Этика Стоицизма

Школа, которая тоже развивалась в Древней Греции, а потом в Риме и оставившая по сию пору глубокий след в этическом мышлении, была школа стоиков. Основателями ее считают Зенона, жившего в IV и III веках до нашего летосчисления (род. в 340, умер в 208 или 204), а затем в Римской империи те же учения развивали Сенека (с 54 до Р. X. по 36 после Р. X.), особенно же Эпиктет (конец I и начало II века) и Марк Аврелий (121 – 180 гг. после Р. Х.).[1]Стоическая философия возникает в сложный общественный период – период образования Римской империи, сопровождавшийся глубоким обеднением и обнищанием населения, которое стало испытывать тягу к спасению. Свою форму спасения предложила человеку философия стоиков, сформулировав и обосновав основной принцип поведения личности: осознать господствующую в мире необходимость, подчиниться ей, не утратив при этом чувства собственного достоинства и обретя состояние внутренней свободы, которая связана с отрешенностью от страстей и внешних благ (состояние апатии). Мудрец, достигший состояния бесстрастия, становится умеренным, мужественным, рассудительным и справедливым (обладание этими добродетелями является свидетельством свободы человека по отношению к миру и показателем его достоинства).[2]В настоящее время рассматривается как строгая система (окончательно оформленная Хрисиппом) стоицизм (подобно кинизму, эпикуреизму и скептицизму) – практически ориентированная философия, целью которой является обоснование «мудрости» как этического идеала[3].

Итак, философия эллинизма (стоицизм, кинизм, скептицизм, эпикурейство) имела не метафизический, а преимущественно этический характер. В рамках этой философии впервые возникла идея «универсальной религии».[4] Сама идея универсализма империи уходит корнями в эпоху эллинизма. Греческие философы, особенно стоики, делали акцент на понятии человеческой общности, причастной к всемирному разуму. Для стоицизма с его доктриной универсальной системы природы второстепенные различия между людьми представлялись не имеющими значения. Под впечатлением от завоеваний Александра Македонского стоики подчеркивали всемирную миссию греческой цивилизации, являвшейся, по их представлению, воплощением человеческой цивилизации вообще и занимавшей территорию цивилизованного мира, за пределами которой царит варварство.[5]

В период эллинизма этическое начало возобладало над физикой и метафизикой, именно его голос громче других звучал в философии. Политические вопросы действительно утратили свою актуальность, потому что свободе слова препятствовали присутствие и память о царских гарнизонах, и само собой разумелось, что национальная свобода зависит от бездействия. Славные дни афинского государства остались в прошлом, и философии пришлось столкнуться с невиданным прежде Грецией разрывом между политикой и этикой. Ей предстояло найти образ жизни, одновременно не роняющий достоинство философии и совместимый с политическим бессилием. Поэтому она осознала, что ее задача состоит теперь не в построении справедливого государства, но в воспитании самодостаточного и удовлетворенного индивидуума. Развитие этики протекало теперь в двух противоположных направлениях. Первое следовало примеру Гераклита, Сократа, Антисфена и Диогена и преобразовало кинизм в стоицизм; другое восходило к Демокриту, во многом опиралось на Аристиппа и трансформировало учение киренаиков в школу эпикуреизма. Обе философские попытки преодолеть религиозный и политический упадок брали свое начало в Азии: стоицизм был развитием семитического пантеизма, фатализма и смирения, начало эпикуреизму положили любившие негу греки азиатского побережья.[6] Две наиболее популярные философские системы этого времени – стоицизм и кинизм былипо своей сути чужды республиканским идеям.[7] Христианская идеология была подготовлена развитием стоицизма и платоновской философии, греческой мифологии и литературных традиций. То, что в Римской империи утвердилось христианство новая религия, отрицавшая старую полисную мифологию, было закономерным и необходимым явлением.[8]

Как вдохновить или с помощью страха побудить членов общества на самообладание и самопожертвование, без которых немыслимо выживание этого общества? Древняя религия с этой задачей уже не справлялась; древний город-государство больше не поднимал людей на вершины самопожертвования. Образованные греки обращались за ответом не к религии, но к философии; в трудную годину они спрашивали совета и утешения у философов; они искали в философии некоего мировоззрения, которое придало бы человеческому существованию непреходящее значение и ценность в системе вещей и помогло бы им без ужаса смотреть на непреложность смерти. Стоицизм последняя попытка классической древности построить натуралистическую этику. Зенон попытался еще раз решить задачу, оказавшуюся не по силам Платону.«В своей сущности стоицизм – это натурфилософия, завершающаяся мистикой»[9]. Исследователи отмечают существование противоречия «между «интеллектуальной мистикой», основывающейся на антропологическом дуализме неоплатоников, и мистикой сердца, более близкой к Библии, а иногда к стоицизму».[10]

Родоначальник стоицизма Зенон говорил просто о согласной жизни, имея в виду отсутствие в душе добродетельного человека разногласий, его согласие с самим собой, т. е. со своим разумом. Ученик Зенона Клеанф добавил к «согласной жизни» слова «с природой» (φύσει), имея в виду жизнь, согласную с общим законом, управляющим Вселенной. Хрисипп примирил эти два подхода, понимая «природу» и как общий закон, и как естество каждого человека. Поскольку природа каждого из нас является частью мировой природы, то между этими смыслами нет противоречия. В соответствии с таким учением о цели жизни стоики определяли добродетель как «согласное с собой состояние души» (Диоген Лаэртский, VII 89)[11], как «состояние души, благодаря разуму согласное касательно всей жизни» (Климент Александрийский, Педагог, I 13)[12], или как «состояние души, находящейся в согласии с самой собой касательно всей жизни». Таким образом, совершенная жизнь заключается в согласии с самим собой и общим законом, пронизывающим все, в согласии нашей разумной части и мирового разума. Это и будет добродетелью счастливца и благим течением его жизни.[13] Добродетель определялась стоиками как «некое совершенство всякого существа» (Диоген Лаэртский, VII 90).[14] Всякий человек от природы имеет предрасположенность к добродетели или, как выражается Цицерон, «врожденные семена добродетелей» (Цицерон, Tusc. disp. III 1,2)[15]. Итак, добродетель врождена нам и существует от природы, тогда как порок и зло могут прийти только извне и представляют собой извращение (perversio) природы.[16]

Общее положение стоической философии, касающееся этики, состояло всегда в практическом требовании жить соответственно природе. Под природой имеется в виду и природа внешняя, и природа внутренняя – природа человека и его души. В этом принципе нетрудно узнать знакомое начало – это ни что иное, как требование киников: киники тоже предлагали жить в соответствии с естественными потребностями; Диогеном Синопским это было доведено до карикатуры, но принцип остается. Это значит то, что нужно наблюдать за природой, в ней усматривать какие-то закономерности, и в соответствии с естественным ходом вещей в природе располагать свою жизнь. Ты – часть природы, поэтому ты должен жить как часть природы, человек – такая же часть природы, как и остальные предметы, поэтому он должен подчиниться этому естественному ходу вещей («естественный ход вещей» – есть выражение у китайцев; существует глубокое родство между греческим стоицизмом и китайским: единственное различие между ними в том, что первый явился порождением хорошо развитого логического мышления, а второй – интуитивного мышления, еще недостаточно развитого и тем не менее удивительно глубокого[17]). В природе всё размеренно, всё тихо, за исключением катаклизмов, потому что катаклизмы – это смущения естественного хода природы и это нельзя считать естественным, это какая-то болезнь. Итак, за вычетом ненормальных явлений природы, надо подчиняться естественному ходу природы, её мирному течению и тому, что природа всё дает для человека: воздух, воду, дары земли для еды. В позднем стоицизме Эпиктета и Марка Аврелия, в рационализме XVIII столетия, а также в рационализме Конфуция, Мэн-цзы, Мо-цзы и других китайских мыслителей философия, которая начинается с элементарной проблемы отношения человека к миру, достигает этического миро- и жизнеутверждения, прослеживая ход мировых событий до его первопричины – мировой воли, имеющей этические цели, и требуя от человека, чтобы он служил этой воле.[18]

Стоики хотели предложить детали: что понимать под природой более конкретно? Естественный ход вещей они отождествляли с разумным ходом: отождествляли «фюзис» и «логос». Такое отождествление станет потом типичным в истории европейской философии – отождествление «естественного» и «разумного». Подлинная свобода – только внутри человека, действующего по велениям Рока. Решения Рока раскрываются в человеке, доходят до его самосознания, и человек чувствует себя тождественным с этими велениями.[19]Иногда эти вещи противопоставляется, потому что разум считается чисто человеческой функцией, и человек противопоставляется природе. А философское отождествление у стоиков было принципиально. Оно любопытно: все наши разумные рассуждения совпадают с естественным ходом вещей. Это, по сути дела, уже метафизика – подчинение естественному ходу вещей, а он же – разумный. Потом это понятие о Логосе перешло к христианам именно от стоиков (в Евангелии от Иоанна).

Стоический мудрец должен довольствоваться естественными обстоятельствами своей жизни. Если заострить эту проблему, это значит, что у мудреца не должно быть в душе аффектов. Отсутствие аффектов в душе называлось «апатией». В русском языке апатия – это «дряблое безволие, инерция, неподвижность, тупость», у стоиков имеется в виду именно отсутствие аффектов. Аффект – это перевозбуждение в душе. Совсем не иметь чувств человек не может – чувства есть и должны быть, но они не должны превышать норму, не должны переходить границу, за которой это нормальное чувство приобретает форму болезненной перевозбужденности. На обиходном языке это: истеричность, неуравновешенность (очень хорошее, философски насыщенное слово, уравновешенный человек – здоровый, нормальный, у неуравновешенного человека душа взбаламучена), возбужденность, - это самое плохое состояние. Это уже делали и киники, и киренаики, - они обратили внимание именно на душу человека: что в душе у человека должно быть, чтобы признать её нормальной, и чего там не должно быть: аффекты и надо изгонять, - те чувствования, которые перешли границу нормы. У стоиков основная этическая мысль была: мудрец – тот, кто может найти противоядие аффектам, и своей идеей об апатии стоики осуществили свою основную этическую мысль. Гарантом моральности субъекта становится знание блага, но не личное решение; свободным может быть только мудрец. Проще говоря, свободен лишь тот, чье идеально-нравственное состояние души позволяет видеть в сцеплении причин благой промысел[20].

Добродетель в концепции стоицизма составляет особый уровень детерминации поведения. Она находится не в ряду тех мотивов (оснований), которые определяют конкретный характер, содержание человеческой деятельности, а расположена за ними и над ними. Она влияет на мотивы надлежащего поведения, но сама от них не зависит. Добродетель – высший уровень детерминации поведения. Это не акт познания, это способ существования.[21] Можно уточнить: способ разумного существования, или способ существования разумного существа, когда оно адекватно обнаруживает себя в своей разумной сущности. Поэтому мудрец может быть счастливым, будучи безобразным и нищим; «ведь не подвержена слабости и непобедима та душа, которую верный разум снабдил твердыми правилами»[22].

Человек – не только отдельное, изолированное существо, но также существо общественное и вместе с тем часть мира, то естественное стремление к самосохранению, изначально движущее его поведение, возвышается до заботы о благе государства и даже до понимания обязанностей отдельного существа по отношению к мировому целому. Поэтом мудрец выше личного блага ставит благо государства и в случае необходимости не колеблется принести ему в жертву даже всю жизнь: он знает и понимает, что в этом случае именно этого требует стремление к самосохранению. Расширяя эту точку зрения за пределы родного полиса, стоики приходили к космополитизму. Оно было воззрением, характерным для гражданина эпохи образования мировой империи, поглотившей Грецию с маленькими полисами. Именно в этом качестве стоицизм перешел в римскую философию.[23] «Стоицизместьнематериализм.Этодинамизм,видящийвезде в мире действование, исходный пункт которого всегда есть напряжение (тонус), усилие, стремление к определенной осмысленной цели,именнокосуществлениютелесногобытия,воплощающеговсеберазумныйпорядок...Основноеначало в стоической метафизике есть не вещество, а сила – динамис»[24].

Стоицизм был благородной философией и оказался более жизнеспособным, чем склонны предполагать современные циники. Он свел воедино все элементы греческой мысли и стал последней попыткой языческого духа создать систему нравственности, приемлемой для тех классов, которые отреклись от древней веры; и хотя высоте его требований отвечало лишь незначительное меньшинство, и это меньшинство повсюду состояло из лучших. Как и его христианские двойники – кальвинизм и пуританство, он призвал к жизни самые могучие характеры своего времени. С теоретической точки зрения, стоицизм представлял собой монструозное учение об изолированном и беспощадном совершенстве. В действительности он создал людей отважных, святых, исполненных доброй воли – таких, как Катон Младший, Эпиктет и Марк Аврелий; он повлиял на римскую юриспруденцию. При построении права народов для не римлян; наконец, он помог сплотить древнее общество до прихода новой веры. Стоики оказали моральную поддержку суеверию и отрицательно повлияли на науку, но они ясно видели коренную проблему своего времени – крушение теологического обоснования морали – и предприняли честную попытку преодолеть разрыв между религией и философией. Эпикур покорил греков, Зенон – римскую аристократию, и до конца языческой истории стоики правили эпикурейцами, как, впрочем, было и будет всегда. Когда из интеллектуального и нравственного хаоса умирающего эллинистического мира возникла новая религия, путь для нее был приготовлен философией, которая признавала необходимость веры, проповедовала аскетическое учение простоты и самоограничения и созерцала все вещи в Боге.[25]

Стоики ставили себе целью дать человеку счастье, развивая в нем добродетель, которая состоит в жизни, согласной с природой и одновременно с развитием разума и с познанием жизни вселенной. Они не искали происхождения нравственных понятий и стремлений человека в какой-либо сверхъестественной силе, а утверждали, напротив, что сама природа содержит в себе правила, а следовательно, и образцы нравственного – то, что люди называют нравственным законом, вытекает из мировых законов, управляющих жизнью природы, утверждали они. Их воззрения сходились, стало быть, с теми, которые пробиваются в современной этике со времен Бэкона, Спинозы, Огюста Конта и Дарвина. Надо только заметить, что, когда стоики говорили о первоосновах нравственного и о жизни Природы вообще, они все еще нередко облекали свои воззрения в слова, свойственные метафизикам. Таким образом, они учили, что Разум, или «Слово» («Логос»), проникает весь мир как Всеобщий Мировой Разум и что то, что люди называют нравственным законом, вытекает из мировых законов, управляющих жизнью Природы. Разум человека, говорили стоики, а следовательно, и наши понятия о нравственности – не что иное, как одно из проявлений сил природы; что, конечно, не мешало им понимать, что зло в природе и в человеке, как физическое, так и нравственное, - такое же естественное последствие жизни природы, как и добро. Все их учение направлялось, следовательно, к тому, чтобы помочь человеку развить в себе добро и бороться со злом и тем самым достигать наибольшего счастья.[26]

Недостатки этой философии очевидны. В стоицизме нет веры в личного Бога; его богом была Природа. Стоицизм холоден и эгоцентричен; в его системе нет ничего, что удерживало бы самодостаточность от превращения в гордыню. Стоик не мог признать, что его личность не на все знает ответ, что существует духовная нужда, которую «я» удовлетворить не в силах. Если жизнь становилась настолько невыносимой, что самодостаточность стоика подвергалась опасности, стоицизм поощрял добровольный уход из невозможной ситуации посредством самоубийства.[27]Рядом с прекрасными стремлениями у всех видных стоиков мы замечаем нерешительность, двойственность. В управлении миром они видели не одни законы природы, а также волю верховного Разума; а такое признание неизбежно парализовало научное изучение природы. Их миросозерцание двоилось, и эта двойственность вела к уступкам, шедшим вразрез с основными началами их нравственности, - к примирению с тем, что они отрицали в своем идеале; она довела такого мыслителя, как Марк Аврелий, до жестокого преследования христиан. Стремление к слиянию личной жизни с жизнью окружающего доходило до жалких компромиссов, до соглашений с грубой, жалкой действительностью; и вследствие этого в писании стоиков уже раздались первые отзвуки отчаяния - пессимизма. При всем том влияние стоиков было очень велико. Оно подготовляло умы к принятию христианства, и его влияние мы чувствуем даже теперь среди рационалистов.[28] Английский историософ А. Тойнби обращает внимание на то, что во все времена философия остается уделом меньшинства: и не только из-за своей узкой терминологии, а в силу недостатка «духовной витальности» – эмоциональной силы, которая увлекала бы за собой массы. Даже философия отрешения от мира, близкая к религии по постановке нравственных проблем: как стоицизм предвосхитил христианские идеи, - уступает религии: «Обращаясь к уму, она игнорирует сердце. Она ограничивает истину, согласно которой душа сочетает в себе единство и двойственность. Поэтому философия отрешения затмевается таинством Преображения. Хинаяна уступает место махаяне, стоицизм – христианству, архат – боддхисаттве, мудрец – святому»[29].

В историческом плане в стоицизме поучительно то, что ценность эвдемонии в них на самом деле зависима, заимствована. Она – только одежда, оболочка; у Стои – для силы характера и его возвышенности над судьбой и случаем. И блаженство христианина не что иное, как вуаль, прикрывающая то поистине высшее, к которому устремлена его страсть – чистоту, святость и единство с Богом.[30]«Монотеизм» стоиков и идеал философа-мудреца внутренне освободили многих от старой веры в богов и тем подготовили их к приятию христианства. С другой стороны, блестящая духовность стоиков достаточно полно отвечала запросам образованных людей, что удерживало их от перехода к христианству. Этика и жизненные ценности стоицизма продолжали сильно влиять на христианскую мысль и впоследствии; отточенность языка Сенеки и некоторые элементы его антропологии вдохновляли многих христианских гуманистов и брались за образец (что позднее, вероятно, внесло в христианское учение о спасении излишне материалистическое начало в ущерб благодати).[31] Первые христианские мыслители восхищались благородством и возвышенностью стоических учений о человеке. Правда, они не приняли ни идеала бесстрастия, ни искоренения страстей, ни притязания на достижение спасения собственными силами и с помощью разума, ни фатальности судьбы, ни гордости стоического мудреца, который удаляется от толпы и считает себя подобным Богу. Тем не менее, христианский богослов Тертуллиан говорит о стоическом философе Сенеке: «Seneca saepe noster» («Сенека часто наш», то есть близок к нам во многих вещах).[32]

Христианство отрицает культуру, так как оно возникло из ожидания конца света, и потому не проявляет интереса к улучшению условий существования в этом мире. Но в то же время оно энергично утверждает культуру, поскольку включает в себя активную этику. В древнем мире оно проявляло себя по отношению к культуре как разрушительная сила, и оно отчасти ответственно за то, что попытка позднего стоицизма преобразовать Римскую империю и сделать человечество этичным окончилась неудачей. При этом этические взгляды позднего стоицизма в том виде, в котором они нашли отражение в произведениях Эпиктета и других стоиков, очень близко подходят к этическому учению Иисуса. Тем не менее в этой ситуации определяющим фактором оказалась связь христианской этики с миро- и жизнеотрицающим мировоззрением.[33]

Как в «до-», так и в послеапостольское время этика стоицизма имела влияние на иудео-христианскую традицию. Еще эллинистический иудаизм заимствовал чуждое Ветхому Завету стоическое понятие промысел («pronoia»), направляющего события в мире и ведущего все сущее к предназначенной цели; а также понятие природы («fusis») как действующего в космосе Божественного закона, предписанию которого должно следовать каждое единичное сущее, в том числе человек, чтобы занять свое надлежащее и благотворное место в едином целом. Естественно, стоическая идея Логоса, в которой как бы выразилась духовная сторона природы, представлялась особенно подходящей для толкования Ветхого Завета. Ее можно было отыскать в «Слове Божьем», о созидательной силе которого говорит Ветхий Завет. В соответствии с новыми представлениями о космосе и Боге изменилось и видение человека. Его тварность отныне понимается иначе, нежели в Ветхом Завете, теперь человек стал причастен мировому логосу, который правит в нем так же, как и в целом мире; и таким образом породнился с Богом. Служение Богу должно было принять духовную форму, которую извлекало из ветхозаветных текстов аллегорическое толкование Писания. Такое богослужение состоит в том, чтобы познать добродетель и упражняться в ней. Добродетель осуществляет духовное правление над телесно-чувственным элементом человека, аналогично правлению мирового Логоса, принуждающего материю принять духовную форму. Вместе с героической антропологией, основанной на противопоставлении тела и души (духа), было заимствовано греческое учение о добродетели, а также представление о воспитании как об образовании, формировании. Храмовый культ в Иерусалиме оставался несомненным божественным установлением; но только аллегорическому открывался истинный, то есть духовный, смысл культовых предписаний: культовое очищение души через самопознание; приношение десятины как символ упражнения в благочестии и человеколюбии. Добрые мысли и добрая воля человека – вот подлинная жертва, покорно приносимая Богу. Истинный храм – это, с одной стороны, космос, где в качестве Первосвященника правит Логос; а с другой стороны, умная душа, в которой священником является «истинный человек», то есть ум. Вместе с этими представлениями была усвоена критика греческого просвещения в отношении политеизма и культовых жертвоприношений. Об эллинистически-иудейской критике языческой религии и культа и свидетельствуют 13 – 15 главы книги Премудрости Соломона. Точно также была заимствована этическая педагогика Стои, с ее понятием свободы (а именно, свободы от страстей) и добродетели, природы-наставницы и совести, с ее перечнем добродетелей и пороков (4 Мак. 1:1, 13). Вера тоже перестает быть доверчивым и покорным преданием себя Божьей воле и Божьему предначертанию, – тем преданием, которое составляло основу отношения к Богу. Теперь вера стоит в конце процесса самовоспитания, как твердая позиция совершенного характера. Говоря о ничтожности человека, Филон тоже отступает от ветхозаветного представления о творении; здесь прослеживаются идеи эллинистического дуализма, которые, наряду со стоицизмом, оказали влияние на его мышление.[34]

[1] Кропоткин П. А. Этика. - Пб.; М.: «Голос Труда», 1922; М., 1991.

[2]Стрежнева Т. В. Учебно-методическое пособие по курсу «Этика». – Мн.: МИТСО, 2003. С. 27.

[3] См.: Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995.

[4] Мень А., протоиерей. Библиологический словарь. – М.: Фонд имени Александра Меня, 2002. Том 2-й. С. 458-459.Мень А. Опыт курса по изучению Священного Писания. Ветхий Завет. / А. Мень. – М., 2000. § 27 Эллинизация.

[5] Балакин В. Творцы Священной Римской империи. // ЖЗЛ, выпуск 1095 (895). М.: Молодая Гвардия, 2004. С. 3.

[6] Дюрант В. Жизнь Греции. – М.: Крон-Пресс, 1997. С. 650-651.

[7] Ростовцев М. Общество и хозяйство в Римской империи. // Перевод с немецкого П. И. Стребловой. – СПб.: Наука, 2000. С. 116.

[8] Александр Каждан ВИЗАНТИЙСКАЯ КУЛЬТУРА

[9] Швейцер А. Жизнь и мысли / Альберт Швейцер; пер.; послесл.; примеч.; сост. А.Л. Чернявский . – М. : Республика, 1996.

[10] Климков О. Опыт безмолвия. Человек в миросозерцании византийских исихастов. СПб: Алетейя, 2001.

[11] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.

[12] Климент Александрийский. Педагог / пер. Н. Н. Корсунского. – С.-П.: РХГИ, 1996 – 2001.

[13]История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. — М.: Академический Проект: 2005. С. 143

[14] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.

[15] Цит. по История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. — М.: Академический Проект: 2005. С. 144.

[16]История философии: Учебник для вузов / Под ред. В.В. Васильева, А.А. Кротова и Д.В. Бугая. — М.: Академический Проект: 2005. С. 144.

[17] Швейцер А. Жизнь и мысли / Альберт Швейцер; пер.; послесл.; примеч.; сост. А.Л. Чернявский . – М. : Республика, 1996.

[18] Швейцер А. Жизнь и мысли / Альберт Швейцер; пер.; послесл.; примеч.; сост. А.Л. Чернявский . – М. : Республика, 1996.

[19] Лосев А. Ф. История античной эстетики. // Ранний эллинизм. Том 5-й. М.: АСТ-Фолио, 2000. С. 535, 542.

[20] Столяров А.А. Стоя и стоицизм. - М., 1995. С. 173.

[21] История этических учений: Учебник / Под ред. А.А. Гусейнова. - М.: Гардарики, 2003. С. 41.

[22] Фрагменты ранних стоиков. - М., 1998. С. 91.

[23] Асмус В. Ф. Античная философия. – М.: Высшая школа, 1999. С. 338.

[24] Лосский Н. О. Типы мировоззрений. Париж, 1931. С. 116-117. «Стоики – сторонники динамистической теории. У стоиков сама телесность есть действование: наполнение пространства есть напряжение (тонус), отталкивание наружу и притяжение внутрь. Эти процессы не бездушны и не бессмысленны: в основе их лежит симпатия частей мира друг к другу, они разумны и целесообразны».

[25] Дюрант В. Жизнь Греции. – М.: Крон-Пресс, 1997. С. 661.

[26] Кропоткин П. А. Этика. - Пб.; М.: «Голос Труда», 1922.

[27] Маккензи Д. Сила и мудрость. – Опубликовано на http://www.krotov.info/libr_min/from_1/0002mkn.html

[28] Кропоткин П. А. Этика. - Пб.; М.: «Голос Труда», 1922

[29] Тойнби А. Постижение истории. М., 1991 с.442

[30] Гартман Н. Этика.- СПб.: Владимир Даль, 2002.

[31] Лортц Й. История Церкви. – М.: Христианская Россий, 2002. – Опубликовано на http://www.krotov.org/spravki/persons/20person/lortz.html

[32] Вальверде К. Философская антропология. // пер. с испан. Вдовиной Г. - М.: Христианская Россия, 2001. Серия: АМАТЕКА. – Опубликовано на http://www.krotov.info/libr_min/v/val/verde_00.html

[33] Швейцер А. Жизнь и мысли / Альберт Швейцер; пер.; послесл.; примеч.; сост. А.Л. Чернявский . – М. : Республика, 1996.

[34] Бультман Р. Избранное: Вера и понимание. Том I – II. // Пер. с немецкого. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. С. 489 – 607.

Иерей Максим Мищенко