политику и право одобрения предполагает право порицания или хотя бы право воздержания от одобрения, которое всегда может быть понято как знак недовольства и неодобрения... С полной искренностью мы можем заверить правительство, что ни в храмах, ни в церковных учреждениях, ни в церковных собраниях от лица Церкви не ведется никакой политической пропаганды. Епископы и клир и на будущее время воздержатся от обсуждения политических вопросов в проповедях и пастыр­ских посланиях... Совершенное устранение Церкви от вмешательства в политическую жизнь в Республике с необходимостью влечет за собой и ее уклонение от всякого надзора за политической благонадежностью своих членов. В этом лежит глубокое разли­чие между Православной Церковью и обновленческим раско­лом, органы управления которого и его духовенство, как это видно из их собственных неоднократных заявлений в печати, взяли на себя обязательство перед правительством следить за лояльностью своих единоверцев, ручаться в этом отношении за одних и отказывать в поруке другим. Православная Церковь считает сыск и политический донос совершенно несовмести­мыми с достоинством пастыря... Их этих же принципов вытекает и недопустимость церковного суда по обвинению в политиче­ских преступлениях. Обновленческий раскол, возвращая себя в положение государственной церкви, такой суд допускает... В качестве условий легализации церковных учреждений предста­вителем ОГПУ неоднократно предъявлялось Патриарху Тихону и его заместителям требование доказать свою лояльность по отношению к правительству путем осуждения русских еписко­пов, действующих заграницей против советской власти. Исходя из изложенных выше принципов, мы не можем одобрить обра­щения церковного амвона и учреждений в одностороннее ору­дие политической борьбы... Закон об отделении Церкви от государства двусторонен, не запрещает Церкви принимать участие в политике и гражданском управлении, но содержит в себе и отказ государства от вмеша­тельства во внутренние дела Церкви: в ее вероучение, богослу­жение и управление. Всецело подчиняясь этому закону, Церковь надеется, что и государство добросовестно исполнит по отношению к ней те обязательства по сохранению ее свободы и независимости, которые в этом законе оно на себя приняло. Церковь надеется, что не будет оставлена в этом бесправ­ном и стесненном положении, в котором она находится по настоящее время, что законы об обучении детей закону Божию и о лишении религиозных объединений прав юридического лица будут пересмотрены и изменены в благоприятном для Церкви направлении, что останки святых, почитаемых Церковью, пере­станут быть предметом кощунственных действий и из музеев будут возвращены в храмы. Церковь надеется, что ей будет разрешено организовать епар­хиальное управление, избрать Патриарха и членов Священного Синода, действующих при нем, созвать для этого, когда она признает это нужным, епархиальные съезды и Всероссийский Православный Собор... Церковь надеется также, что деятельность созданных таким образом церковных учреждений не будет поставлена в такое положение, при котором назначение епископов на кафедры, определения о составе Священного Синода, им принимаемые решения — проходили бы под влиянием государственного чи­новника, которому, возможно, будет поручен политический над­зор над нами. Представляя настоящую памятную записку на усмотрение Правительства, Российская Церковь еще раз считает возмож­ным отметить, что она с совершенною искренностью изложила перед советской властью как затруднения, мешающие установ­лению взаимно-благожелательных отношений между Церковью и государством, так и те средства, которыми они могли бы быть устранены...». См.: «Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991). Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью». Составитель Г. Штриккер. В 2-х книгах. Издательство «Пропилеи», М., 1995. Книга, 1-я. Стр. 260-267; Регельсон Л. «Трагедия Русской Церкви». Крутицкое Патриаршее подворье, М., 1996. Стр. 417-428; «Обращение православных епископов из Соловецких островов к правительству СССР». «Вестник РХД». № 152. Париж – Нью-Йорк – Москва, 1988.Стр. 193-207.

[7] Струве Н. «Соловецкие епископы и декларация митрополита Сергия 1927 года». Вестник РХД, №152. Париж – Нью-Йорк – Москва, 1988. Стр. 207-211.

[8] См.: Стратонов И. А. «Документы Всероссийской Патриаршей Церкви последнего времени». Журнал «Путь», 1928, №9 (январь). Стр. 63-66.

[9] См.: Стратонов И. А. «Документы Всероссийской Патриаршей Церкви последнего времени». Журнал «Путь», 1928, №9 (январь). Стр. 68.

[10] Регельсон Л. «Трагедия Русской Церкви». Крутицкое Патриаршее подворье, М., 1996. Стр. 130-133.