Проясняя характер исторического познания, профессор В.В. Болотов исходит, в частности, из закрепленного древними языками различения «знания» (γιγνώσκω) и «ве́дения» (οἴδα). Человек, как разумное существо, хочет знать, но еще более хочет «ве́дети». Знание есть знание научное, а ве́дение есть знание, в котором примешан сильный эстетический или волевой момент; ве́дение – это импульс человеческой жизни. Человек хочет быть при самом событии, чтобы все видеть собственными глазами1. Греческое ιστορία, в значительной степени, и соответствует этому стремлению «быть при событии», наблюдать его непосредственно и воспринимать лично. Опыт «истора» отягощен субъективностью и, часто, недостаточно прозрачен для смысла, для сколько-нибудь общезначимого понимания, но зато он экзистенционально полновесен и, так…